Василий Голубев - Крылья крепнут в бою

• Название: Крылья крепнут в бою
• Автор: Василий Голубев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Расстегиваю привязные ремни, сбрасываю лямки парашюта, открываю боковые лючки кабины. Скорость совсем упала, самолет качается с крыла на крыло, с трудом удерживаю его. Успеваю при этом кое-как надуть спасательный пояс. Винт едва крутится, вижу каждую лопасть.

До берега еще километра два. Под самолетом пять метров высоты. Подбираю ручку управления все больше на себя и пролетаю еще около километра. И тут все. Брызги, толчок...

Холод обжигает лицо, лезет под реглан, в сапоги, как иглами пронизывает все тело. Задыхаясь, почти теряя сознание, каким-то последним усилием рук выныриваю...

Спасательный пояс держит неплохо - голова и плечи над водой. Вижу, как лейтенант Зотов в это время кружит на высоте тридцати метров. Несколько раз пролетал прямо над водой и, качая крыльями, уходил к берегу. Он показывал, чтобы я плыл в сторону берега по курсу его полета.

Холод сковывал все тело. Сколько до берега? Километр? Больше? Никогда еще в жизни я не заплывал так далеко...

Ладога признает только смелых. Это я много раз слышал от рыбаков. Да и сам понимал, что самое опасное - это страх.

Я поплыл в сторону берега, действуя одними руками, - большие сапоги и кожаные брюки, наполненные водой, не давали раненой ноге шевельнуться. Сплошная облачность, ледяная серая вода... Волны хлещут мне в лицо, ветер почти встречный. Берег не приближается, меня несет параллельно ему.

Маяк Кореджи, расположенный на косе северо-западнее Кобоны, стал виден правее и сзади. Значит, ветер и течение гонят меня на север. Там где-то проходит коса Песчаная, она уходит в озеро на несколько километров. Я изменил направление и стал плыть в сторону маяка. Может быть, заметят наблюдатели.

Ветер здесь еще сильнее и волны круче. Пошел мелкий дождь, и берега не стало видно. Куда плыть? Понять трудно. Я сразу почувствовал сильную усталость. Меня охватило безразличие. Нет, так нельзя, у меня еще есть силы. А раз так, то надо бороться.

Плыл долго, ноги совсем потеряли чувствительность, но руки еще работали. Дождь стал слабее, и тут я увидел, что маяк и кран косы правее меня метрах в четырехстах. Очень далеко. Надо плыть к маяку. Только к маяку - это единственный шанс на спасение!

Появились разрывы в облачности, затем показалось солнце, я увидел его над маяком Кореджи, определил на глаз время: было часа два или три дня.

Почему не ищут меня? Наверное, Федя не нашел аэродром и о нас никто ничего не знает... Вдруг слышу гул моторов. Далеко над горизонтом южнее маяка летят самолеты Ли-2, около них несколько И-15 - прикрытие. Ушли на восток. И вот, наконец, знакомый, родной гул моторов И-16. Ищу их глазами, перестал плыть. Вот они тройкой кружатся за косой, явно ищут меня. Значит, Зотов долетел. Но ищут там, где я был б часов тому назад...

Силы покидают меня, болят плечи и шея. Промерз до костей. Ясно переохлаждение. Дальше - сон и смерть. Многие говорят, что в такие минуты перед мысленным взором человека проходит вся жизнь. Может быть, но мне ничего в голову не шло, в глазах какая-то мутная пелена, туман с красноватыми пятнами.

Выругался от злости на себя, от досады на собственную незадачливость, и то ли крепкое словцо, то ли что-то еще встряхнуло меня, и я взглянул на себя как бы со стороны. Тьфу! Надо же быть таким дураком, плыть к ближнему берегу против ветра, когда северный берег будет по ветру, хотя до него и дальше. Собрав остатки сил, начал плыть по ветру.

Опять услышал гул самолетов И-16. Как этот знакомый гул придает силы и воскрешает надежду на спасение!

Самолеты прошли низко над маяком, исчезли, потом опять вернулись и так несколько раз. Да, они искали меня. А между тем берег приближался, осталось меньше километра. Я совсем выбился из сил. Судороги железными обручами стягивают руки и спину. Я так устал. Уже вижу под прозрачной водой песчаное дно залива, испещренное ровными бороздами. Оно совсем рядом, кажется рукой можно достать. Но вот я уже цепляюсь ногами за дно. Глубина не больше метра. Пытаюсь встать на ноги, но ноги не держат, подгибаются.

Едва хватило сил поддуть воздух в пояс. Плыть больше не могу, ноги волокутся по дну, не действуют. Но останавливаться нельзя, нужно двигаться, иначе потеряю сознание.

Глубина уже полметра. Цепляюсь руками за дно. До заветного берегового песка не больше ста метров.

Сел на дно, пытаюсь размять ноги, хотя бы левую, не раненую. Не выходит. На коленях и локтях, ползком, захлебываясь, выбираюсь на песок. И тут откуда-то из глубины тела, кажется, от самых пяток поднимается волной непреодолимая тошнота, меня буквально выворачивает. Отползаю от воды, здесь редкий камыш, он легонько качается на ветру. "Надо все время двигаться, убеждаю себя, - надо снять обмундирование". Но расстегнуть пуговицы не могу, не гнутся пальцы. Несколько минут лежу, потом нашариваю две палки и с их помощью встаю кое-как на ноги. Стою на земле, живой! С меня течет вода, из глаз текут слезы. Кругом пусто, людей не видно, самолетов тоже. Скоро начнет темнеть, надо двигаться к деревне. Крошечными шагами одолеваю метров двести и попадаю в густой камыш, залитый водой. По камышу со своими костылями-самоделками в темноте я не пройду. Придется остаться здесь до утра. Начал рвать камыш, складывать в кучку. Жаль, что спички размокли, а то разжег бы костерчик и... И вдруг, что это? Чуть слышно доносится мелодичный звук мотора. Где-то летит самолет У-2. Да вот он! Несется низко над косой прямо на меня. Я замахал палкой, выстрелил два раза из пистолета.

У-2 развернулся, летчик машет рукой. Я понял: спрашивает, можно ли сделать посадку. Я лег на песчаный плес, головой на северо-восток, раскинул руки, изображая собой посадочный знак "Т". Летчик сообразил, убрал обороты мотора, пошел на посадку. Мягко сел, остановился, потом развернулся и подрулил прямо ко мне.

Из кабины, не выключая мотора, выскочил Дмитрий Князев, задушевный боевой друг. Он подхватил меня на руки и понес к самолету, поставил на крыло, помог забраться в кабину. Достал из кармана фляжку, потряс ее и только теперь молвил коротко: "Выпей, Вася..."

Чистый спирт я никогда не пил и сейчас едва не задохнулся: все горло обожгло, я закашлялся, но Дмитрий, не обращая на это внимания, вылил мне часть спирта за воротник и за голенища сапог.

- Теплее будет, ведь лететь сорок минут, - пояснил он, вскочил в переднюю кабину, громко крикнул: - Сейчас, Вася, мы будем дома. Сказал я, что найду тебя, - и нашел! И плевал я на тринадцатое число...

На аэродром Новая Ладога мы сели с подсветкой прожектора. У самолета нас встретила вся эскадрилья: летчики, техники, командир и комиссар. До этого я их знал только по фамилиям.

Князев вместо доклада с обидой в голосе сказал:

- Ну вот, а вы не хотели пускать меня.

Тут уж пришла моя очередь обидеться на равнодушие командования эскадрильи к судьбе летчика. Но я все же сделал шаг вперед и доложил: "Лейтенант Голубев после лечения прибыл для прохождения дальнейшей службы".

Меня отправили в санчасть. Впервые с начала войны появилось много совершенно свободного времени. Я лежал и вспоминал детство - ведь в нескольких километрах отсюда живут мои родители. Там, в Старой Ладоге, я решил стать летчиком...

Летом 1919 года километрах в шести от нашей деревни расположился отряд красных летчиков. Летали они на стареньких "Ньюпорах". Однажды один из самолетов пролетел над крышами, а потом начал кружить над дальним ржаным полем. Ребятня по прямой через болото, чтобы побыстрее, побежала за ним. Вдруг впереди раздался треск - "Ньюпор" врезался в землю. Мальчишки мигом оказались рядом. В обломках машины я увидел окровавленного летчика. Тот открыл глаза и проговорил:

- Что, курчавый, плохо я выгляжу? - и потерял сознание.

Кто постарше, побежал на аэродром, а я остался с летчиком. Все думал: почему птицы летают и не падают, а самолет - такая большая птица - упал? Было мне тогда чуть меньше семи лет.

До осени, пока не пошел в школу, я каждый день через болото ходил на аэродром. Смотрел, как летчики в кожаных куртках, крагах, шлемах и больших очках взлетают, кружат над полем, садятся. Один из них помог мне смастерить самолетик. Потом я начал строить их сам.

- Пора настоящий мотор делать, - сказал мне однажды летчик.

- Настоящий?

- Ну да. - И летчик, улыбаясь, протянул мне резинку. - Вот тебе и мотор.

Эту модель строили вместе. Запускали тоже вместе. Пролетала модель всего метров десять. Но и этого оказалось достаточно, чтобы мальчишка, еще не переступивший порога школы, решил обязательно стать летчиком.

Осенью пилоты покинули полевой аэродром, улетели на зимнюю базу в Петроград. Произошла перемена и в моей жизни. Я пошел учиться в трехлетку, находившуюся в деревне Ивановский Остров. На следующий год летчики почему-то не прилетели, но не проходило недели, чтобы у меня не появилась новая модель. Я забирался на верхушки деревьев, на Олегов курган и запускал их. Они гибли, я плакал от обиды и строил новые. Как нужна была мальчишке помощь летчиков! Но что делать - они не прилетали и на второй, и на третий год, и приходилось до всего доходить самому, детским своим умом.