Михаил Салтыков-Щедрин - Помпадуры и помпадурши

• Название: Помпадуры и помпадурши
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-037746-0

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин – выдающийся русский писатель. Автор сатирических «Сказок» и поразительной фантастической «Истории одного города», мастер критического реализма в «Губернских очерках» и «Пошехонской старине» и гений психологического реализма в «Господах Головлевых»…

Острые сатирические картины из жизни российской глубинки второй половины XIX века, с блестящим юмором безупречно выписанная галерея представителей провинциальной бюрократии…

Все это – «Помпадуры и помпадурши» – одно из самых популярных произведений Салтыкова-Щедрина.

---

Первое известие о постигшем нас ударе я получил от вице-губернатора. Еще невежественный, приехал я утром к нему и застал его расхаживающим взад и вперед по кабинету: по всей вероятности, он обдумывал, какая участь должна постигнуть нашу губернию. Наш вице-губернатор человек нравов придворных, и потому чувствительности большой не имеет, но и он был тронут.

– А знаете ли вы, что дурака-то нашего уволили? – спросил он меня с первого же слова.

В груди у меня словно оборвалось что-то. Не смея, с одной стороны, предполагать, чтобы господин вице-губернатор отважился, без достаточного основания, обзывать дураком того, кого он еще накануне честил вашим превосходительством, а с другой стороны, зная, что он любил иногда пошутить (терпеть не могу этих шуток, в которых нельзя понять, шутка ли это или испытание!), я принял его слова со свойственною мне осмотрительностью.

– Про какого это «дурака», ваше превосходительство, говорить изволите? – спросил я, по силе возможности мягкостью тона умеряя резкость моего вопроса.

– Про какого? известно про какого! про нашего, про Шарлотты Федоровны выкормка!

Сердце в груди моей окончательно упало. Но не прошло минуты, как уж в голове моей созрел вопрос:

– А известно вашему превосходительству, кого на место их назначают?

При этом вопросе сердце мое мало-помалу поднималось: я начинал предчувствовать, что не буду оставлен без начальника.

– А назначают Удар-Ерыгина.

– Генерала-с?

– Генерала-с.

Сердце мое окончательно уставилось на своем месте, ибо я получил уверенность, что предчувствие мое сбылось.

– Из каких-с они? – спросил я несколько смелее.

– Из млекопитающих-с! – отвечал вице-губернатор (он вообще ужаснейший киник).

Мы оба задумались и стали в молчании ходить по кабинету (в первый раз в жизни я шел рядом с начальником, а не следовал за ним «петушком»: несчастие уравнивает все ранги).

– Я думаю, нужно будет старому начальнику прощальный обед устроить? – первый прервал я молчание.

– Гм… да… знаю я этого Удар-Ерыгина… знаю!

– Я думаю, ваше превосходительство, что можно и купцов пригласить какую-нибудь демонстрацию сделать?

– Гм… купцов… Однажды призывает меня этот Удар-Ерыгин к себе и говорит: «Я, говорит, по утрам занят, так вы ко мне в это время не ходите, а приходите каждый день обедать»…

– Так они и гостеприимные?

– Гм… да… гостеприимен… «Только, говорит, так как я за обедом от трудов отдыхаю, так люблю, чтоб у меня было весело. На днях, говорит, у меня, для общего удовольствия, правитель канцелярии целую ложку кайенского перцу в жидком виде проглотил».

– Преданность всякое испытание, ваше превосходительство, превозмочь может! – прервал я, невольно потупляя глаза.

– Подождите, не прерывайте меня. «Так вы, говорит, с этим соображайтесь»…

– И сообразовались, ваше превосходительство?

– И сообразовался-с.

Мы опять умолкли; я чувствовал, что на душе у меня смутно и что сердце опять начинает падать в груди, несмотря на то что сожаление о смене любимого начальника умерялось надеждою на присылку другого любимого начальника. И действительно, преданность моя рисковала подвергнуться страшному искушению: «А что, ежели он и меня кайенский перец глотать заставит!» – думал я, трепеща всеми фибрами души моей (ибо мог ли я поручиться, что физическая моя комплекция выдержит такое испытание?), и я уверен, что если бы вся губерния слышала рассказанный господином вице-губернатором анекдот, то и она невольно спросила бы себя: «А что, если и меня заставят глотать кайенский перец?»

– Только этим и замечателен новый начальник? – вновь прервал я молчание.

– Только этим и замечателен-с.

– Но, быть может, они снисходительны?

– Для тех, кто умеет глотать кайенский перец.

– Стало быть, ваше превосходительство…

– Находимся с его превосходительством в наилучших отношениях. Кстати, однако ж: ведь для дурака-то прощальный обед устроить следует…

– Это, ваше превосходительство, и для нового начальника будет поощрением…

– Ну да; будет, по крайности, видеть, что мы втуне не оставляем…

Я вышел на улицу и просто даже удивился. Представьте себе, что все стояло на своем месте, как будто ничего и не случилось; как будто бы добрый наш старик не подвергнулся превратностям судеб, как будто бы в прошлую ночь не пророс сквозь него и не процвел совершенно новый и вовсе нами не жданный начальник! По-прежнему, на паре бойких саврасеньких, спешил с утренним рапортом полициймейстер («Вот-то вытянется у тебя физиономия, как узнаешь!» – подумал я); по-прежнему сломя голову летел Сеня Бирюков за какой-то помадой для Матрены Ивановны и издали приветливо махал мне шляпой; по-прежнему проклятые мужичонки во все горло галдели и торговались из-за копейки на базарной площади. Даже воздух был совершенно такой же, как вчера. Все это как-то странно подействовало на мои нервы, а ожесточенье бесчувственного мужичья до того меня озлобило, что я почел за нужное даже вмешаться.

– Что вы тут горло дерете! базар, что ли, здесь! – крикнул я, подходя к одной кучке.

– А не базар нешто! – отвечал мне один голос.

Я смутился, ибо сообразил, что и в самом деле стою на базаре.

– А знаете ли вы, мужичье проклятое, что у нас нынче ночью на всю губернию несчастье случилось?

Мужики глядели на меня с недоумением.

– Знаете ли вы, что его превосходительство, Анфима Евстратича, от должности уволили?

– О! де…

Но не успел дерзкий договорить, как уже рука моя исполняла свою обязанность.

– Да ведь поди новый на место его будет! новый будет! – кричал провинившийся.

Сначала я не слыхал его объяснения и продолжал делать свое дело; но, признаюсь, когда слова «новый будет! новый будет!» явственно коснулись моего слуха, то рука моя невольно опустилась. И в самом деле, рассудил я, если нет старого, то это значит, что есть новый – и ничего больше. Из-за чего же тут меняться воздуху! из-за чего предметам, уже установившимся и, могу сказать, вросшим в землю, перескакивать с места на место! Вчерашняя смерть не содержит ли в себе зерна сегодняшнего возрождения? Вчерашнее помрачение не вознаграждается ли сегодняшним просветлением? Одним словом, я вынужден был дать гривенник напрасно обиженному мной поселянину и, успокоивши себя разными солидными размышлениями, отправился с визитом к закатившейся нашей звезде.

В приемной я застал правителя канцелярии и полициймейстера; оба стояли понуривши головы и размышляли. Первый думал о том, как его сошлют на покой в губернское правление; второй даже и о ссылке не думал, а просто воочию видел себя съеденным.

– Вы читали бумагу? – спросил я правителя канцелярии.

– Читал, – отвечал он грустно.

– Но что же за причина?

– Да никакой причины не прописывается. Напротив того, даже похвалы нашему генералу примечаются. «Неутомимые, говорит, труды, на поприще службы с пользою понесенные»…

– И в заключение?

– А в заключение: «Расстроили, говорит, ваше здоровье и без того потрясенное преклонностью лет»…

– Ну, какая же это «преклонность лет»!

– Какая «преклонность лет»! и всего-то по формуляру семьдесят пять лет значится! в самой еще поре!

– Только бы управлять еще старику!

В это время к нам вышел сам закатившийся старик наш. Лицо его было подобно лицу Печорина: губы улыбались, но глаза смотрели мрачно; по-видимому, он весело потирал руками, но в этом потиранье замечалось что-то такое, что вот, казалось, так и сдерет с себя человек кожу с живого.

– Наконец давнишнее желание моего сердца свершилось! – сказал он, обращаясь к нам.

– Весь город, ваше превосходительство… – начал было я.

– Наконец давнишнее желание моего сердца свершилось! – повторил он и остановился, чтобы перевести дух.

Я понял, что старик играет роль, но что роль эту он выучил довольно твердо.

– Нам остается утешаться, что новый наш начальник будет столь же распорядителен, как и ваше превосходительство! – сказал я, пользуясь паузой.

К удивлению, генерал был как будто сконфужен моею фразой. Очевидно, она не входила в его расчеты. На прочих свидетелей этой сцены она подействовала различно. Правитель канцелярии, казалось, понял меня и досадовал только на то, что не он первый ее высказал. Но полициймейстер, как человек, по-видимому покончивший все расчеты с жизнью, дал делу совершенно иной оборот.

– Нет, уж позвольте! такого начальника у нас не было и не будет! – сказал он взволнованным голосом, выступая вперед.

– Благодарю! – сказал генерал.

– Ваше превосходительство! – продолжал полициймейстер, уже красный как рак от душившего его чувства преданности.

– Благодарю!

Полициймейстер ловил генеральскую руку, которую генерал очень искусно прятал; правитель канцелярии молчал и думал, что если его сошлют в судное отделение, то штука будет еще не совсем плохая; я стоял как на иголках, ибо видел, что намерения мои совсем не так поняты.