Песах Амнуэль - Бремя пророка

• Название: Бремя пророка
• Автор: Песах Амнуэль
• Издательство: Млечный Путь Сверхновый литературный журнал, том 2
• Жанр: Детективная фантастика

Введите сюда краткую аннотацию

---

— Нет, — выдавила она. Макс пытался ей рассказывать, но до сознания это не доходило, сначала она пыталась слушать, потом уже и не пыталась и только делала вид, а в последние дни даже и вида не делала: он рассказывал, а она занималась своими делами и думала о том, что все, пора, хватит, он уже здоров, и нужно сказать ему, сказать и уйти, наконец, а он все говорил, говорил, увлеченно, уверенный в том, что не слушать невозможно…

— Нет, — осуждающе повторил Ройфе. — Я прочитал их все.

— И что-то в них поняли? — Надя прикусила язык, не должна она была так говорить, это не просто невежливо, это грубо. Конечно, он ничего не понял, что мог психиатр, даже лучший в мире, понять в работах по квантовой космологии в многомировой интерпретации? Но нельзя было так прямо выражать свои сомнения, нельзя…

Ройфе почесал за ухом, усмехнулся, кивнул.

— Только то, что нужно было понять. Послушайте, милая, там все более чем прозрачно. Я имею в виду не формулы, в этом я ничего не понимаю. Главное во всех работах Дегтярева вот что: мироздание ветвится при каждом элементарном процессе, предполагающем не менее двух вариантов осуществления. Это, оказывается, давно известная аксиома многомировой интерпретации, для меня-то это было открытие, но вам Максим, скорее всего, все уши прожужжал этой идеей. Да?

Надя кивнула. Конечно. Уж это не усвоить было попросту невозможно. Даже сейчас, когда она размышляла над тем, оставить ли профессору гонорар в конверте на столе или передать в руки, мир разветвился, в одной реальности она оставит конверт, а в другой передаст лично, и оба мира совершенно равноправны в своей реальности, но вот в каком из них окажется она через несколько минут, когда разговор закончится и надо будет уходить, Надя еще сама не знала.

— Да, — удовлетворенно сказал Ройфе. — И что важно: тот, кто принимает решение, помнит о том, каким был мир до того, как решение было принято. Иначе ветвление теряет смысл, понимаете? Я вижу, что не очень. А ведь это очень интересно. Когда я прочитал, это меня поразило! Как крепко, оказывается, цепляются такие совсем вроде бы не связанные на первый взгляд науки, как космология и психология. Квантовая теория и психиатрия. Вы еще не понимаете? Смотрите, милая, вот на столе лежит раковина моллюска. Красивая, верно? Я ее когда-то привез из Симферополя. Она не живая, своей памяти у нее нет, и если вдруг кто-нибудь смахнет ее со стола, то эта раковина окажется в двух мирах одновременно: в том, где она упадет и разобьется, и в том, где она, упав, останется целой. Иное дело — разум. Вот вы решаете: дать мне конверт в руки или оставить на столе. Решаете, я вижу. Так вот, когда вы будете уходить, мир раздвоится, но вы не будете этого ощущать, вы останетесь собой, верно? Вы будете помнить, что оставили конверт на столе, и все, о чем думали до принятия решения, будете помнить тоже. Память позволяет нам существовать в единственном для нас мире. В том, который мы выбрали. Понимаете?

— Да, — кивнула Надя. Зачем он говорит все это? Может, действительно, положить конверт и пойти? Профессор ведь ясно сказал только что: оставить на столе. Значит…

— Нет, не понимаете, — огорченно произнес Ройфе. — Тогда скажу прямо. Послушайте, милая: когда вы вошли в то утро в квартиру, то на кухне увидели… что?

— Ничего, — пожала плечами Надя. — Только чашка была разбита, а так…

— На столе стояли…

— Ах, это… Баночка кофе и коробочка с пакетиками чая. Он всегда утром…

— Делал выбор! Чай или кофе. Он выбирал, и мироздание раздваивалось: в одном он пил кофе, в другом — чай. Но и там, и там он помнил о своем выборе! А если… Представьте, что происходит сбой. Любые законы природы имеют статистический характер, этому учили еще в советских вузах, нам даже на медицинском рассказывали о статистической физике. Тепло переходит от горячего предмета к холодному. Но не исключено, что в одном из многих миллиардов триллионов вариантов тепло на какой-то миг перейдет от холодного к теплому… равновесие быстро восстановится, но в то мгновение… Понимаете? Мир ветвится, когда человек… физики говорят «наблюдатель»… Да, так вот, мироздание ветвится, когда наблюдатель помнит прошлое и может принять решение о будущем. Но в момент ветвления иногда получается так, что в одной ветви память наблюдателя сохраняется, а в другой — нет. Для такого человека существует лишь то, что произошло в результате принятия решения. Что было до — исчезает. Вы понимаете теперь, что произошло с Максимом, когда он в то злополучное утро решал: насыпать в чашку кофе или положить пакетик с чаем? Он принял решение, потянулся за… не знаю, что он решил, этого теперь никто не узнает… В одной из получившихся ветвей он сделал то, что хотел, и все у него там хорошо, и вам не понадобилось уходить от Юрия…

— Я не уходила!

— На время, на время, милая. Не понадобилось. А в другой ветви — в нашей — у Максима исчезла вся память о том, что было с ним до того, как он принял решение. Если бы причина была психиатрической, как полагали мои коллеги, то что-то осталось бы, и память в той или иной степени восстановилась бы, он бы вспомнил, в конце концов, как это бывает при любом виде амнезии… А он не вспомнил, остались только инстинкты, и это явное доказательство… Черт возьми, милая, ваш Максим прекрасно понял — потом уже, изучая науку, в которой решил специализироваться, — что с ним произошло! Это видно по его работам! Я уверен, он вам это объяснял… пытался объяснить… но вы его не слушали, верно?

Надя молчала. Может, Макс и говорил что-то подобное… Да, точно говорил, но ей было… скучно? Она слушала Макса, но думала о Юре, который маялся дома и злился, и думал невесть что, хотя она ему сто раз объясняла, что ничего у нее с Максом нет, но он все равно не верит и ждет, когда, наконец, закончится ее добровольная каторга…

— Вот и все, — неожиданно сухо заключил Ройфе. — К психиатрии, которую я в данный момент представляю, это не имеет никакого отношения. А в квантовой эвереттике я не специалист, извините. Поэтому не нужно оставлять конверт на столе и в руки мне его передавать тоже не нужно. Вам эти деньги пригодятся, а Максиму вы не поможете. Тем более, что… если я правильно понял… нам всем уже ничто не поможет.

Профессор неожиданно повернулся и старческой нетвердой походкой направился к окну. Оперся обеими руками о подоконник и принялся что-то разглядывать на улице. На Надю он не обращал внимания, она поняла, что больше ни слова сказано не будет, и как ей поступить, придется решать самой. Напрасно она пришла, лучшие дни профессора Ройфе давно миновали…

— Решать вам, — сказал, не оборачиваясь, Ройфе. — Когда будете принимать решение, руководствуйтесь единственным верным принципом: не навреди. Конверт не оставляйте.

Надя вздохнула и поднялась. Как-то неудобно получилось…

— Максиму напомните: жду его завтра в одиннадцать.

— Что? — переспросила Надя. Зачем Максу сюда приходить, если и так ясно…

— В одиннадцать, — повторил профессор.

— Но вы сами сказали, что к психиатрии его случай…

— Мне нужно с ним поговорить, — перебил Ройфе. — Пока он не наделал глупостей. До свиданья, милая. Извините, что не провожаю, вы сами найдете дорогу?

* * *

Максим оказался в точности таким, каким его профессор себе представил. Высокий, худощавый, небрежно, но по моде одетый, походка уверенная, взгляд открытый, но скрывающий такие глубины, о которых обычный человек — прохожий на улице или репортер телевидения — не мог ничего знать. Ройфе сидел в своем любимом кресле — когда посетитель вошел, профессор приподнялся и протянул руку, которую Дегтярев энергично пожал.

— Честно говоря, — Максим начал разговор, сразу определив рамки и возможности взаимного изучения, — я не очень понимаю цель своего визита. Врачи признают, что я здоров.

— Конечно, здоровы, — кивнул Ройфе, с удовлетворением отметив уверенность Максима, его способность спокойно и достойно держаться. — Я хотел поговорить с вами о другом. Да вы садитесь, лучше в это кресло, напротив, так наши глаза окажутся на одном уровне.

— Не знаю, — продолжал Максим, — почему Надюша обратилась к вам за советом. Я здоров и не хотел бы, чтобы вы тратили на меня свое время.

— Ваше психическое здоровье меня не очень-то интересует.

— Вот как? — вырвалось у Макса, и он удивленно приподнял брови.

— Есть вещи более важные, — твердо произнес Ройфе. — Я имею в виду тему вашего завтрашнего доклада.

— Вы знаете, какова тема…

— Я видел объявление в Интернете, — объяснил профессор.

— И вы…

— Да, я понял, о чем будет речь, — Ройфе откровенно наслаждался удивлением Максима. — Видите ли, я старый человек. Мои коллеги ни черта не смыслят в физическом Многомирии, хотя среди психиатров и есть специалисты, например, Никонов. Его, однако, в консультанты не пригласили, жаль… А у ваших коллег свои шоры на глазах, стремление все описать уравнениями. Это правильно, наверно. Однако из общих соображений… Знаете, мне очень импонируют ученые — физики, в том числе, — которые могут, не решая, сказать, каким окажется решение сложного уравнения. Из общих соображений, да… Интуитивно. Говорят, Эйнштейн обладал такой способностью. Ферми. Еще Фейнман, он утверждал, что физики всегда угадывают новые законы, а не приходят к ним логически. Из наших это умел Зельдович. Как-то, это было еще в семидесятых, я пошел на его семинар в Астрономическом институте, мне было интересно с точки зрения эвристической психологии, я тогда этим интересовался… да, пришел, сел в сторонке. Зельдович действительно… Простите, — прервал сам себя Ройфе, — я вас, кажется, заговорил. Это старческое — вдруг вспоминаешь что-то из далекого прошлого…