Дан Маркович - Паоло и Рем

• Название: Паоло и Рем
• Автор: Дан Маркович
• Жанр: Современная проза

---

* * *

При этом он понимал историю, тонко оценивал картины, умело вел свои дела, талантливо уговаривал властителей, побеждал в спорах дипломатов... Он поразительно много знал, глубоко и точно... но как только речь заходила о том, что называют вопросами жизни и смерти, да еще применительно к собственной персоне, да, да, именно к собственной... это было уже слишком! - он скучнел, отделывался незначительными фразами...

Он чувствовал в себе жизнь настолько сильно и остро, что любые рассуждения, как только касались его самого, казались неуместным вздором.

- О чем вы, ребята... - он как-то выдавил из себя, когда молодые его помощники начали спорить о смысле жизни. - Не с чем жизнь сравнивать... и нечего тут рассуждать. Цвет сравниваешь с цветом, холст с холстом, и то бывает тяжко и трудно. А тут жизнь...

Он отказывался говорить. Ведь неминуемо коснешься собственной жизни, тогда придется вспомнить и о смерти, да? Он не хотел.

Он свою жизнь не понимал, но и не старался, подспудно верил, что понять рассуждением нельзя, можно только жить и в ходе жизни постигать все новые связи вещей, явлений... осваивать их, и в конце концов, когда станет ясно, что с чем связано и как... то он схватит и вытянет всю сеть, это и есть бессмертие - когда чувствуешь все, все вокруг зависящим только от тебя самого!.. как чувствуешь положение пятен на картине - всем телом, спиной, будто стоишь на остром гребне и чудом сохраняешь равновесие.

Так он и жил, радовался и сохранял равновесие. Считался умным, но мудрым никогда не был. Паоло, да...

* * *

Паоло возвращался в мастерскую. В груди у него клокотало и сипело, он в последние дни скрывал это от окружающих, старался не подходить слишком близко, когда говорил, избегал тишины, а это было легко, потому что по коридорам постоянно бегали дети, расхаживали многочисленные гости, которых он не знал, это были знакомые и родственники его жены, он относился к ним доброжелательно и безразлично. В этой части дома, в переходе от большого здания к флигелю, было тихо, и он слышал свои шаги и тяжелое хриплое дыхание. Никогда не думал, что станет стариком и будет вот так дышать. "Я умру быстро и легко", так он думал в молодости. Или, "я так устану от работы, от славы и денег, что сяду и засну, и не проснусь, вот и все".

Его настиг ужас умирания, мужества и веры в свои силы не хватало, чтобы выдержать натиск страха. Он был один, ему стало жутко. Он обернулся, чтобы увидеть, кто сзади, но там никого не было, и впереди пусто, в большой мастерской, светлой, теплой... Всю жизнь мечтал о свете и тепле, а сейчас хотел одного - забиться в какое-нибудь тоже теплое, но узкое и темное место, и отсидеться, пусть лучше давят стены... Переждать, чтобы пронесло, чтоб не заметили его, вдруг снова повезет.

Он вошел, и, не зажигая света, сел в свое кресло в углу, напротив стеклянной двери, за ней широкий балкон, там бродили сумерки, поглощавшие остатки дня. Он не хотел больше света, он хотел скрыться и закрыл лицо руками. Так он поступал в детстве, когда оставался один, в ужасе от темноты, и заснуть не мог, потому что придет другая темнота, еще страшней. Он боялся, что не проснется, подступит духота и сожмет горло, стены навалятся и раздавят грудь... Потом приходила мать, прижимала его к себе, они согревались, но в этом мизерном тепле среди огромного холода не было безопасности. Мать умерла, его взяли дальние родственники, устроили работать, так началась его взрослая жизнь. Он понял, что никто не поможет, надо карабкаться и не уставать. Биться, даже не веря в успех, не глядя ни назад, ни далеко вперед - только под ноги перед собой.

Он победил, поверил в свои силы, в удачу, и создал мир огромных картин, не похожих на свою прежнюю жизнь.

* * *

Победил, а теперь оказался побежденным.

Только бы без унижений... Во всяком случае, он умрет в своем доме, окруженный близкими людьми. И картинами, которые любил.

Они многое содержали, в них не было одного - глубины. Не могло быть того, чего не было в создателе. Он обладал гениальной способностью видеть поверхностные связи вещей, но глубоко заглядывать не мог: все, что оказывалось глубже его предела, он мгновенно, почти бессознательно, оталкивал от себя.

Глубина в осознании всех сторон, а он не хотел такой сложности, в ней печаль и ужас, он это знал. Боялся потерять все, что приобрел, упасть обратно в темную ледяную дыру, из которой возник. Мечтал видеть только радость и крупные нечеловеческие страсти, оформленные богато и изысканно, со вкусом, но обязательно - красиво! . Он писал картины о том, к чему всю жизнь стремился.

Не получилось. Построить мир из одного света он не сумел. Он создал сияющую плоскость.

Простая истина, и печальная - все состоит из света и тьмы.

* * *

А эта небольшая картина на ярмарке, она поразила его.

Бродяга, нищий - и с таким спокойным достоинством, без страха, сухо, даже слегка отстраненно... Художник говорил о том, о чем Паоло и думать избегал. Нельзя сказать "не мог" - не хотел. Теперь он был богат и мог писать, что хочет. Он так и делал, он по-другому не хотел. И не скажешь - не получилось, он и не пытался. Не потому, что не умел - чепуха, он умел все, его называли богом живописи, да. Причем умение, он и не то умел. Простая вещица, портретик, примитив, лицо застряло посредине, ни справа ни слева... аховая композиция, да! И все в потемках, какое тут мастерство... Ничего не решает мастерство, оно всего лишь умение, возведенное на вершину ремесла.

Значит, не о чем жалеть, нечего стонать, раз другого и не хотел. Он, что ли, не знал человеческую сущность? Он был дипломатом, видел грязь, предательство, на которое способны люди ради благополучия или идеи. Знал, знал... но в картины не допускал. Когда подходил к холсту, всю эту мерзость забывал начисто.

Но за все приходится платить, и он заплатил: за радость - пустотой.

Ему сказал когда-то старый итальянец, мастер - картина как гроздь винограда, с одной стороны свет, с другой тень... Он понял это как заповедь мастерства и неукоснительно выполнял. Но эти слова таили в себе и другой смысл, который он упустил. Жизнь и картина устроены одинаково, и требуют одинаковой честности перед собой.

* * *

Мы часто говорим о способностях, о таланте. Любим при случае упомянуть, что, мол, многое имели, да не свершилось, не суждено... Чем ближе к концу, тем смешней эта болтовня. Только то, что совершилось - было, остальное... даже смешно говорить... Тени, проблески, задатки, надежды... - все истлеет, растворится в могильной жиже. Человек - то, что с ним было, произошло, сделано, продумано и выражено, рассказано хотя бы одному человеку, остальное - чушь собачья.

Человек - это все сделанное им, и гнилье в деревянном ящике.

* * *

Мысли утомили его, тяжесть в переносице переросла в тупую боль в надбровьях, потом за глазными яблоками. Он знал, как бороться с этим, нужно приложить к виску холодный предмет и закрыть глаза. Ощупью нашел на столике рядом с собой небольшой металлический подносик, который когда-то расписал для второй жены - цветы, фрукты... Паоло не любил натюрморты, но этот поднос расписал с любовью. Он стряхнул с него несколько листков бумаги, поднес холодный металл к виску, закрыл глаза и незаметно для себя забылся. Не спал, но стали наплывать видения; так у него всегда бывало, когда сильно уставал, а теперь все время, стоило только сесть и закрыть глаза. Раньше он как-то управлял этими картинами, чтобы не возникало ничего печального и страшного, а сейчас потерял власть над ними, и увидел то, что было давным давно. Когда-то у кухарки окотилась кошка...

* * *

Котят было четверо, одного она оставила себе, красивую трехцветку, беленькую с яркими, резко очерченными рыжими и черными пятнами, а остальных надо было утопить. Взялся ее сынок, парнишка лет пятнадцати, нехотя, Паоло видел, что ему страшно. Он пожалел парня, сказал, чтобы тот уходил, "я сделаю сам". Взял высокую кастрюлю, налил в нее теплой воды, подобрал крышку, чтобы входила свободно и оставался просвет со всех сторон для воздуха. Потом не глядя схватил трех и без всяких мыслей, тупо и быстро опустил их в воду и тут же прижал крышкой, при этом у него вырвалось что-то вроде - "простите уж, ребята...", но он точно не помнил, что сказал.

И тут же ощутил толчки, очень сильные и неожиданные для таких крошечных слепых существ, которые и жизни-то не видели... Он почувствовал, что долго держать не сможет, схватил со стола небольшой утюжок, которым кухарка расглаживала складки на одежде, и опустил его на крышку, и ждал, наверное, минут десять, а то и больше. Было тихо. Тогда он осторожно снял утюжок, и наклонив кастрюлю, придерживая крышку одним пальцем, вылил воду, и ждал, пока не перестало капать. Взял бумажный мешок, в котором обычно хранили уголь, не глядя снял крышку и опрокинул кастрюлю в мешок. Что-то бежизненное упало, большой комок, так он услышал. Потом, свернув мешок, отнес его к яме, в которую свозили мусор с участка, положил туда и закопал лежавшей рядом лопатой.