Анастас Микоян - Так было

• Название: Так было
• Автор: Анастас Микоян
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-264-00032-8

Анастас Иванович Микоян (1895–1978) — выдающийся государственный деятель советской эпохи. На протяжении сорока лет входил в Политбюро ЦК КПСС, занимал посты первого заместителя председателя Совмина СССР и председателя Президиума Верховного Совета СССР.

Многие историки и публицисты воспринимают Микояна лишь как символ политической непотопляемости («прошел путь от Ильича до Ильича», т. е. от Ленина до Брежнева), порой забывая о том, что он был неутомимым тружеником, незаурядным организатором, человеком подлинно государственного масштаба. Его имя неотделимо от становления и развития советской легкой и пищевой промышленности, торговли и кооперации. Многочисленные внешнеполитические миссии, возглавляемые Микояном, как одним из руководителей страны, принесли ему славу тонкого дипломата далеко за пределами СССР.

---

Однажды вечером, часов около десяти, старший надзиратель открыл дверь нашей камеры и сказал: «Господа! Приготовьтесь, вас должны перевести из Баиловской в Центральную тюрьму». Это неожиданное сообщение всех нас сильно встревожило. Мы знали, что обычно в 8 часов вечера ключи от дверей всех тюремных камер передавались начальнику тюрьмы и только на следующий день в 7 часов утра они возвращались обратно надзирателям, которые вновь могли открыть камеры.

Надзиратель ушел, а мы стали обмениваться мнениями: что бы все это могло означать? Пришли к единому заключению, что это не перевод в Центральную тюрьму. Скорее всего, нас хотят отсюда вывести, чтобы ночью посадить на пароход и передать англичанам.

Скоро появились начальник жандармского управления, надзиратели и много полицейских, заполнивших весь коридор, и потребовали немедленно выйти из камеры. Нас тесно окружили полицейские и повели через коридор в контору тюрьмы. Через несколько минут видим: вводят Бориса Шеболдаева. Новая неожиданность! Никакого общего дела у нас с ним не было. О нем нас ни разу не допрашивали. Вообще в разговорах с нами фамилия его не упоминалась.

И вот тогда, в тюремной конторе, мы еще больше утвердились в мнении, что нас собираются не просто переводить в другую тюрьму, а хотят вместе с Шеболдаевым передать английской военщине. Когда Бориса Шеболдаева ввели в контору, вид у него был довольно заспанный. Он осмотрелся по сторонам, увидел нас, провел рукой по лицу, издав какой-то непонятный звук, и сказал: «А, теперь я все понимаю!» Ясно, что и он заподозрил что-то неладное. Однако мы даже не поздоровались с ним, делая вид, что незнакомы.

Стоим в ожидании, что будет дальше. Вдруг входит какой-то надзиратель с длинной толстой веревкой и спрашивает у начальства: «Эта годится?» Я не удержался и в шутку спросил: «Вы что, господа, повесить нас собираетесь?» На мою реплику начальник тюрьмы ответил: «Наручники находятся в Центральной тюрьме, у нас их сейчас нет. Поэтому вместо наручников мы свяжем вас всех вместе этой веревкой». Так и сделали. Каждому из нас заложили руки за спину, связали их веревкой и одновременно привязали друг к другу.

После этого гуськом, под усиленной охраной вывели на улицу. Там был приготовлен грузовик. Вместе с нами в кузов забрались и полицейские.

Дорога, по которой мы ехали, проходила по набережной. Когда наш грузовик подъезжал к пристани, мы все ждали, что вот-вот он остановится и нас погрузят на корабль. Когда же, не замедляя хода, мы проехали мимо и направились к Центральной тюрьме, на душе стало гораздо легче.

Нас провели на 5-й этаж, в корпус вечных каторжан и смертников, где мне уже приходилось раньше сидеть. Здесь нам развязали руки. Арестанты в соседних камерах проснулись и глядели на нас через дверные отверстия. Вдруг из одной камеры раздался голос: «Товарищ Микоян?» На счастье, рядом не было полицейских. Я тут же подошел к двери этой камеры и очень тихо сказал: «Я не Микоян, а Тер-Исраелян». Видимо, меня поняли, потому что больше из этой камеры не раздалось ни звука. Все это произошло так быстро и тихо, что надзиратели ничего не заметили. Нас повели дальше и поместили в камеру, расположенную в конце коридора.

В тюремном корпусе, где мы находились, арестованные сидели в камерах-одиночках. Нас же пятерых посадили в одну такую камеру. Мы спали прямо на бетонном полу.

И в Баиловской тюрьме и здесь нас, как, впрочем, и других арестованных, на прогулку во двор не выпускали: весь день мы находились в камере. Только выходя в туалет, мы видели других заключенных-уголовников: они относились к нам с почтением, как к «политикам». К тому же Гогоберидзе был известен всему городу, пользовался большим уважением, а мы были его товарищами.

У меня из головы не выходила мысль о тех документах, что я оставил под скатертью стола в ресторане. Не было сомнения, что при уборке официанты их обнаружили и если передадут в полицию, то наше положение серьезно осложнится. Потом оказалось, что официанты при уборке действительно нашли документы, но ни администрации, ни полиции их не передали. Один из официантов отнес их в Рабочий клуб и отдал секретарю рабочей конференции для передачи Бакинскому комитету партии. Хочется отметить, что в ресторане среди служащих не было ни одного коммуниста.

Как-то через день зашел в наше отделение старший надзиратель еще с каким-то типом. Надзиратель подошел к нашей камере и, обращаясь ко мне, спросил: «Вы Микоян?» Я, как говорится, глазом не моргнув, отвечаю: «Откуда вы это взяли? Я Тер-Исраелян. А с Микояном даже не знаком». В наш разговор вмешался Гогоберидзе: «Разве вы не знаете, что Микоян давно в Тифлисе? Он бежал из этой тюрьмы и сейчас находится там». На этом разговор окончился.

Когда они ушли, мы стали обсуждать этот случай. Было ясно, что кто-то меня узнал, но вот кто? Особенно беспокоился Гогоберидзе. Он предлагал передать на волю записку, чтобы кто-нибудь срочно встретился с надзирателем и пригрозил ему, что если он что-либо донесет о сидящих в тюрьме политических арестованных и их положение в связи с этим ухудшится, то ответит за это головой, а если даст обещание не делать этого, то получит деньги. Так и было проделано. Впоследствии выяснилось, что меня узнал именно он, но обещал сослаться на свою ошибку.

Еще через два-три дня сообщили, что Гогоберидзе из тюрьмы освобождается. Прощаясь с нами, он сказал, что примет меры к скорейшему нашему освобождению.

Прошла неделя. И вот надзиратель сообщает нам, что трое из нас освобождаются, а в тюрьме остается только Борис Шеболдаев, вопрос о котором еще не решен. Такое сообщение о Борисе было очень неприятно, тем более что его дело было прямо связано с деятельностью нашей военной разведки. Мы были сильно обеспокоены за его судьбу.

Отпуская нас на волю, начальник тюрьмы заявил, что нас высылают за пределы Азербайджана.

Представительство Грузии выдало въездные визы всем троим. Решено было ехать порознь, чтобы не бросаться в глаза. Опасаясь, что азербайджанское правительство все же знает, что Тер-Исраелян — это Микоян, и захочет по дороге расправиться со мной, товарищи решили, чтобы меня до границы сопровождал член парламента Караев. Караев должен был ехать как депутат по служебным делам в приграничный район. Ехали мы в одном купе как люди незнакомые. Меня сопровождал до границы азербайджанский полицейский, но, видя, что рядом со мной сидит член парламента, в купе не заходил, а почти все время стоял в коридоре. Выйдя к нему в коридор, Караев завязал с ним оживленную беседу на азербайджанском языке и, видимо, расположил его к себе. Когда мы с Караевым, уже «познакомившись», заказали чай, то не забыли и полицейского. Все складывалось очень неплохо.

Всю дорогу оставаясь вдвоем в купе, мы вели с Караевым теплую беседу. Это был очень симпатичный, интеллигентный, простой человек и очень приятный собеседник.

У грузинской границы нам предстояла пересадка в другие, грузинские вагоны. По указаниям, которые имел сопровождавший меня полицейский, он должен был официально передать меня полицейским властям Грузии. Это было, конечно, для меня очень нежелательно. Поэтому Караев опять пригласил моего полицейского в купе для чаепития. Полицейский был очень польщен таким внимание депутата парламента. В конце беседы, когда полицейский окончательно размяк, Караев объяснил ему, что, вообще говоря, он должен проследить, чтобы высылаемый действительно выехал за пределы Азербайджана: этим он выполняет свой служебный долг. И совсем не обязательно передавать меня «с рук на руки» полиции Грузии. Мой полицейский легко согласился с этим.

Пробыв несколько дней в Тифлисе, я снова, но уже с другим паспортом вернулся в Баку и включился в подпольную партийную работу.

А в это время Гогоберидзе и Караев по поручению крайкома партии бились над освобождением из тюрьмы Бориса Шеболдаева. Были пущены в ход разные средства воздействия и на прокурора, и на других начальствующих лиц, от которых зависело это дело. По всему было видно, что серьезных компрометирующих материалов против Шеболдаева у властей не было. Через некоторое время нам удалось добиться освобождения Шеболдаева из тюрьмы.

* * *

После того как лозунг независимого Советского Азербайджана был провозглашен как знамя борьбы, меня больше всего стал волновать вопрос организационно-партийный.

После долгих споров и обсуждений мы пришли наконец к общему мнению: все коммунисты Азербайджана независимо от их национальной и религиозной принадлежности должны входить в единую Коммунистическую партию.

В Грузии сохранялся старый порядок подчинения всех местных организаций непосредственно Кавказскому крайкому партии, без общегрузинского партийного центра.

В несколько особом положении находились коммунисты Армении. Дело в том, что еще в середине 1918 г. группа коммунистов Армении во главе с большевиком поэтом Айкуни образовала в Тифлисе Коммунистическую партию Армении западных армян, ушедших из Турции в связи с отходом русских войск. Когда террор грузинского правительства против коммунистов усилился, группа перебралась на Северный Кавказ, затем в Москву, выступая там в качестве Центрального Комитета Коммунистической партии Армении. На I конгрессе Коминтерна они выступили как самостоятельная партия.