Максим Горький - Калинин

• Название: Калинин
• Автор: Максим Горький
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Слова здесь какие-то... намекающие! Гора - На-копиоба. Они тут накопили достаточно... умеют копить!

- А я не могу запомнить: Симон Канонит, и всегда говорю - каинит...

- Знаете что, господа? - как-то нарочито громко говорит красивый голос.- Смотрю я на всю эту красоту, дышу тишиной и думаю: а что, если бросить всё, ко всем чертям, и - жить...

Монастырский колокол, сухо отбивая часы, заглушил речь. Потом издали тоскливо донеслось:

О, если б в единое слово-о

Излить все, что на сердце есть!..

Мой сосед, вслушиваясь, странно наклонился набок, точно слова гуляющих людей тянули его за собою, а когда голоса потерялись вдали, он выпрямился и сказал, вздыхая:

- Вот: видно, что образованные люди, говорят обо всем, а - однако то же самое...

- Что?

- Да - слышал? - не сразу ответил он.- Бросить, говорит, надобно всё...

Наклонился ко мне, всматриваясь, точно близорукий, продолжал полушёпотом:

- Всё больше людей думают этак - бросить надо всё! И я тоже: долгие годы соображал - зачем служу, какая выгода? Ну - двенадцать, двадцать, хоша бы и пятьдесят рублей в месяц - что ж такое? А человек где? Может быть, для меня полезнее ничего не делать и в пустое место смотреть... сидеть вот так ночью и смотреть... и больше ничего!

- Ты что давеча говорил людям?

- Каким это?

- В странноприимной, бородатому?

- А! Не люблю я этого... людей этих, которые разносят по земле свое горе, бросают его под ноги всякому встречному... Что такое? Каждый сам по себе... Какая мне надобность в чужой слезе? Своя довольно солона... К тому же всякий, свое-то горе любя, считает его самым замечательным и горьким на земле. Знаю я это...

Он неожиданно встал, длинный и тонкий.

- Надо поспать, завтра рано я ухожу...

- Куда?

- В Новороссийск...

Была суббота, перед всенощной я получил в монастырской конторе мой недельный заработок. В Новороссийск - мне не по дороге и уходить из монастыря неохота, но человек этот интересен, таких людей на земле всегда только двое, и один из них - я.

- Я тоже завтра иду.

- Значит - вместе...

...Мы вышли из монастыря на рассвете и вот - шагаем. Мысленно я поднимаюсь вверх и смотрю оттуда: берегом моря, по узкой тропе, идет пара длинных людей; один - в серой солдатской шинели и шляпе с прорванным верхом; другой - в рыжем кафтане и плисовой скуфье. Под ноги им плещет белой пеной безграничное море, ползут по камню дороги высушенные солнцем ленты водорослей, кружатся золотые листья. Ветер шумит, качая и толкая путников, летят над ними облака, с правой руки вознеслись в небо горы, и облака жмутся к ним, устало и бессильно; слева - распростерлась пустыня, вся в белом кружеве; рыщет над нею ветер и гонит прозрачные столбы водной пыли.

В бурные осенние дни на берегу моря как-то особенно весело и бодро: песни ветра и волн, быстрый бег облаков, и в синих провалах неба купается солнце, как увядающий чудесный цветок,- в этом видимом хаосе чувствуешь скрытую гармонию нетленных сил земли - маленькое человечье сердце объято мятежным пламенем и, сгорая, кричит миру:

- Я тебя люблю!

Страшно хочется жить,- так жить, чтоб смеялись старые камни и белые кони моря еще выше вставали бы на дыбы; хочется петь хвалебную песню земле, чтоб она, опьянев от похвал, еще более щедро развернула богатства свои, показала бы красоту свою, возбужденная любовью одного из своих созданий человека, который любит землю, как женщину, и охвачен желанием оплодотворить ее новою красотою.

Но слова тяжелы, точно камни, убивая фантазию, они ложатся над трупом ее серым холмом,- смотришь на себя пред этой могилой и смеешься над собою

Иду, точно во сне, и сквозь плеск волн, горячее шипение пены слышу незнакомые слова:

- Гиман, Димон, Игамон, Змиулан - это есть добрые беси...

- А Христос - как с ними?

- Христос - ничего!

- Во вражде?

- Он - с этими? Зачем? Это беси особые, беси добрые... И, к тому же, Христос ни с кем не враждует...

- А - торгаши во храме?

- Ну, один раз веревкой побил, эка важность! И ведь не по вражде к ним, а - для порядка.

Тропа, точно испугавшись напора волн, круто изогнулась вправо в кусты; пред нами - горы в облаках, облака темнеют всё более сердито - наверное будет дождь.

Калинин поучительно рассказывает, взмахами палки отбивая цепкие ветви с тропы.

- Это опасное место, тут малярная лихорадка живет,- маляр один костромской наслал самую злую сестру - лихорадку сюда... Денег ему недодали, что ли, не помню причины случая...

На море плотно налегли тени, и оно стало траурным - черное с белым. Вдали виден Гудаут, весь захлестанный пеной - точно сугробы снега ползут на него.

- Ты мне расскажи про этих бесов.

- Изволь! Что?

- Что знаешь.

- Я всё знаю!

Он весело подмигивает мне, повторяя:

- Всё! У меня, брат, мать замечательная была - заговоры, заклятия всякие, сказки, святые жития - всё знала! Аягу я спать в кухне, за печью, а она на печи - она уже на покое жила, без работы: вынянчила трех детей у генерала...

Он остановился, потыкал в землю палкой, оглянулся назад и пошел, шагая широко, твердо.

- Была еще у генерала племянница, Валентина Игнатьевна,- удивительная!

- Чем?

- Так уж. Всем.

В сыром воздухе над нами тяжело проплыл баклан,- птица жадная и неумная. Перо сильных крыльев свистело в воздухе, вызывая какое-то темное воспоминание, недобрую мысль...

- Ну, рассказывай!

- Так вот - лежу я на полу, на печь не влезал - не люблю я печной жары,- а она сидит на печи, свеся ноги, мне и не видать ее в темноте, только то вижу, про что она говорит. Идет на меня сверху всё это - иной раз даже бывало жутко, так я кричу: "Мамка, не надо!" Я ведь страшного не люблю, я его и помню плохо... она сама была довольно страшная, умирала она тогда, внутренности гнили. Сорок три года ей, а вся седая и помирает,запах от нее, все на кухне ругаются...

- Ну, а беси?

- Сейчас!

Всё плотней надвигается к тропе цепкий, причудливо запутанный кустарник; мы точно плывем среди шумных зеленых волн, нас легонько хлещут ветви, как бы внушая:

"Идите скорее, дождь захватит!"

Замедлив шаг, мой спутник мерно, немножко нараспев, сказывает:

- Когда сыне божий Исус Христос ушел в пустыню собраться с мыслями послал сатана бесов к нему для искушения. Был в ту пору Христос молодой, веселый, сидит он среди пустыни на песке горючем, думает - как быть? - а сам набрал горсть камушков - играет. Вот подходят к нему беси: Гиман, Димон, Игамон, Змиулан - тоже всё молоденькие, и, еще издали, видя Христа, пожалели они его: дескать - какой бессчастной судьбе предан! Подходят: прими и нас поиграть! Христос улыбается им - ну, садитесь! Сели в кружок и начали они тут свое дело исполнять: кто из них камень вверх ни кинет упадет камень на горючий песок нагой женщиной, лежит она вся свободная и, руки ко Христу простирая, манит его на грех. А он улыбнется ей, дунет духом уст своих,- тут она растает в парок и тотчас взлетит на воздух. Сам он кинет камушек - обернется камень шестикрылатым голубем и затрепещется во храм ерусалимский. Долго бились неумеющие беси - видят: никак не может соблазниться Христос! И сказал ему старший бес, Змиулан:

- Нет, господи, больше мы не станем соблазнять тебя - ничего у нас не выходит! Хоть мы и беси - а не удается!

- Никогда не удастся,- сказал Христос,- уж коли я что задумал, так сделаю! А что беси вы - это я знаю, и что вы - еще издали видя - пожалели меня, тоже знаю. Вот вы теперь правду о себе не скрыли - будьте же за это на всю жизнь добрыми, это легче будет для вас! Ты, Змиулан, будь окианским царем - отгоняй морским ветром гнилой дух от земли; ты, Ди-мон, гляди, чтобы скот не ел ядовитых трав - пусть все ядовитые травы будут колючими; ты, Игамон, утешай по ночам безутешных вдов, которые бога обвиняют за смерть мужей; ты, Гиман, самый молодой, выбери себе что нравится!

- Я, господи, хохотать люблю!

- Вот и смеши людей, только - не в церкви.

- Я бы, господи, и в церкви тоже хотел!

- Усмехнулся тут Исус Христос:

- Ну, бог с тобой, смеши и в церкви, только потихоньку!

- Так и обратил Христос злые беси в добрые.

...Над зеленым морем кустарника поднялись в небо древние дубы, желтый лист зябко трясется на них; могучее ореховое дерево сбрасывает увядшие одежды; мелкою дрожью дрожит алыча, и благодарно кланяется земле полуголый каштан.

- Хорошая история?

- Хорошая. Христос хорош.

- Он всегда такой,- с гордостью говорит Калинин.- Знаешь, как про него в Смоленской губернии одна старуха пела?

- Нет.

Этот чудной человек остановился и, притопывая ногою, запел нарочито дрожащим, старческим голосом:

У небеси расцвел цветок

сыне божья!

Он всем радостям исток

сыне божья!

Красным солнышком цветет

сыне божья!

Благодать земле несет

сыне божья!

С каждым стихом голос Калинина молодел, последний стих был пропет высоким, приятным тенором.

Всему миру он один...

Вдруг сверкнул ослепительно синий луч, в горах глухо бухнуло, над землею и морем раскатилось стоголосое эхо. Калинин открыл рот, обнажив красивые, ровные зубы, потом стал часто креститься и забормотал: