Кальман Миксат - Черный город

• Название: Черный город
• Автор: Кальман Миксат
• Жанр: Классическая проза

---

Вице-губернатор, от души забавляясь задором и детским упрямством Розалии, поддразнивал ее:

— Твое «хочу» и мое «хочу» — которое же из них сильнее, как ты думаешь? — спрашивал он.

— Ваше! — поспешила заверить девочка, в притворной покорности склоняя головку, так что волосы ее, уже расплетенные на ночь, с шелестом упали до полу, золотистым пологом закрыв ей лицо. — Ваше «хочу» — приказ! Но что из этого? Приказ только тогда грозен, когда человек его боится. А вот я почему-то ни капельки не боюсь ни приказов ваших, ни вас, папочка.

Она отбросила с лица волну своих золотых волос и сосредоточенно наморщила лоб, словно погрузившаяся в раздумье старушка.

— Вероятно, потому, душенька, что ты любишь меня? — нежным, тихим голосом высказал предположение вице-губернатор. — Ну, подойди же ко мне.

Девочка подошла, но строптиво покачивала головой.

— Нет, не поэтому.

— Или ты не любишь меня?

— Я уважаю вас.

— А почему не любишь?

— Не знаю, — прошептала она задумчиво и печально.

— А за что уважаешь меня — знаешь?

— Знала. Потому что в заповеди сказано: "Чти отца своего".

— Значит, заповеди дня тебя все же — приказ?

— Потому что они от бога, а его я боюсь.

— Но и любишь его тоже.

— Нет, что вы!

Жужа Варга поспешила закрыть ей рот ладонью:

— Ах ты, маленькая еретичка! Разве так можно говорить! Роза скорчила гримасу, отчего на ее склоненном лице сразу появились очаровательные ямочки.

— Жужа, да убери ты свою ладонь! Я же тебе сказала: она пахнет чесноком.

Сердце Гёргея приятно согревала наивная, непринужденная болтовня ребенка. Только теперь он понял смысл оброненных Варгой слов, что, мол, девочка — маленький философ.

Взяв дочь за руку, теплую, мягкую, словно пушистый птенчик, Гёргей привлек ее к себе.

— А ну, иди ко мне, еретичка, — приговаривал он, гладя дочку по голове и любуясь золотым водопадом ее волос. — Объясни мне, барышня, почему ты не любишь боженьку?

— Потому что боженька сам меня не любит, — отвечала девочка упрямо.

— Откуда это тебе известно?

— Да если бы он меня любил, так не отнял бы у меня мою маму.

Чувствуя, что на глаза его навернулись слезы, Гёргей отвернулся. Поднявшись со стула, он прошелся взад и вперед по комнате, выглянул в раскрытое окно (словно вслушивался, о чем шумит лес), а затем остановился перед девочкой и посмотрел на нее теплым, долгим взглядом, будто старался запомнить каждую из мгновенных перемен в ее выразительном лице, которые он читал, как печальную, полную таинственности книгу.

— Вот видишь, как мало я занимался твоим воспитанием.

В мыслях у тебя никакого порядка! Бедная Катарина была доброй женщиной, но… Впрочем, что это я говорю? На чем я остановился? Да, на том, что тетя Катарина уделяла мало внимания твоему развитию, вот ты и выросла такая колючая, будто дикий шиповник: никто не подрезает его ветвей, никому нет до него дела. Ну-ну, ты губки не надувай, ведь так оно и есть на самом деле! Кое в чем ты еще совсем дитя несмышленое, а кое в чем, наоборот, умудрилась раньше времени состариться. Одним словом, дикарка! А я хочу, чтобы ты была воспитана, как настоящая барышня. У тебя, например, совершенно нет ни духовной опоры, ни ясной цели. И болтаешь ты невесть что! Подумай сама. Вот ты говоришь: "Не люблю бога потому, что он меня не любит". Но ведь это возмутительно, что ты так дерзко говоришь о создателе, ведь его деяния человеческому уму понять не дано! Не только твоему детскому умишку, но и высоким мыслям мудрецов! Бог дал человеку всего лишь частицу своего разума, такую малую, чтобы она никому не была во вред. Одному — столовую ложку из целого моря мудрости, другому — чайную ложечку. Ну, что это ты вдруг позевывать принялась? Смотри нашлепаю!

— Не извольте, сударь, сердиться на нее, — поспешила вмешаться Жужа Варга. — Что, например, до меня, то я очень люблю, когда Розика позевывает и видны ее чудные белые зубки.

Гёргей только усмехнулся и, не давая себя отвлечь в сторону, продолжал начатый разговор:

— Допустим на миг, что ты права, — хотя на самом деле это не так, — ты не любишь бога за то, что он якобы не любит тебя. Но и тогда в твоих рассуждениях нет ни капли смысла, — ведь меня вот ты тоже не любишь, а я-то люблю тебя. Ну, отвечай, маленький чертенок!

— Если бы, папочка, вы любили меня, — отвечала девочка, мгновенно перестраивая весь разговор на детский лад, — вы привезли бы мне гостинцев.

— Так ведь я же привез. Как же! — вспомнил вдруг Гёргей и крикнул в окно: — Эй, Престон, принеси сюда сверток с гостинцами.

А господин Варга все не возвращался, и Гёргей уже с беспокойством начал поглядывать на дверь. Вот, правда, за нею послышались шаги, но это пришел старик Престон и принес сверток. Розалия, сгорая от нетерпения, сразу же принялась его развязывать.

Впрочем, она тотчас же разочарованно отодвинула сверток в сторону.

— Ах, какой вы смешной, палочка! — по-детски, покачала она головкой, — ведь не настолько уж я мала, чтобы мне в подарок пряники привозить.

— А чего бы ты хотела?

Девочка капризно передернула плечами:

— Ну, шелку, лент… Ну, еще что-нибудь такое… Впрочем, проказница тут же, из милого озорства, навесила на каждое ухо по две кроваво-красные черешни и затрясла своей красивой головкой, чтобы эти серьги раскачивались.

— Э, дружок Розалия! — воскликнул вице-губернатор с притворным возмущением, — такого уговору не было, маленькая лисичка. Когда мне нужно, чтобы ты была взрослой, ты притворяешься несмышленышем, а когда тебе это выгодно, ты заявляешь: я уже большая!

— Не браните бедняжку! — снова принялась оправдывать девочку хозяйка. — Не сердитесь на нее, ваше превосходительство. Ведь и роза может считаться бутоном, пока она еще не совсем распустилась. Однако и бутон может уже называть себя розочкой, когда раскрылись первые его лепестки.

К сожалению, у Гёргея не было времени вдуматься в столь поэтический образ, потому что из-за двери донесся голос хозяина.

— Вот и я. Если вашему превосходительству угодно, можно нам и отправляться.

Гёргей надел шляпу, шагнул через порог в сени и сразу отпрянул, увидев перед собой в отсветах огня, пылающего в очаге, какого-то незнакомого мужчину в белом турецком тюрбане и кафтане коричневого цвета. Он уже поднес было руку к шляпе, чтобы поздороваться с незнакомцем, однако «турок», рассмеявшись, сказал:

— Да ведь это же я, Янош Варга!

— Вы, сударь? Вот уж не подумал бы! А к чему этот маскарад?

— К тому, ваше превосходительство, что паша с моей помощью таким способом надувает пророка Магомета, разумеется, если пророк Магомет поддается на обман. Видите ли, Коран запретил мусульманам приближать к себе «неверных». Вот мой хозяин и думает, что, если я буду входить в его замок в турецком наряде, Магомет не учует христианского духа и не узнает, что я кальвинист.

— Не может быть] — заметил Гёргей. — Почему же турки в таком случае терпят христианских девушек в своих гаремах?

— Женщина у них не считается человеком.

Выйдя из дому, лесничий и Гёргей направились по торной дороге дальше в лес, прошли по ней до старого дуплистого дерева, из которого доносилось тихое гудение (вероятно, в нем устроили свой улей дикие пчелы), а затем повернули налево. Разумеется, всю дорогу разговор шел о паше.

— Набожный, верно, человек, — заметил Гёргей, — коли соблюдает Коран даже в таких мелочах?

— Ну, безгрешным его назвать нельзя: винцо он тоже попивает, — сказал лесничий. — Скорее можно сказать, что он со странностями. Но зато нрава он веселого, не заносчив. Не чета нашей венгерской знати.

— Давно ли вы состоите у него на службе?

— Четвертый год пошел.

— Говорят, он только изредка сюда наезжает?

— Раза два в год, да и то на короткое время.

— А где он живет постоянно? Варга пожал плечами:

— Кто его знает.

— Но разве ему не присылают никогда писем или каких-нибудь сообщений?

— Нет.

— И сам он тоже сюда не пишет?

— И он не пишет.

— Как же это возможно? Ведь может случиться, что кому-то понадобится срочно известить его о чем-либо.

— Я и сам как-то спросил его об этом, а он сразу одернул меня: "Не к чему, сынок, спрашивать лишнее! Когда человек засыпает, душа покидает бренное его тело, а к утру либо сама возвращается в него, либо вообще не возвращается. Но никогда тело не спрашивает, где она все это время витала. Так вот, если хозяин покидает свой приют, зачем спрашивать его, вернется ли он обратно? Аллах не требует этого. Вот ты говоришь: "Хочу сообщить вам". А к чему? Если это хорошая весть, подожди до того часа, когда мы снова увидимся, чтобы нам порадоваться вместе; а если весть дурная, не спеши сообщать ее, и это будет человеку во благо, ибо хоть на короткое время он все же мог отойти от тяжких забот".