Александр Волошин - Земля Кузнецкая

• Название: Земля Кузнецкая
• Автор: Александр Волошин
• Жанр: Советская классическая проза

Роман «Земля Кузнецкая» был одним из первых произведений советской литературы, отразивших послевоенную действительность. Фактически именно Волошин открыл советской литературе Кузбасс. Со страниц его романа встали своеобычные характеры исконных сибиряков — выносливые и основательные.

В образе главного героя — районного инженера шахты «Капитальная» фронтовика Павла Рогова — Волошин обобщил черты советского человека конца 40-х годов.

---

— Бывает, — словно сквозь дремоту, но в то же время настороженно промямлил Вощин.

— Во-во! — оживился сержант. — А что если мне податься в Кузбасс? Как думаешь?

— В Кузбасс? — Вощин привстал.

— Ну, конечно, вот чудак!

— Отчего же, можно и в Кузбасс… Только ты же не шахтер, не металлург?

Данилов отмахнулся:

— Это неважно! Кто же шахтером родится?

Разговор заметно обеспокоил Вощина. Он минут пятнадцать поворочался с боку на бок, но, так и не заснув, вышел в тамбур.

Звездная широкая ночь неслась за окном все назад, Назад… Перелески темными гуртами то подбегали к самому поезду, то стремительно отскакивали прочь, А сквозь грохот колес был отчетливо слышен миллионоголосый стрекот кузнечиков. Казалось, весь мир населен кузнечиками, что-то старательно, почти неистово кующими под каждой былинкой, под каждым листочком.

Надышавшись вволю упругим ветром, Вощин ото* шел в глубь тамбура. Может, он неправ, обманывая Данилова? Может быть, следовало сделать как-то по-другому? Рассказать ему всю правду?

Вощин вспомнил сейчас, как в первую же встречу с Даниловым в Берлине они разговорились по пути в санбат.

— Сибиряки, земляки! — обрадовался Данилов. — Эх, Сибирь, Сибирь… Далеко матушка!

Но Сибирь велика — уточнять стали: откуда? Оказалось, рядом живут — один в Новосибирске, другой в Кузбассе.

— Так ты из Кузбасса? С Березовского рудника? — удивился сержант. — Ну, дорогой, за такой удачей мне нужно всю жизнь гоняться. А ну, подожди, садись. Вот так. А теперь выкладывай: Тоню Липилину знаешь? Есть, есть там такая, не крутись! Знаешь? Я тоже. На Брянском встречались. Ранена там была дважды, потом опять воевала, потом мы потеряли друг друга.

Адреса домашнего не имею. Вот горе! Ну?..

— Может, на перевязку сначала? — попробовал увильнуть Вощин.

— Ладно, ладно! — запротестовал Данилов. — Не умрем. Все равно через час в бой. Выкладывай.

Пришлось выкладывать. Тоню Липилину Вощин, конечно, знает, потому что она ему приходится двоюродной сестрой. Известно ему, что девушка воевала, а теперь…

— Адрес? — перебил Данилов.

— Вот и с адресом тоже. Не известен адрес… Скорее всего переменила она место жительства… — Вощин густо покраснел под неотступным взглядом сержанта.

Разговора по душам не получилось. А когда они возвращались из санбата, Данилов, криво усмехаясь, сказал:

— Значит, сестра? А что ж ты так крутишься, будто тебя припекают? Имей в виду, я ведь все равно после демобилизации съезжу на этот рудник… Такое мое решение.

Трудно пришлось тогда Вощину, да и потом не легче было. Но что он мог сделать? Сказать всю правду? Сказать, что да, Тоня на руднике, вернее в соседнем городе, в госпитале, что «не видят ее глазыньки свету белого», как написала однажды тетка Мария?

Нет, это он не мог сделать — нестерпимо жалко было и сестру и солдата-товарища, невмочь было бы смотреть на то, как в глазах Данилова погаснут теплые огоньки… Пусть уж это как-нибудь по-другому произойдет.

— А может быть, все образуется? — вслух спросил Вощин и, выбросив окурок в окно, оглянулся.

В двух шагах от него стоял Данилов. Хотел обойти его сторонкой, но тот только шире расставил ноги.

— Степан, ты твердо решил в Кузбасс? — Сержант даже головой крутнул.

— Твердо. Мне надоело ходить вокруг этого. Давай разом договоримся. Я хочу видеть Тоню, и пусть она сама скажет окончательное слово. Это она скажет, будь уверен. Но еще не в этом вся суть, не потому только еду именно на тот же рудник, что и ты. Есть там такой человек, единственный для меня на всей земле… Гвардии капитан Рогов… — Данилов помолчал, а потом уже тише закончил: — Роднее брата мне этот человек. Расстались еще на Одере. Я должен видеть его. А тебе не буду надоедать, ночевки не попрошу.

Вощин гневно насупился.

— Ну-ну! — примирительно толкнул его Данилов. — Знаю, что солдаты порядочная публика. Я хотел только выяснить обстановку.

Едва ли им принес удовлетворение и этот разговор. Но Данилов вновь ожил, бегал на станциях за кипятком, без устали наигрывал русские, хватающие за сердце, песни и приобрел в вагоне немало почитателей.

От Новосибирска в соседнем купе ехала молодая женщина с шестилетним шустрым сынишкой. Мальчуган сразу же пошел по вагону, с живейшим любопытством прислушиваясь к разговору взрослых и сам охотно завязывая беседы. Но где бы он ни был, чем бы ни занимался, а с первой же минуты не выпускал из виду Данилова с аккордеоном. Чудесный перламутровый инструмент заворожил его. Наконец он осмелился и мимоходом тронул одним только пальцем серебряный клавиш инструмента.

Данилов подмигнул товарищам:

— Серьезный мужик!

Через минуту они познакомились, а через пять подружились. Поэтому довольно легко удалось выяснить, что Валерий очень обстоятельный человек. Во-первых, у него необыкновенная мать, — горный инженер; во-вторых, едут они сейчас из отпуска к себе на рудник, где живет бабушка и где Валерий думает заняться рыбной ловлей. Между прочим, рыбная ловля — это только так, для потехи, а вообще-то он твердо решил тоже стать горным инженером.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что и бабушка у Валерия тоже не такая, как у всех соседских ребятишек.

— Н-е-е-т! — мальчуган машет рукой по адресу всех остальных бабушек и пренебрежительно выпячивает нижнюю губу. Собственная бабушка Валерия — мать-героиня называется. — Только… — Валерий подмигивает и с видом глубочайшей доверительности громко шепчет на ухо Данилову: — Только если по правде, на честное слово, то она никакая не мать, а бабушка.

Это он точно знает. Потому что если мать, то обязательно молодая, красивая, как вот у него.

— Ишь ты! — удивляется Вощин. — А где же твой папка? Тоже на руднике?

От окна быстро повертывается мать Валерия. Глаза у нее большие, испуганные. Сердце Данилова тревожно сжимается. Привстав, он энергично подмигивает Вощину.

— А он воевал с фашистами, он сильный! — охотно восклицает мальчуган. — Ты тоже воевал? А почему папу не видел?

Солдаты переглядываются, лица их словно бы сереют. А Валерий все настойчивее спрашивает:

— Он большой — мой папа… Ты видел его?

— Вот что, дорогой, — спокойно перебивает мальчугана Данилов, — приедешь домой, отправляйся сразу же на рыбалку. А потом учись на инженера. Папа твой вернется — это я точно знаю.

— Ты его видел?

— Видел, родной! — голос сержанта чуть заметно дрогнул, глаза стали пустыми, невидящими. Но он сейчас не глазами, а занывшим сердцем видел тысячи безыменных могил на полях родины, на берегах Буга, Вислы, Одера… Падают дожди на неприметные холмики, поднимаются буйные травы вокруг, колосятся необъятные хлебные нивы… — Играй, родной! — Данилов ставит огромный аккордеон Валерию на колени и, заметив благодарную улыбку на лице его матери, отвертывается и долго не может зажечь спичку.

— Да ты не тем концом чиркаешь, — замечает Вощин.

— Оставь! — сурово обрывает сержант.

В Белове, выглянув из окна, Валерий кричит на весь вагон так, что в ушах звенит:

— Мама! За нас трамвай зацепился! Бо-ольшущий!

— Не трамвай, деточка, а электровоз, — тихо объясняет женщина.

Слушая звон детского голоса, Вощин смущенно говорит Данилову:

— Умное дите.

Попетляв на Салаирских горных отрогах, поезд миновал маленькую станцию Артышта. Назад, в ясный предвечерний зной, все быстрее катились зеленые холмы. В открытые окна врывался тугой чистый ветер. Изредка сквозь железную скороговорку колес слышались короткие певучие сигналы электровозов, С грохотом обвала проносились мимо встречные поезда.

— Уголек… — коротко бросал Вощин и с довольным видом поглаживал колено, словно сам добывал этот уголек. — А это металл, с Кузнецкого. И алюминий теперь там делают, и машины, и эти… как их, ферросплавы. Кузбасс!

Светлые тени скользят по лицам солдат, на губах улыбки то появляются, то исчезают, а глаза сосредоточенно-строги.

Каким недосягаемо далеким казался родной край, когда вянваре 1943 года Вощин мерз трое суток на безыменном снежном увале, в 90 километрах от Орла, когда, не замечая ни обжигающего мороза, ни частых минометных ударов, он ожесточенно долбил каменно-твердую землю, чтобы было за что зацепиться. Далеко был Кузбасс, а ведь даже в самые страшные минуты не покидала надежда снова увидеть эту суровую землю с ее скуповатой, но такой близкой сердцу красотой. Распустив чистые легкие паруса, летит над дальними холмами белое облако. Белые домики, выравниваясь по решетчатым оградкам, поднимаются в гору, ближе к солнцу.

— Новый поселок, до войны не было, — замечает Моисеев и начинает торопливо собираться. — Мне пора, — говорит он, взволнованно покашливая. — Понимаете, как-то вдруг; ехал, ехал, — ждал, ждал, целых пять лет ждал!