Татьяна Рябинина - Иудино племя

• Название: Иудино племя
• Автор: Татьяна Рябинина
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06301-3

Любимым развлечением бабушки Фиры было стравливать между собой многочисленных детей и внуков, а также переписывать завещание, делая главным наследником то одного, то другого. Поэтому обстановка на дне рождения коварной старушки напоминала предгрозовую. И гроза разразилась: одна из наследниц, Вероника, была отравлена. А когда разъехались гости, тихо умерла в своей постели и бабушка Фира... После чтения завещания выяснилось, что все свое состояние она оставила дочери Евгении. Едва не став жертвой ненормального водителя, Евгения предпочла скрыться из города до получения наследства. Тогда опасные для жизни происшествия стали случаться с другими детьми Фиры. Не коснулись они только Кирилла, и его дочь Света с мужем Никитой решили во что бы то ни стало выяснить: кто же из многочисленной родни готов на все ради бабкиного наследства?

---

Эсфирь Ароновна встала, потянулась, расправила складки платья, с удовольствием подумала, что такой фасон не каждая молодая девчонка осмелится надеть. Со спины или издали ее все еще принимали за девушку: прямая, стройная, все, что нужно, по-прежнему на месте. Конечно, кое-где поработал скальпель пластика, да какая разница. Вот с лицом сложнее. Тут уж что можно было подтянуть или выровнять, давно подтянуто и выровнено. Но и время на месте не стоит. Как ни старайся, молодость не вернешь. Сколько раз она видела гладкие холеные мордашки на расплывшихся дряблых телесах. А у нее наоборот – на стройной молодой фигуре лицо ухоженной старушки. Ну и ладно, переживать еще из-за этого!

- Эсфирь Ароновна, красное вино уже доставать? – неслышно подошла домработница Полина, высокая полная женщина лет сорока, одетая в тесноватое зеленое платье.

- Попозже, - не поворачиваясь, ответила Эсфирь Ароновна. – А то слишком согреется. Наверно, градусов двадцать восемь, не меньше.

- Тридцать! И ни облачка. Правда, к ночи грозу обещали. Парит сильно, может, и натянет.

Эсфирь Ароновна с удовольствием представила, как ее разлюбезные детки, внуки и племянники потеют в своих консервных банках, которые они гордо именуют автомобилями, и во все корки кроют дорогую бабулю вместе с ее юбилеем. И никто ведь не посмел отказаться, сославшись на неотложные дела или болезни. Вадик даже из Англии приехал, где, впрочем, учится на ее денежки.

Она даже и не пыталась сделать вид, что любит кого-то из своих дорогих наследничков. Может быть, потому, что и мужей своих не любила. Первого, Гришу, ей буквально навязала мать. Ей тогда нравился одноклассник Валера. Ничего у них такого не было, гуляли, целовались украдкой. Он погиб в декабре 41-ого под Ленинградом. Она и поплакать-то толком не успела, а мать ее уже с Григорием познакомила. Ей восемнадцать, ему – тридцать шесть, а на вид и все сорок.

«Что ты себе думаешь, дура, - орала мать. – Ты же за ним будешь, как за каменной стеной. Война идет, что с нами дальше будет – неизвестно. Даже если и победим, мужиков будет по одному на сто баб. Будешь тогда кобениться, за первого встречного безногого пьяницу выскочишь, а то и вовсе в девках останешься вековать. А тут такой человек за тебя сватается. И не чужой нам».

Григорий Шлиманович действительно был каким-то родственником отца. Отчима… Она так и не смогла думать об Ароне Моисеевиче как об отчиме. И мать не простила – за то, что рассказала ей все. Уж лучше бы не знать ничего. Ни об отце, ни о матери, ни об… отчиме.

Тогда они уже жили в Москве – перебрались перед самой войной. Отец шел в гору – к грозно сияющим вершинам НКВД. Возможно, шел по трупам – они об этом не думали.

Эсфирь Ароновна вспомнила их квартиру в знаменитом «доме на набережной» – три огромные комнаты с высоченными потолками, стрельчатые арки дверных проемов, обилие тяжелых бархатных драпировок с кистями. И Григорий – на фоне всего этого великолепия. Буйно кудрявая смоляная шевелюра, влажно блестящие глаза за стеклами очков с прямоугольными стеклами, крупный, словно живущий своей особой, самостоятельной жизнью нос. Он носил защитного цвета тужурки и зеркально сверкающие сапоги. Эсфирь чувствовала себя рядом с ним неуютно, она ежилась под его пристальным, жестким взглядом, как на холодном ветру.

Родители давили на нее, Григорий приезжал почти каждый день с роскошными подарками. Она сопротивлялась, сколько могла, потом устала. Свадьбы по военному времени не было, просто расписались и устроили праздничный ужин. Григорий поселился в их квартире.

Он часто летал в блокадный Ленинград – его должность была связана с продовольственным снабжением.

- Это тебе, - вернувшись из очередной поездки, Григорий достал из портфеля сафьяновый футляр. – Примерь.

На черной бархатной подкладке лежали золотые серьги с каплевидными искрящимися бриллиантами и такая же брошь.

- Какая красота! – восхищенно ахнула Фира. – Откуда это?

- Оттуда! – цинично усмехнулся Григорий. – И всего-то две буханки хлеба.

Бриллианты словно потускнели.

- Но ведь это же… Как ты можешь?

- А что такого? И мне выгодно, и бабе той тоже. В Ленинграде две буханки хлеба без карточек – просто манна небесная.

Он продолжал привозить драгоценные украшения, безделушки, свернутые в трубки картины. Квартира все больше и больше становилась похожей на музей. Фира задыхалась среди этих вещей, которые казались ей мертвыми, как и их хозяева. Почему-то она не сомневалась, что люди, у которых ее муж за жалкую цену скупал их сокровища, уже погибли от голода или бомбежки. Она возненавидела Григория – его сытое, самодовольное лицо, циничную усмешку, его жадные руки с длинными и тонкими, какими-то хищными пальцами.

Однажды Фира ехала куда-то вместе с мужем и неожиданно для себя заметила, как смотрит на нее персональный шофер Григория, молоденький парнишка по имени Кирилл - жадно и восхищенно. Она присмотрелась и увидела, как подрагивают его руки, как алеют из-под пилотки уши. В самой глубине живота вдруг разлилось преступное тепло.

Через некоторое время Кирилл повез ее к матери, жившей с Изей на казенной подмосковной даче. На обратном пути их застала гроза, остановились переждать… Фира отдалась ему легко, без малейших угрызений совести, на заднем сидении автомобиля, где всего несколько часов назад сидел ее важный государственный муж.

Их с Кириллом тайные встречи продолжались несколько месяцев, а потом, несмотря на всевозможные предосторожности, Григорий обо всем узнал. Жену он избил – сильно, но аккуратно, чтобы не осталось синяков. А шофера отправил на фронт – на передовую.

Фира решила, что непременно уйдет от мужа. Но только тогда, когда будет готов запасной аэродром. И надо же такому было случиться – не успел появиться на горизонте подходящий объект, как она поняла, что беременна. Нежеланная дочь словно понимала, что мать не рада ее появлению на свет, росла хилой, болезненной и капризной. И отчаянно некрасивой, что тоже раздражало Фиру. Впрочем, гораздо больше раздражала отсрочка в планах, не говоря уж об их осложнении. А когда родилась вторая дочь, она и вовсе пала духом.

Однако не надолго. Оставив дочерей на попечение няньки, Фира с головой ушла в омут светских удовольствий. Война кончилась. Кто-то жил трудно – но только не она. Григорий менял посты, как перчатки, - один важнее другого. Они становились все богаче и богаче.

Как-то раз, рассказывая жене о сослуживце, от которого ушла жена, Григорий заметил, что, на его месте, не дал бы этой гадине ни копейки. Фира сделала вид, что ее это абсолютно не касается. И в тот же день поехала к отцу на Лубянку. Он и присоветовал ей хитрый план, рьяно приступив к его выполнению. Разумеется, не сразу, а лишь после того, как Фира намекнула, что супруг имеет любовника и тайком нюхает кокаин. Ничего этого, разумеется, Григорий не делал, у него и любовниц-то отродясь не было, но Фира что угодно придумала бы, лишь бы избавиться от надоевшего до смерти мужа, а Арон Моисеевич поверил каждому слову ненаглядной доченьки.

Дальнейшее было делом техники. Когда Григорий понял, что попал в опалу и вряд ли избежит тюрьмы, если не хуже, одного-двух тонких намеков хватило, чтобы он сам заговорил о разводе – фиктивном, разумеется! – не догадываясь, что жена только об этом и мечтает.

Деньги, облигации, драгоценности, роскошная квартира – все осталось ей. Можно было и замуж-то не выходить, так нет, понесла же нелегкая в Питер – погулять, развеяться. И познакомилась в театре с Федором Пастуховым. Ей двадцать семь, ему – двадцать два. Щенок сопливый, с наивными серо-голубыми глазами и розовой кожей, просвечивающей сквозь коротко подстриженные светлые волосы.

Федор пригласил ее в дорогой ресторан, потом они гуляли по ночному городу. Фира не слишком-то прислушивалась к его восторженной, похожей на горный поток болтовне, но все же сумела вычленить, что Федор – сын известного ювелира и сам учится ремеслу. Поэтому и согласилась встретиться еще раз.

А потом Федор вместе с отцом, нестарым еще вдовцом с породистым лицом и удивительно красивыми руками, приехал в Москву – знакомиться с ее родителями и свататься. Фира просто онемела от изумления – ни о чем таком у них с Федором в Ленинграде и речи не шло, всего-то два дня скромного платонического знакомства. Она, разумеется, хотела отказаться, тем более Федор ей не слишком понравился, только слова подбирала, чтобы сделать это повежливее, но Иван Алексеевич отозвал ее в другую комнату.

- Выходи за Федьку, Фирочка, - сказал он, прикрыв дверь. – Совсем парень голову потерял. Не ест, не спит, только о тебе и говорит. А ты и впрямь… красавица.

От его оценивающего, очень мужского взгляда Фира покраснела. Она действительно всего была красива, в мать, но после рождения Насти расцвела настоящей зрелой красотой: стройная фигура с мягкими округлыми формами, сияющая прозрачная кожа, водопад пшеничных волос, с которыми никак не могли справиться шпильки. Глаза с легкой раскосинкой отливали бирюзовой эмалью, нежно-розовые губы всегда чуть приоткрыты, словно готовые к поцелую, а носик пикантно вздернут, и тонкие ноздри подрагивают, как у чистокровной лошадки.