Айн Рэнд - Апология капитализма

• Название: Апология капитализма
• Автор: Айн Рэнд
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-86793-229-Х

Айн Рэнд (1905–1982) — американский романист, эссеист, философ. Она родилась и училась в Петербурге, в 1926 году эмигрировала в США. Убежденная противница коммунизма, она защищает принципы индивидуализма и крайнего либерализма, именно такую позицию Айн Рэнд считает по-настоящему человечной и гуманной. В основе ее философии — принцип свободы личности. Айн Рэнд выступает с апологией капитализма, доказывая, что это не только самый эффективный, но и самый честный уклад общества, который основывается на свободе выбора человека.

На русском языке уже вышли романы Айн Рэнд «Атлант расправил плечи», «Мы — живые», «Источник». В настоящей книге собраны статьи Айн Рэнд, раскрывающие суть таких актуальных общественных явлений, как расизм, фашизм, война, государство и пр. Особый интерес представляют эссе, в которых Айн Рэнд использует свой философский аппарат применительно к теории литературы. Все статьи публикуются на русском языке впервые. Вопросы, поднятые автором, являются чрезвычайно актуальными для сегодняшнего дня.

Книга адресована философам, политологам, историкам, филологам и всем, кого интересует теоретическое осмысление проблем современного общества.

---

Тома вымысла и non-fiction были ее орудиями в затяжной, далеко не всегда успешной борьбе. Не очень надеюсь, что со мной согласится читатель, но Алиса Розенбаум согласилась бы: non-fiction по-русски правда. Анализ Рэнд был оригинален и лаконичен. Две составные части великой психической болезни XX века — коллективизм и мистицизм. Соединившись в незаконном, но устойчивом сожительстве, они породили химеры, которые обычно поворачиваются, как луна, первой из своих сторон, — тем более важно рассмотреть другую. Обвинение марксизма в иррационализме и платонизме было острым и неожиданным выпадом. После Рэнд его развивали более респектабельные философы, например Карл Поппер. По их следам сегодня движутся многие.

Опубликовав четыре романа-бестселлера и десяток философских книг. Рэнд сделалась предметом культа. В Калифорнии есть институт ее имени. Хиллари Клинтон ссылалась на нее как на ролевую модель. Социологические опросы, не знаю насколько достоверные, называли роман Рэнд Атлант расправил плечи самой популярной американской книгой после Библии. Полос важно, что в середине 1950-х в культовый кружок, регулярно собиравшийся с целью чтения Рэнд в ее присутствии, входил Алан Гринспен. С 1987 года он возглавляет Федеральную резервную палату, американский аналог Центрального банка. На вершине своего успеха Гринсиен вспоминает Рэнд с благодарностью: «Именно она убедила меня долгими разговорами и ночными спорами, что капитализм не только эффективен и практичен, но морален. Рэнд считала, что капитализм превосходит другие социоэкономические системы, такие, как феодализм и социализм, потому, что только капитализм основан на добровольном обмене между рациональными индивидами, заботящимися о собственном интересе»[4]. Россия XXI века, проходящая болезненную школу капитализма, вправе испытывать патриотическую гордость: самый успешный американский финансист XX века проходил ту же школу у уроженки Санкт-Петербурга. На презентации русского перевода Атланта в апреле 2000 года экономический советник российского президента Андрей Илларионов назвал Рэнд своим кумиром и сообщил, что рекомендовал читать эту книгу Владимиру Путину[5]; в тот момент, по словам советника, президент читал Набокова. Что ж, наряду с Владимиром Набоковым и Иосифом Бродским Айн Рэнд является третьим — хронологически первым — примером значительного успеха русского писателя, работающего на английском языке.

Из своей ключевой интуиции, что А равно А и должно всегда таковым оставаться, Рэнд делала вывод о том, что главным злом в экономике является инфляция, которая нарушает это тождество. Инфляция есть цифровое выражение левых идей. Инфляция есть следствие раздутого государства. Ничто, даже экономический рост, не оправдывает инфляцию. Политика Гринспена основана на том же убеждении; остальное дело техники. Сегодня все это общеизвестно, но Рэнд проповедовала накануне очередного поворота Америки налево. В 1965-м, во время студенческих волнений в Беркли, она писала так: «Социальное движение, которое началось с тяжеловесных, головоломных конструкций Гегеля и Маркса, закончилось ордой неумытых детей, топочущих ногами и визжащих "Я хочу прямо сейчас"». После Платона, главным ее философским врагом был Кант, «первый хиппи в истории». Кантианскими убеждениями она объясняла даже случай Эйхмана. Согласно Рэнд, после Канта философия занималась только тем, что доказывала импотентность человеческого разума. XX век завершал длинный путь саморазрушения, который начал Кант, оторвав разум от реальности и, таким образом, лишив западного человека его оружия. Современные философы, например лингвистические аналитики, только тем и занимаются, что убеждают студентов в их неспособности понимать реальность как она есть. Восставая против западной традиции в ее же защиту, Рэнд искала опору в здравом смысле бизнесмена, ценящего свое личное понимание как главное из средств практической жизни. «Человеческий разум является главным средством выживания и самозащиты. Разум является самым эгоистичным из человеческих качеств: [...] его продукт — правда — делает человека особенным, негибким, недоступным власти». Ее критика сосредоточилась на этике индивидуальной жертвы во имя группы — идее, которая столетиями служила стыковочным узлом между социализмом и христианством. «Коллективизм не считает жертвенность временным средством [...]. Жертва есть самоцель, жертва есть способ жизни. Коллективисты хотят уничтожить независимость, успех, благополучие и счастье человека. Посмотрите на то рычание, ту истерическую ненависть, с которой они встречают всякий намек на то, что жертва не есть необходимость, что возможно общество, не основанное на жертве, и что только в таком обществе человек может достичь благополучия».

Как большинство консерваторов, Рэнд придавала идеям каузальное значение. Она утверждала, что общества различаются своими философами больше, чем своими крестьянами или своими фюрерами. Те, кто не видят роль личности в исторической жизни, на самом деле стыдятся собственной роли, не уставала подчеркивать Рэнд. Для нее именно философия определяет характер экономики и политики, не наоборот. Только с такой позиции и можно говорить об интеллектуальной ответственности. Понятно, что преувеличение собственной значимости — обычная болезнь специалиста (а тем более любителя), будь он хоть и философ. Но поколения современных и пост-современных философов — марксисты и другие левые, выросшие на их наследстве, — чаще находили удовольствие в утверждении, что философия лишь отражает более глубокие реальности политэкономии, а значит, их собственная философии неважна и ненужна. Материалистические схемы, столь любимые социальными идеалистами, полезны как алиби: они лишают всякую мысль причинного значения, а значит, ответственности за собственные последствия. «Если вы хотите увидеть ненависть — не смотрите на войны или концлагеря, все это лишь следствия. Почитайте труды Канта, Дьюи[6], Маркузе[7] и их последователей, и вы увидите чистую ненависть — ненависть к разуму и ко всему, что он за собой влечет, — способностям, достижениям, успеху», — со страстью и не всегда справедливо писала Рэнд. На время вооружившись Ницше, она идентифицировала своих врагов, от Гераклита до самого Ницше и далее до Маркузе, с Дионисом (соответственно Аристотеля и саму себя с Аполлоном). Взятые вместе, мистицизм и коллективизм ведут к анти-индустриальной революции, считала Рэнд. Если идеи новых досократиков окончательно победят в сознании американцев, их повседневная жизнь превратится в подобие советской жизни. Когда все зарплаты будут равны, хорошая работа станет редкостью; поскольку одинаково платить за хорошую и плохую работу несправедливо, хорошая работа будет запрещена от имени большинства; исчезнут холодильники и лампочки, зато денег будет не пересчитать; обездоленных людей будет одолевать необоримая скука. Рэнд признавала, что ее открытие — связь между разумом, эгоизмом и общим благом — не оригинально. С другой стороны, ее предшественники — Аристотель, Адам Смит или Джон Стюарт Милль[8] — не имели и сотой доли того опыта осуществленных утопий, которым располагали авторы и читатели середины XX века.

Наша культура стала выгребной ямой, в которую элита спускает страх перед жизнью, жалость к себе и желания, не реализованные за их никчемностью, — писала Рэнд на своем богатом английском (когда она читала собственные тексты, слушатели удивлялись сильному русскому акценту). Самоирония прикрашивает современные фантазии, но не способна изменить их аромат, — предвосхищала Рэнд позднейшие споры. Ирония и, тем более, самоирония не были ее достоинствами; от постмодернизма она была так же далека, как от фашизма. В одной из статей Рэнд восхищается Джеймсом Бондом, каким она его застала: ему было не до шуток, ведь он защищал свободный мир. Нынешние Бонды ироничнее. В наших новостях и фантазиях они вместе с новыми Штирлицами все так же сражаются против тиранов, но при этом все, кроме тиранов, дружно смеются над собой — шпионы, авторы, зрители. Нам кажется, что нас выручит чувство, которое было столь не свойственно Рэнд и которое в России называется юмором, трепом или стебом. Похоже, она и тут была права. Юмор имеет силу только там, где он запрещен. Разрешенный и, хуже того, навязанный, он ужасно надоедает. Он не помогает на демократических выборах, не поможет и на химической войне.

Рэнд вряд ли мечтала о том, что ее будут читать в русских переводах. Память об оставленных в России близких вызывала нешуточную тревогу в течение десятилетий, и вплоть до шестидесятых годов Рэнд скрывала свою настоящую фамилию, чтобы ее разглашение не причинило вред родственникам в России. Но при первом же знакомстве с ней ее поклонник почувствовал, что «она более русская, чем я мог себе представить»[9]. Она рассказывала юному любовнику о том, что А=А, о петербургских прототипах своего первого романа Мы, живые и еще о Достоевском, который оставался ее любимым писателем (любимым романом были, нетрудно угадать, Бесы). Если первые произведения Рэнд — Мы, живые и Гимн— посвящены переработке болезненного российского опыта, то в двух последних романах — Источник и Атлант расправил плечи — об оставленной родине нет ни слова. Но везде очевидны идеологические уроки русской революции. В антиутопическом Гимне 1937 года показаны люди, которые не имеют частной собственности, лишены индивидуальной любви и забыли местоимения единственного числа. Когда главный герой влюбляется в жен-щину, он формулирует свои чувства так: «Мы думаем о Них».