Гилель Бутман - Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой

• Название: Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой
• Автор: Гилель Бутман
• Издательство: Библиотека Алия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1981

---

– Я жена Бутмана Гили Израилевича и горжусь этим!

Позже родится:

Десять лет, как мы знакомы.
Девять лет, как мы женаты.
Трудно верить, что чужими
Были мы с тобой когда-то.

В древности грешили люди,
И Господь решил сурово:
Как родится человечек,
Пополам делить любого.

И пускай друг друга ищут.
Нелегко им будет это –
Половинке половинку
Отыскать по белу свету.

Трудно вброд осилить реку,
Если ты не знаешь брода.
Как найти ту половинку
Сразу, с первого захода,

Не ломая чьей-то жизни
И своей, конечно, тоже?
Счастлив тот, кто это хочет.
Трижды счастлив тот, кто сможет.

Я сегодня – не с цветами.
Даже это поздравленье
Ты получишь не сегодня
И не завтра, к сожалению

Нам еще жениться дважды.
Мы с тобой еще отметим
«Серебряшку» – в этом веке,
«Золотую» – в том столетье.

Небо будет очень синим,
Море – красным… от заката,
И ты вспомнишь о прошедшем –
Были времена когда-то…

А сегодня «золотую»
Свадьбу мы с тобой играем…
И Лилешкины внучата
Крикнут весело: «Лехаим!»

Я буду передавать это стихотворение через следователя. И буду верить: Ева поймет, о каком красном море идет речь. Даже если оно написано с маленькой буквы.

***

Впереди появляется Гатчина. Я трогаю кожаную куртку за плечо.

– Остановить бы машину на минутку…

Кожаная куртка думает, затем кивает водителю. Машина останавливается. Я вылезаю, захожу за кустики. Серые костюмы тоже встают недалеко от меня, по разные стороны. Делают то же, что и я. Вместе возвращаемся и занимаем то же положение: я – в середине, по бокам – сопровождающие лица. Кожаная куртка снова думает. Затем вылезает, идет к тому месту, где я только что стоял. Внимательно разглядывает, потом приседает несколько раз, снова я вижу его озабоченное лицо. Возвращается. Машина снова трогается, проходит Гатчину. Поток транспорта растет. Чувствуется приближение Ленинграда.

8

ДОПРОС В ТЕОРИИ

Не пройдет и часа – будем в Большом Доме, там же, где и десять лет назад. Конечно, будут допрашивать – в качестве свидетеля или в качестве подозреваемого. Хорошо, что не надо думать, как отвечать.

Почти четыре года тому назад, когда нас было еще восьмеро, мы провели специальное заседание группы, посвященное тактике поведения во время допроса. В это время в организации еще не было брошюры Есенина-Вольпина с рекомендациями на эту тему, но мы пришли к тому же выводу: лучшая тактика – молчать.

По опыту работы в милиции я знал, что это – единственная тактика. Даже двоим, если дело касается многолетней деятельности, а не одного-двух эпизодов, невозможно загодя все предусмотреть и сговориться заранее. Если больше двух человек и больше двух эпизодов, получается уравнение со многими неизвестными, решить которые ты уже не можешь. Его может решить только следствие. Если ты будешь говорить. Что бы ты ни говорил…

Для меня лично дело осложнялось тем, что с детства ложь у меня вызывала физическое отвращение. Как-то, когда мне было лет десять, мы жили в эвакуации в маленькой деревушке в Западной Сибири. Помню, был ненастный зимний вечер. Холодно, темно. Редкие керосиновые лампы горели далеко не в каждом доме. Я уже не помню, в чем конкретно обманул мать, но проверить мою ложь можно было только пройдя в такую непогоду к моему школьному товарищу, который жил на другом конце деревни. Я рассчитывал, что мать не станет этого делать, а наутро в школе я успею товарища предупредить. Но мама это сделала. И пока я тащился с ней рядом, много раз я готов был провалиться сквозь землю. С тех пор даже ложь во спасение была мне противна. Позже я встречал в лагерях таких же питекантропов. «Ну, а если врагу… – спрашивали их, – неужели не сбрешешь, коммунисты, ведь, не люди, какая тут может быть мораль…» Теоретически все было верно, а вот практически… Трудно живется питекантропам в век научно-технической революции, через сотни лет после того, как Макиавелли сказал, что язык дан людям для того, чтобы скрывать свои мысли. Другое дело молчать, хотя молчание тоже зачастую форма лжи… Это я мог. Только мутная Карповка знала, сколько дневников с двойками утопил я в ней в школьные годы. Мать не знала.

Итак, решили молчать. Единственный, кто возражал, был Владик Могилевер. Его в качестве свидетеля допрашивали несколько раз во время следствия по делу диссидентской группы Ронкина-Хахаева. Он пришел к выводу, что следователи Ленинградского КГБ достаточно примитивны, и их вполне можно дурачить. Заодно по их вопросам можно понять, что они знают, чего не знают, что их интересует, что нет. В общем, интересное единоборство.

Однако, возникал вопрос: если молчать, то как – с самого начала или с какого-то момента. Если с какого-то момента, то с какого? Предполагалось дать на себя установочные данные, а потом замолкнуть и на вопросы по существу дела не отвечать. Но ведь могли допрашивать и не формально. Могли не заполнять вначале первый лист протокола допроса паспортными данными о допрашиваемом, а проводить допрос в вольной форме. Пойди отличи, где кончаются вопросы по форме и начинаются вопросы по существу.

Решили устроить следственный полигон. Гришу Вертлиба посадили за стол. Его мнение: не надо отвечать ни на какие вопросы. Сейчас мы его будем допрашивать.

– Здравствуйте, Григорий Соломонович, – начинаем мы, – как здоровье?

– Здравствуйте, – отвечает Гриша и умолкает. «Как здоровье?» – это уже вопрос.

– Как поживает Галя? – спрашиваем мы. – Как у нее дела на работе?

– Я отказываюсь давать показания. Я ни в чем не считаю себя виновным и не знаю, чтобы кто-то другой совершал какие-либо преступления.

– Но, послушайте, Григорий Соломонович, мы не спрашиваем вас ни о каких преступлениях. У вас есть родная сестра Галя, с которой вы всю жизнь прожили под одной крышей. Как она поживает?

– Я отказываюсь давать показания. Я ни в чем не считаю себя виновным и не знаю, чтобы кто-то другой совершал какие-либо преступления.

– Григорий Соломонович, вы ведь умный человек, но, простите, ведете себя несерьезно. Вы знаете вашу родную сестру Галю? Да или нет?

– Я отказываюсь давать показания. Я ни в чем…

Решили молчать с самого начала.

Время – около пяти часов вечера. Резко увеличился встречный поток машин. Люди после работы возвращаются на дачи. Завтра утром они проделают этот путь в обратном направлении. А где буду я? Выпустят или оставят?

9

ИСТОРИЯ С ЧЕМОДАНОМ

Нашей организации скоро четыре года. Мы и так продержались слишком долго для нелегальной организации в СССР. Возможно, потому, что вначале были слишком осторожны, а осторожность и результативность – в обратной пропорции. Сегодня, в июне 1970-го, мы уже так размахнулись, что первые шаги организации кажутся лилипутскими. Сколько времени ушло у нас на печатание сокращенного «Эксодуса» Юриса в конце 1966-го – начале 1967-го? Наверное, не меньше полугода стучала на печатной машинке пенсионерка, с которой договорился Владик Могилевер, наш первый ответственный за «литературу». Сколько времени ушло на обсуждение того, какие места надо выбросить? А результат – двадцать один экземпляр «Эксодуса» и минус 210 рублей из кассы организации. Членские взносы за полгода ушли за один раз. Касса была пуста и, если бы дело пошло так и дальше, не скоро бы появилась следующая партия этой книжки, которая была отличным взрывчатым материалом, особенно для людей эмоциональных. Но уже перед Шестидневной войной мы получили их больше сотни. И не потратили на это ничего. Если не считать нервных клеток.

Это было весной 1967 года. Соблюдая осторожность, как было у нас тогда принято, мы собрались в парке «30-летия Комсомола» у Нарвских ворот. Когда мы покончили с текущими делами, Арон Шпильберг сделал сообщение: есть возможность получить целый чемодан с литературой из Риги. Надо разработать план приема.

Поручили это дело мне. Составляя план, я исходил из предположения, что связной привезет из Риги не только чемодан с сионистской литературой, но и «хвост». Рижское КГБ, безусловно, свяжется с Ленинградом и их местные коллеги будут ждать прибытия поезда из Риги с не меньшим нетерпением, чем мы.

Я мысленно поставил себя на их место и попробовал представить, как бы я действовал. Мне было очевидно, что для них главное не чемодан, а люди, которые будут его получать. Логика подсказывала: они будут следовать за чемоданом до места его хранения и только там будут нас брать. Надо было придумать что-нибудь такое, что позволило бы оторваться от них в пути. И тут мне помогло знание города.