Гилель Бутман - Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой

• Название: Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой
• Автор: Гилель Бутман
• Издательство: Библиотека Алия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1981

---

В Юрином кармане лежал тот самый пистолетик Марка Дымшица, который мы в свое время хотели использовать как орудие устрашения, стреляя холостыми. Позже, во время следствия, эксперты с трудом смогут произвести из него один выстрел. Для того, чтобы взвести курок для второго выстрела, несколько экспертов, высунув язык от напряжения, упирали курок в край стола. Третий выстрел они вообще уже не смогли произвести – это было не под силу никому.

Можно представить, каково было бы действовать таким пистолетом в условиях схватки в воздухе, а не в спокойной обстановке криминалистической экспертизы. Но ни в суде, ни в прессе не было сказано ни слова об этих качествах пистолета, того самого, который был едва виден на ладони Марка Дымшица, когда Марк показал мне его в парадном моего дома еще полгода тому назад. За всю свою длинную жизнь, с момента его изготовления в Бухаре и до самой экспертизы, пистолетик произвел всего один выстрел. Марк опробовал его на Алиной гладильной доске. Я не знаю, пробила ли пулька калибра 5,56 мм гладильную доску во время испытания. Но когда я получил возможность читать газеты и впервые прочел о банде рецидивистов, вооруженных «огнестрельным оружием, топорами, кастетами, веревками, кляпами», даже я не мог представить себе, о чем идет речь. О великий, могучий и гибкий русский язык, недаром восхищался тобой Тургенев, как удобен ты для тех, кто хочет быть правдивым по форме и лгать по существу…

Выражение «огнестрельное оружие» не имеет в русском языке числа и обычно перед взором читателя представляется гора автоматов, револьверов, гранат, но этот оборот может быть теоретически применим и к единственному пистолетику, способному произвести единственный выстрел. Слово «кастет» имеет в Русском языке четкое единственное число – и один кастет, отлитый Сильвой по чертежу Эдика, в группе действительно был, – поэтому советской прессе пришлось применить литературный прием, чтобы до читателя этот кастет дошел во множественном числе. Кстати, это «нееврейское» оружие было группе ни к чему, оно было взято на всякий случай в порядке импровизации, но кастет был, и из песни слов не выкинешь. Были и веревки, и туристский топорик – ребята исходили из возможности вынужденной посадки в Северной Финляндии, если не хватит горючего и придется пробираться по лесам к шведской границе. Если к «огнестрельному оружию, топорам и кастетам» прибавить их носителей, «нигде не работающих рецидивистов-уголовников», то можно представить ужас даже еврейского читателя в Советском Союзе. Ведь он, читатель, не знал, что уголовниками в СССР считаются все: и тот, кто вышел на большую дорогу с ломом в руках поохотиться ночью на прохожих, и тот, кто вышел на Красную площадь с транспарантами «Руки прочь от Чехословакии» после того, как колонны советских танков превратили бурную чехословацкую весну в лютую русскую зиму. Ему, читателю, было невдомек, что «нигде не работающие паразиты» с еврейскими фамилиями в большинстве своем начали работать еще мальчишками и ушли с работы только накануне операции и лишь ради нее. Лишь потом, через полгода, когда тиски страха и отчаяния начнут постепенно разжиматься, многие в СССР назовут этих парней с гордостью «наши ребята». И слово «наши» будет лучшей наградой для тех, кого со всех концов Ленинграда повезут в этот день в «Большой дом» черные «Волги».

Я выбираю Свободу,
И знайте, не я один!
И мне говорит «свобода»:
«Ну, что ж, говорит, одевайтесь
И пройдемте-ка, гражданин»

А. Галич.

23

ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Группа выходила на исходные позиции. Эдик Кузнецов, имевший за плечами долгий зэковский опыт, почувствовал слежку. Он предупредил остальных. Но ничто не могло уже остановить группу, набравшую огромную инерцию отчаяния. Одним ударом можно было разрубить узел, не распутывая его изнурительно и, может быть, безнадежно. Слежка… Разве каждому, кто впервые идет на такое, не кажется, что за ним следят, что за каждым кустом опасность… Нет, надо взять себя в руки и заставить себя пойти. И тогда, быть может, завтра Стокгольм, а послезавтра – Тель-Авив. Борис Пенсон выразил то, что думали все: «Чем назад – лучше в петлю».

Но сказал он это не тогда, в 8 часов утра, на аэродроме «Смольное», а накануне. В 8 часов утра 15 июня Борис Пенсон этих слов уже бы не сказал. Ибо пять часов тому назад он и еще трое были арестованы, но основная группа об этом не знала. А дело было так.

Кроме двенадцати прямых участников «Свадьбы», в самолет должны были сесть еще четверо: жена и две дочери Марка Дымшица и жена Арье Хноха. Маленький АН-2 предоставлял только двенадцать путевок на «полет к солнцу»… Для четверых места не было. Поэтому третий вариант «Свадьбы» должен был происходить таким образом. Четверо: Сильва Залмансон, Борис Пенсон, Арье и Мэри Хнох должны были четырнадцатого вечером выехать из Ленинграда и прибыть на промежуточный аэродром в Приозерск. Там в леске возле посадочной площадки они должны были ждать приземления рейсового самолета на Сортавала. На этом самолете должны были прилететь остальные двенадцать с аэродрома «Смольное». В момент посадки самолета ребята должны были связать пилотов, заткнуть им рты матерчатыми кляпами, вытащить их из самолета и поместить в спальные мешки под специальным тентом, предварительно оборудованном на опушке леса рядом с посадочной площадкой. Все было предусмотрено, чтобы летчики, не дай Бог, не простудились, чтобы их не замочил дождик, который теоретически мог начаться до момента их обнаружения.

Вечером четырнадцатого июня, уезжая на электричке из Ленинграда в Приозерск, группа четырех тоже почувствовала за собой слежку. Группа начала маневрировать; Борис Пенсон разорвал записную книжку и выбросил на ходу из поезда вместе с двумя резиновыми дубинками. Сошли на остановку раньше и на исходную позицию возле посадочной площадки в Приозерске шли пешком. Слежка, кажется, прекратилась. А, может быть, утешали они себя, вообще показалось, ведь нервы напряжены как тетива лука перед вылетом стрелы. Ребята пришли вовремя, оборудовали тент, залезли в спальные мешки и, оставив одного дежурного, попытались заснуть. Только попытались…

Их взяли в три часа ночи, за пять часов до того, как основная группа, группа захвата, сосредоточилась в аэропорту «Смольное» под Ленинградом. За пять часов до того, как репродукторы аэропорта объявили спокойно, как обычно, о посадке пассажиров на рейс № 179 Ленинград-Приозерск-Сортавала и ребята, закинув за спины рюкзаки, двинулись к самолету.

Но им не суждено было дойти до самолета с бортовым номером 85534. Дирижерская палочка уже была занесена для решающего взмаха. Автоматчики оперполка КГБ на территории аэропорта с выдрессированными собаками и специальная группа, сидящая в засаде внутри самолета, напряглись в ожидании. «Враг вооружен» – предупредили их на инструктаже. Палочка опустилась, когда до самолета оставалось несколько метров.

И, конечно, ребята, делая свои последние шаги, не знали, что даже второй пилот на утренний рейс № 179 не был назначен. Не знали они, что еще накануне, четырнадцатого июня, было возбуждено уголовное дело № 15 против них и ленинградской организации, что в городе уже идут аресты, что обыск на моей квартире в Ленинграде уже заканчивался, и Еве так и не дали уйти на работу. Не знали они и того, что Москва все время висела на проводе, и начальник управления КГБ при Совете Министров СССР по Ленинградской области, генерал-лейтенант Носырев, каждый час докладывал наверх о ходе операции.

Там, на зеленом поле маленького аэропорта «Смольное», столкнулись две операции. Операция «Свадьба» сионистского подполья СССР, основы которой были разработаны в Ленинграде и идея которой после многочисленных коллизий была осуществлена группой рижских ребят вместе с ленинградцем Марком Дымшицем. И контроперация всесильного Комитета государственной безопасности, «государства в государстве» еще со времен ВЧК[9]. Группа молодых евреев, главным оружием которых был не самодельный пистолетик Марка Дымшица, а вера и надежда, умноженные на отчаяние и решимость, встретилась здесь со всей системой подавления инакомыслящих в полицейском государстве. С системой безжалостного подавления, для которой практически нет ограничителя, ни финансового, ни административного. В самые тяжелые времена, когда люди умирали от голода и ютились в подвалах, золотая струя из госбюджета без перебоев лилась в сейфы КГБ. Любимое детище не нуждалось ни в чем, ибо в Кремле давно уже пришли к ясному пониманию, что узкая опора в лице КГБ с его всевидящими глазами и всеслышащими ушами гораздо надежнее широкой социальной опоры на сонный пролетариат. Надо только снять с КГБ всякую узду: читай любые письма, подслушивай любые разговоры, вламывайся тайно в любые квартиры, арестовывай и сажай любого, кто стоит тебе поперек горла, а не хочешь – отправляй его в пожизненную психушку. Все ты можешь, КГБ. Одного ты не можешь – поднять руку на свою мать, партию. И чтобы эта шальная идея не пришла в твою голову, всесильный КГБ, мамаша слегка стреножила тебя: она создала аппарат прокуроров по надзору за органами КГБ. Аппарат, который должен неусыпно наблюдать, чтоб секира всегда была острой и рубала только в одном направлении.