Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

• Название: Войку, сын Тудора
• Автор: Анатолий Коган
• Издательство: "HYPERION"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-368-01038-3

Основу романа составляют приключения и подвиги Войку Чербула, сначала — рядового бойца, затем — сотника и наконец — капитана в войске Штефана Великого, господаря Молдавии. Все три части романа — «Высокий Мост», «Мангупская княжна» и «Час нашествия» — издавались отдельно.

Повествование охватывает самый драматический период средневековой истории Молдавии — 15 век, когда господарь (теперь — национальный символ страны и самый любимый её герой Штефан чел Маре) смог остановить нашествие турок на Европу на холмах своего государства. Автор органично сплетает исторические факты, холодную логику, идеи гуманизма, романтизм и элементы фэнтэзи.

---

— Скажи паше, мой Юнис, пусть пошлет пять сотен аскеров, — отдал командующий приказ, подсказанный его умом и опытом, но оказавшийся роковым.

— О, повелитель! — Юнис-бек поднял на Сулеймана умоляющий взор.

— Да, — улыбнулся Гадымб. — Пусть Сараф-ага-бек назначит тебя, мой львенок, начальником этого отряда.

15

Вместе с воеводой на вершине лесистого холма, где собирались главные силы войска, осталась небольшая свита. Но эти люди были боярами Штефана Великого, его соратниками: господарь не держал при своей особе трусов. Когда грянул страшный боевой клич семи тысяч атакующих янычар, ни один из витязей князя не повел и усом, хотя никто ни разу еще не слышал в этом крае такого рева. Только старый Оана, вельможа древнего рода, тяжело слез с коня и пал перед князем на колени.

— Пусть бесермен вопит, — сказал старик, — пусть услышат его ярость и злобу правые небеса, сиятельный государь! А ты, господине, стой твердо на земле дедов. Бояре и войско, княже, — мы ляжем как один за твое величество костьми, и не одолеть тебя поганым во веки веков.

— Да будет так, спасибо, пане Оана, — ответил Штефан, наклоняясь в седле и поднимая седовласого магната. — Пусть падем мы сегодня все — слова твои останутся детям и внукам, как наследие доблести твоей и веры.

Двое других старовельможных бояр, паны Жуля и Нан, незаметно обменялись мрачными взглядами. Но Штефан, и не видя этого, знал думы и чувства «белой кости» своей страны. Интриги и ссоры этого богатого спесью, но убогого умом и сердцем мирка, словно стена, закрывали от него вселенную, и даже такую опасность, как нынешняя, эти слепцы не могли на ней рассмотреть. Погрязшие в сварах бояре не видели, что на Молдову идет не просто вражья рать, какие уже вторгались не раз, а нечто новое и по-настоящему страшное, как этот неслыханный боевой клич. Что надвинулась армия огромной империи, слитная, как сталь кувалды, сильная не только числом и единством, но и умением, и огромным опытом, и обильным, испытанным в боях вооружением, какое и не снилось его войску земледельцев и пастухов. Не поняли еще молдавские родовитые паны, что в этой армии нет своевольных вельмож и подспудной борьбы, способной ослабить ее порыв, как в войсках европейских императоров и королей. Даже теперь, когда невиданная дотоле сила грозила наступить маленькой Молдове на самое сердце, в его земле были бояре, видевшие в турках помощников и союзников в их неутихающей борьбе с князем. Глупцы, способные поверить, что османы, в уплату за измену, могли бы их сделать хозяевами страны.

Но, может быть, сегодня, увидев железную мощь пожаловавшего в этот край небывалого зверя, эти люди почувствуют себя наконец сынами родной земли? Или хотя бы крестьянами? Или по крайней мере поймут, что тоже не смогут ждать от османа иного, кроме позора и смерти? Может быть, бояре его Молдовы уразумеют все, что не смогли понять паны соседней Мунтении?

Что бы ни случилось — господарь усмехнулся про себя, — сегодня им всем придется биться. Если нужно — лечь костьми, как сказал этот старец, некогда поднявший саблю против Богдана-воеводы, Штефанова отца. Видел бы сегодня своего сына покойный его отец и государь! Уж он-то сказал бы, верно ли выбрано место сражения, правильно ли расставил он полки, все ли учел. Великим хозяином на поле боя был воевода Богдан. Его бы искусство нынче — наследнику. Да нет, не дали орленку доучиться у орла, убили несокрушимого в битвах воина предательски, употребив во зло его доверие. И кто? Единокровный брат.

Не та кровь, выходит, роднит, что в жилах брата течет, а та, что в бою проливается. Сегодня паны-бояре, желают они того или нет, воистину побратаются со Штефаном, сыном Богдана, со всем его народом. Так хочет, видно, сама судьба.

Думая эти думы, государь чутко улавливал звуки сражения, безошибочно определяя, как разворачивается дело. Покамест все шло как следовало. И воевода ждал. Терпеливо, как волк, затаившийся в чаще, чтобы перехватить, вцепиться в горло сильному зубру, поднятому стаей с лежки и гонимому сюда, к вожаку.

Но вот запели бучумы и трубы в руках бойцов, засевших по ту сторону долины, вовремя начав свою песню. Забили барабаны. Приблизился, стал видим заветный час. Молодчина, белгородец, не подвел! Заволновались храбрые витязи князя, зашумело невидимое в лесу и тумане войско. Штефан, не оборачиваясь, поднял руку, успокаивая нетерпеливых. Его движение тут же повторили капитаны-полковники, готноги-сотники, кэушелы-десятники. И войско вновь замерло. Ждали так долго — можно еще немного потерпеть.

Прошло, однако, немало времени, почти час, пока начали прибывать с донесениями гонцы — с головы до ног покрытые грязью войники тайных дозоров, расставленных вдоль дороги.

— Турки пошли на засаду, государь! — радостно сообщил первый гонец. — Через болото. Нет, малыми силами. Увязли, как им не увязнуть! Лягушка по такой погоде увязнет, государь, не то что осман!

— За первой четой, государь, двинулся полк, — доложил второй. Вязнут, вопят, зовут на помощь своих. Которые не утонули — в лозняке застряли. Рубит лозу турок, выбраться хочет, да не знает, в какой стороне спасение.

— На шляху все в движении, господине, — выпалил третий. — Тонущие сбивают с толку воплями все войско. Не знают уже османы, что и делать. Одни, ближе к хвосту, к болоту прут, другие норовят к мосту подтянуться. В колонне — большие просветы, государь.

Двинувшись в направлении трубных звуков и барабанного боя, по-прежнему доносившихся из-за трясины, пятьсот бешлиев во главе с Юнис-беком, действительно, первыми стали вязнуть в болоте. На крики о помощи бросились новые отряды; начальник арьегарда подумал, что его люди попали в засаду и бьются с превосходящим врагом. Не видя своих значков, потеряв в тумане направление, одни газии все глубже увязали в трясине, другие пытались саблями прорубить дорогу сквозь заросли болотных кустарников. И кое-где, натыкаясь во мгле на своих, начинали уже рубиться между собой.

Беспокойство, охватившее арьегард, стало передаваться всей огромной армии. Тогда Сараф-ага-бек не выдержал. Вырвав из рук знаменосца алый бунчук с позолоченным шаром и полумесяцем на древке, бесстрашный паша сам повел свой отряд в атаку. И тоже попал в болото.

Тут главными силами турок начала овладевать все более серьезная тревога. Все уже знали, что кяфиры напали на воинов ислама коварно, с двух, а может — уже и со всех сторон, но где они — никто толком не понимал. Да и как было знать в таком тумане, где враг, когда не ведаешь, есть ли еще над тобой небесная твердь или все источил отравленный туман. Вдобавок из этой мглы каждый миг в любом месте могло ударить копье неверного, сабля или стрела. У диких пастухов бея Штефана, к тому же, были пушки.

Газии невольно стали жаться друг к другу, сотня к сотне, полк к полку. Кое-где возникала давка, люди нарушали строй. Беспокойство и гнет неизвестности все сильнее делали свое дело; тем более, что пушечные выстрелы доносились так же часто, как прежде, а голос труб стал еще настойчивее и живее, словно музыканты подбадривали воинов. И чем дальше, тем более казалось: рев труб и бучумов доносится уже отовсюду, османы — окружены. Тогда-то и стали появляться в их колоннах просветы, о которых господарю доложили дозорные.

И вот захватчики, теряя друг с другом связь, обманутые туманом и казавшимися вездесущими трубачами, начали уступать слепому велению страха. Не видя, кто перед ними, не зная более, с какой стороны должны быть задние, а где — идущие впереди, но слыша за стеной холодного пара неясные крики и звон оружия, турки начали вступать в бой друг с другом. Молдавский туман помогал начавшемуся братоубийству осман: туман слепил их, пугал разлапистыми призраками, показывая руку, саблю, чей-то шлем, а потом прятал все за собой, не позволив опомниться, понять, что показался свой. И турки стали во многих местах рубиться — товарищ на товарища, чета на чету. Крики, стоны, лязг клинков, бешеные проклятия — все это известило ждавших своего часа защитников Молдовы, что смятение овладело противником. Слепая ярость страха жарким смерчем прошлась над вытянутой на дне долины армией Гадымба-евнуха. И ни вопли чаушей, беков и десятников, ни приказы посланных к полкам гонцов командующего, повелевшего всем под страхом смерти оставаться на месте и ждать его распоряжений, — ничто не могло уже помочь.

Штефан-воевода глубоко вздохнул. Судя по всему, пора!

Князь вынул из ножен саблю. Узорчатая, с золотой насечкой по лезвию, отчеканенная лучшими мастерами Каффы, она рассекла густой туман, словно внезапно сверкнувший солнечный луч. И следом выхватили сабли, мечи и палаши бояре, куртяне и витязи. Вынуло ясные клинки давно приготовившееся к бою войско Молдовы, ее земские войники, вся Земля. И каждый муж страны вкусил до конца от радости, которую рождает холодный блеск стали, от льющегося из лежащей в его руке холодной рукояти чувства уверенности и силы, будто может он вспороть сейчас чистым лезвием самую дальнюю даль и, откинув ее полы, открыть все чудесное и доброе, что лежит за нею, что от него всегда ревниво прячут пространство и время. Чего ведь не сделает человек, за доброе дело обнаживший саблю, если смел он и молод сердцем. Захочет — и вырубит себе из Европы или Азии новую державу. А не сладит с недобрым роком — и может, уходя от судьбы, грудью броситься на верную саблю, когда замкнется круг.