Иван Гончаров - Май месяц в Петербурге

• Название: Май месяц в Петербурге
• Автор: Иван Гончаров
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Ну, здравствуйте, как поживаете?.. Сегодня вы в новых панталонах, вот как! - сказал он.

- Это товарищ мой прислал: у него две пары! - беспечно отвечал Зашибаев, небрежно поглядывая на свой костюм.

Иван Иванович с улыбкой смотрел на него.

- Что ж вы смеетесь, что панталоны у меня есть!.. И всегда будут - без панталон никто не ходит! Нечего и хлопотать, откуда они возьмутся! Он хлопнул себя по брюкам.

- Что ж, вы деньги за квартиру принесли за эту треть? - спросил Иван Иванович.

- Нет, я зашел сказать вам, что у меня их нет.

- Не стоило и заходить! - сказал Иван Иванович, улыбаясь. - Я знал вперед, что это так будет.

На другом дворе важный чиновник уезжал в свое присутствие. По фамилии его звали Вальнев, а по имени Петр Егорович, но все больше величали его "ваше превосходительство", по его чину. Он был тоже феномен в своем роде, этот важный чиновник. Он всегда был озабочен, говорил всем, что у него пропасть дела, и даже уверял свое начальство, что он не спит, не ест, а все делает дело. Выпросит себе какую-нибудь командировку, всегда полегче, а денег на нее побольше, сдаст все дела свои другим, и возится с этой командировкой целые месяцы; потом уверяет всех и каждого, больше всего свое начальство, что без него и без его трудов, дело бы стояло. Потом всем говорил, что был там-то вице-директором, там помощником управляющего, здесь состоял в такой-то должности, делал то-то... Но никогда не намекал, что сделано им путного на том или другом месте.

Он выпросил себе чинов, звезд, денег - всего, и начальство было в недоумении, какую пользу принес он отечеству, делало, при виде его, большие глаза и отпускало ему все, чего он ни попросит. За глаза прозвали его "холопом", "нахалом", но в глаза ему ничего не говорили, а только спрашивали друг друга, "в чем состояли его заслуги, и что такое он делал, чем взял?" На это никто ничего не мог ответить, многие пожимали плечами, делали, глядя на него, как сказано выше, большие глаза. Он как-то проглатывал это вольным духом и храбро шел туда, где его не знали, уверять, что на его плечах лежит целое ведомство.

Он был небольшого роста, с маленьким лбом; с высшими себя почтителен, равных избегал, а с низшими нагл и настойчив.

В домашнем быту своем он был во всем приличен, но, вглядываясь в приличие это, заметишь белые швы. У него в квартире было все сборное, никакого единства, то есть вкуса в обстановке не было. Мебель была из Гостиного двора, картины оттуда же. Тут же под ногами дорогой персидский ковер, о котором он случайно прочел в газетах. Словом, когда войдешь в квартиру, все на взгляд было прилично, хотя все смотрело врознь. Джентльменом он не был, едва ли даже понимает это слово, или смешивает его с крупным чином. В настоящую пору он ладил, как бы ему жениться на богатой, хоть купеческой дочери, и взять приданого побольше. Таков был этот важный чиновник. Девицы-сироты пошли пройтись куда-то по набережной. Хозяин ренскового погреба, купец Гвоздев, стоя у себя на пороге, с восторгом смотрел вслед им обеим. "Эх!" - кряхтел он, следя за ними влюбленными глазами. Между тем настал полдень, затем завтрак. К графу приехал завтракать другой генерал. Дети разъехались по службе. В первом часу все собрались к столу, также и графиня с дочерью и гувернанткой.

После завтрака граф и гость его, другой генерал, уехали в свой Совет, графиня села в гостиной принимать посетителей, а дочь с гувернанткой скрылись в своей комнате.

К графине - то приедет русский архиерей, то католический прелат, иногда какая-нибудь великосветская барыня с визитом. Графиня одинаково говорила и с русским преосвященным, и с католическим прелатом, и с великосветской барыней. Услышит, например, она, что в такой-то церкви православный священник будет говорить красноречивую проповедь, она едет туда, выслушает и умилится искренно. Узнает, что готовится говорить католический прелат, она едет в инославный храм и также умиляется, как он хорошо говорил; точно так же с восторгом слушает и какого-нибудь апостола из светских проповедников, нужды нет, что он проповедует явный раскол. А к вечеру забудет их всех.

Часа в три вдруг графиня, как сидела, так поднялась со своего места, накинула, не глядя, какую-то мантилью на плечи, на ходу надела шляпу, перчатки. Ей подали экипаж, она села и поехала, куда глаза глядят. Ей предшествовал лакей. Она не ездила, как большинство наших барынь, по магазинам, а посещала музеи, картинные галереи, мастерские художников.

Дочь с гувернанткой и лакеем пошли в Летний сад. Дом как будто заснул. Только то к тому, то к другому подъезду подъезжали кареты: лакеи соскакивали со своего места, принимали от господ визитные карточки, подавали швейцарам и ехали дальше.

Графиня вернулась к шести часам. Последнею ее гостьей была княгиня Перская, приятельница графини. Она приехала к последней обедать и жаловалась ей, что "измучилась совсем, делая визиты".

- Представь, я нынче сделала двадцать два визита... это ужас! - с неподдельным ужасом говорила она. Графиня с состраданием покачивала головой. - Осталось еще визитов тридцать! - со вздохом добавила она.

- Зачем ты их делаешь, эти визиты? - спросила графиня.- Ты бы, как я, вовсе не ездила!

- Нельзя, нельзя! - строго заметила княгиня. - Если делать по-твоему не соберешь у себя на бале всех маменек и тетушек! Вот ты узнаешь, когда будешь вывозить свою Nadine! Хорошо еще, что сегодня в четырнадцати домах не было хозяек у себя, я оставила карточки, а в восьми домах приняли - надо было тащиться на лестницу! - со вздохом прибавила она. - Да... я и забыла сказать тебе: представь себе, я видела во сне - гроб! Что бы это значило? вдруг спросила она. На это графиня только улыбнулась и покачала головой. Вскоре приехал ее обыкновенный гость, - высокий, лет шестидесяти, мужчина, в белом батистовом жабо, в черном фраке, с прозрачными ногтями, накрахмаленный, державший себя прямо, как палка. Он был ежедневным посетителем и являлся неизменно к обеду.

Когда-то он был неравнодушен к графине, в ее девичестве, но, как у него было каких-то триста, а у графа, тогда еще подполковника, тысячи три душ, то он скромно уклонился от сватовства, предоставив первому искать руки его предмета, асам остался вечным обожателем графини.

К обеду же приехал к генералу еще какой-то статский, весь в звездах, потом явились дети, и все сели за стол.

В то же утро, часа в два, приехал к Чиханову старинный его приятель, богатый князь Копылин. Муж и жена Чихановы встретили его в комнатах получше.

- Eh bien, mes enfants, как поживаете? - сказал князь, обращаясь к мужу и жене и пожимая им руки.

- Нельзя сказать, чтобы хорошо, князь! - сказал Чиханов.- Сидим без денег и на Антониевой пище.

- Как так, "без денег и на Антониевой пище"? Что это значит?

- Так, князь: ведь я у вас просил денег, потому что... мы едим печенку с огурцами, приходится так...

- Sauce madиre? - спросил с некоторым вниманием князь.

- Вы смешиваете печенку с почкой: это две вещи разные! - сказала Чиханова.

- Печенка, печенка! - повторял князь. - Qu'est ce que c'est que зa?

- Печенка c'est la foie, а почка c'est le rognon. - А, теперь понимаю! - сказал князь. В это время лакей отворил дверь в другую комнату, где накрыт был стол на три куверта,

- Это только для вас, князь, и при вас мы позволяем себе такую роскошь! - сказал Чиханов и просил князя принять от них завтрак.

Он велел выставить ряд закусок и вин, за которыми посылал в лавки дворника, уговорил чьего-то повара сделать бифштекс, - словом, все устроили, как принято в хороших домах.

- Неужели вы едите печенку? - прибавил князь, почти с отвращением. Чиханов комически вздохнул.

- Что делать! Денег, нет, чтоб есть, как порядочные люди едят, -сказал, опустив глаза, Чиханов.

Жена его в это время перебирала концы своей шали. Князь посмотрел на них обоих как бы с состраданием, достал со вздохом из кармана своего бумажник, отсчитал пять сотенных бумажек и отдал их Чиханову.

- Вот вам, на первый раз довольно! - сказал он. Потом все принялись за завтрак. Чиханов говорил, рассказывал анекдоты, делал удачные карикатуры общих знакомых. И все трое смеялись, завтракали, пили вино, как ни в чем не бывало.

Посидев еще немного, поговорив с Чихановым, князь пожал им обоим руки и уехал.

Чихановы точно ожили. Он энергически потряс сотенными бумажками; одну отдал жене, а остальные спрятал в карман.

- Ну, теперь недели на две разжились! Вот сто рублей тебе, а остальные мне!

Он захохотал. И с этими словами разошлись в разные стороны.

Он не зашел к Ивану Ивановичу отдать долг за квартиру, а тихо проскользнул поспешно мимо него, выкупил у портного свое платье, потом достал себе билет в театр, в первых рядах, потом пообедал во французском ресторане, вовсе не печенкой, а как следует: пятью блюдами, с бутылкой доброго вина. Так прошел у него второй и следующие дни.

А она, жена его, заехав в Гостиный двор и к портнихе-француженке, оделась скромно, но прилично, в черном платье, с подвязанной щекой, будто от зубной боли, и поехала к знакомым богатым барыням клянчить на бедность, и добыла в свою очередь рублей двести.