Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

• Название: Войку, сын Тудора
• Автор: Анатолий Коган
• Издательство: "HYPERION"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-368-01038-3

Основу романа составляют приключения и подвиги Войку Чербула, сначала — рядового бойца, затем — сотника и наконец — капитана в войске Штефана Великого, господаря Молдавии. Все три части романа — «Высокий Мост», «Мангупская княжна» и «Час нашествия» — издавались отдельно.

Повествование охватывает самый драматический период средневековой истории Молдавии — 15 век, когда господарь (теперь — национальный символ страны и самый любимый её герой Штефан чел Маре) смог остановить нашествие турок на Европу на холмах своего государства. Автор органично сплетает исторические факты, холодную логику, идеи гуманизма, романтизм и элементы фэнтэзи.

---

Немало всяческих чудаков, как на всех великих дорогах мира, ехало с большим обозом в Белгород — первым после нашествия Мухаммеда. Одного из них — планетария, называвшего себя магистром Астрологусом, — охотно принимали у воинского костра. Магистр, еще не старый, хотя весьма ученый, оказался веселым и свойским малым. Он охотно рассказывал о тайнах своего ремесла, о влиянии планет и звезд на людские судьбы. Со смехом попивая тигечское, вспоминал забавные истории, случавшиеся с ним и его учеными коллегами при дворах властителей в разных странах, больших и малых.

— Самая любопытная встреча и беседа, — признался Астрологус, — у меня самого была с господином сей земли, герцогом Штефаном. Герцог Штефан любезно принял меня…

— И велел тут же вздернуть! — со смехом громыхнул Бучацкий. — Только планеты и светила пана магистра, сжалившись, вынули ученого пана из петли и доставили сюда, верхом на помеле!

— Ваша милость, какое невежество! — магистр всплеснул руками, нисколько не сердясь. — Помелом для полета пользуются исключительно ведьмы, сиречь дамы, особы прекрасного пола; мужи передвигаются по воздуху с большим удобством и почетом, восседая на спинах дьяволов, если они христиане, ифритов и джиннов, если приверженцы Мухаммеда-пророка. Преславный герцог Штефан принял меня любезно и повелел составить ему гороскоп.

— И вы предсказали его высочеству долгую жизнь, богатство и славу, — с улыбкой предположил Фанци, осторожно пригубив слишком полный кубок.

— Больше, рыцарь, гораздо больше! — воскликнул планетарий. — Я нарисовал величественную картину, способную смутить хоть кого. Час и день рождения герцога, вычислил я, расположение светил в тот день и час свидетельствуют о том, что его высочество не только разобьет безбожного султана. Святейший отец римский папа сплотит очень скоро великий союз христианских государей, создаст великую армию и поставит над нею верховным капитаном его величество Штефана. Во главе сего святого воинства герцог Штефан окончательно разгромит Большого Турка, освободит от неверных священный Константинополь и станет основателем новой, на сей раз — вечной христианской империи.

— И что сказал твоей милости наш воевода? — с насмешливым любопытством спросил капитан Молодец.

— Его высочество, победитель осман, вынул из сундука большой кошелек, полный золотых монет, — сообщил веселый планетарий. — Вынул и хорошенько потряс им в воздухе, чтобы я как следует насладился их прекрасным звоном. Затем положил обратно в сундук.

— Як бога кохам, — не вытерпел пан Велимир, — палатин Штефан — мудрейший из государей!

— Истинно, ваша милость, — с юмором кивнул Астрологус. — «Вы показали мне, магистр, блеск моей будущей империи, — сказал герцог Штефан. — Я дал вам за это послушать звон вашего будущего золота. Того золота, которое будет вам вручено в тот самый день, когда я въеду в Константинополь, столицу моего будущего царства.»

Много разных историй, веселых и грустных, можно было услышать и в пути. Ничто не могло, однако, отвлечь Чербула от печалей и забот.

Войку почти все время старался держаться рядом с Юнисом. За ними в мужском платье ехала подруга молодого бека, гречанка Гелия. Никто из прочих путников не мог даже заподозрить, что этот юный осман, молчаливый и скромный, на самом деле — женщина, под мнимой замкнутостью скрывающая неукротимое упорство и пылкость своих буйных предков — мореплавателей, пиратов, открывателей новых земель. Всю дорогу осман молчал; молдавский витязь тоже редко нарушал тишину.

Что свело его с Юнисом, думал Войку, и снова сводит вместе? Только война, только вражда между их народами, обязывающая их быть врагами. Чему же должны более повиноваться оба — родившейся меж ними дружбе или законам вражды? Может ли быть справедливым закон, обрекающий людей на вражду, даже если они не видели еще друг друга, не взглянули друг другу в глаза, даже если рождены, чтобы стать друзьями? Не страшный ли это грех — обрекать людей на вражду? Если она для них, тем более, неестественна? Осуждать на взаимную ненависть лишь потому, что враждуют властители, враждуют державы, враждуют народы и племена? Так они враждовали всегда, не могли иначе! При чем же здесь люди, Войку и Юнис? Почему из этого круга никому не дано вырваться?

Скоро они расстанутся, думал Войку. Вероятно — навсегда. В душе при этой мысли поднималась горечь. И — странное дело — облегчение.

— Это правда, он хотел меня спасти? — повернулся к нему бек внезапно, устремив на Войку немигающий взор.

— Не думай об этом, мой Юнис, — отвечал капитан.

— Не могу, — сказал бек. — Передо мною все время — его глаза. В них удивление, в них боль и упрек. Это разное — убить врага и убить человека. Я убил человека.

— Господь прощает невольный грех, — молвил Войку. — Если же в ране — нож, не следует им ворочать. В сей войне совершены деяния стократ хуже твоего, сотворенного в неведении.

— Я знаю, мой Войку, — отозвался осман. — Много невинной крови пролил мой народ. Но ведь это мой народ. Моя судьба, моя обязанность — быть с ним до конца. Это мое войско, мои товарищи, мой царь!

— Но вины их все-таки — не твои.

— И на мне они тоже, — отвечал Юнис-бек. — Я не лил той невинной крови. Но, сражаясь, открывал дорогу их оружию, их неправым делам. Та невинная кровь потому — и на мне.

— Ты творил и добро, порой — с великой опасностью для себя, — напомнил Войку. — Как в тот день, когда я сидел на бочке с порохом.

— И терзался потом! — закусил губу Юнис. — Узнай правду, брат: я потом терзался. Когда ты исчез в лесу, думал: он пошел убивать осман.

Войку слушал с дрожью в душе. Ведь он в том же самом упрекал себя.

— Знай, каюсь и сейчас, — продолжал Юнис-бек. — Я ведь видел, как этот твой воин, твой слуга, когда был у Пири-бека… Я видел, как он хаживал в лес, догадывался, зачем. И молчал, не мешал.

— Вот оно что, мой Юнис! — воскликнул Войку. — Как же ты нам помог! Земле нашей!

— Видишь! — Юнис-бек еще более поник головой. — Из-за меня сераскер не исполнил воли султана. Погибли товарищи. Мое молчание было изменой.

— Молчать тогда значило не дать свершиться делу, злее которого не может быть на свете, мой бек, — твердо возразил Чербул. — Ты ведь знаешь, как вырвали бояре у государева дьяка обманный лист. Чем стращали. Это подлое дело, Юнис-бек, стращать человека поруганием жены, убийством сына.

— Их было двое. Осман полегли тысячи, мой Войку.

— Но кровь та — на тех, кто повел вас, уповая на ложь, вооружаясь подлым замыслом. И не надо считать, мой Юнис, в деле совести не может быть счета. Ты очистил себя уже тем, что понял все и осознал.

— По какому праву, о сын Боура? — лихорадочно сверкнули глаза молодого бека. — Кто дал мне право быть лучше, чем любой осман, мой товарищ, от султана до сарыджа? Мог ли я отвернуться от своих — даже во зле? Не принять свою законную долю зла, свою часть греха?

Войку понял, как повезло ему, молодому воину, с первого боя сражавшемуся за правое дело. Для него всегда все было справедливо и ясно: его дело — правое. Если государь и его товарищи превышали меру кары, их можно было всегда понять: они защищали свой дом. Жестокости же их учили враги.

— Черное не сделать белым, мой Юнис, — заметил Войку, — мира сего не поставить на голову, как ни изворачивалась бы в нас суетная мысль. Не терзайся, бек: благородный поступок всегда будет оставаться и правым и полезным.

Юнис долго не отвечал. Войку заметил, как прислушивается к разговору его мнимый гулям — ехавшая в мужском платье гречанка. Но Гелия вряд ли понимала итальянский язык, на котором они объяснялись.

— Я не раз разговаривал с Анджолелло. С мессером Джованни, секретарем повелителя, — пояснил Юнис-бек. — Многие думы нашего падишаха открывались этому христианину с тех пор, как он стал служить при дворе. Народ, столетиями шедший от победы к победе и от земли к земле, не может застыть на месте, отказаться от новых завоеваний, не делать своим достоянием новых пределов и рабов. Орел, навеки сложивший крылья, отныне уже не охотник: отныне он — добыча любого воина. Остановиться — значит начать отступление, начать отступление — обречь себя на бегство и разгром, на рабство и смерть. Вспомни речи жалкого скомороха, этого Астрологуса, что пророчествовал сей обманщик господарю Штефану: что возьмет он Стамбул на меч, изгонит народ осман за Босфор.

— Вспомни и ты о награде, которою одарил его за это Штефан-воевода, — усмехнулся Войку.

— Пустым звоном твой государь по праву расплатился за пустые прорицания, мой Войку, — одобрил Юнис-бек. — Но разве не такова ныне мечта христиан всего мира — изгнать осман за проливы, обратно, в каменистые равнины и горы, откуда они пришли!

— Пустая мечта, мой Юнис, как и звон тех дукатов, которые не суждено положить в свой кошель. Зачем упорствуешь, говоря о ней? — спросил Чербул.