Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

• Название: Войку, сын Тудора
• Автор: Анатолий Коган
• Издательство: "HYPERION"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-368-01038-3

Основу романа составляют приключения и подвиги Войку Чербула, сначала — рядового бойца, затем — сотника и наконец — капитана в войске Штефана Великого, господаря Молдавии. Все три части романа — «Высокий Мост», «Мангупская княжна» и «Час нашествия» — издавались отдельно.

Повествование охватывает самый драматический период средневековой истории Молдавии — 15 век, когда господарь (теперь — национальный символ страны и самый любимый её герой Штефан чел Маре) смог остановить нашествие турок на Европу на холмах своего государства. Автор органично сплетает исторические факты, холодную логику, идеи гуманизма, романтизм и элементы фэнтэзи.

---

Это прекрасно понимали и мусульманские, и христианские властители.

Мухаммед Третий Победоносный, получив известие о разгроме, заболел и несколько дней не велел к себе никого пускать. Сераль объяло страхом — никто не знал, на что способен в ярости раздавленный позором падишах. Но, вопреки ожиданиям, султан никого не стал наказывать, и даже Сулейман Гадымб не был смещен с высокого поста.

— Я сам пойду с армией на бея Штефана, — сказал Мухаммед, когда вышел из уединения, взяв этим вину на себя одного. Лишь один его военачальник, Али-бек Михалоглу, был брошен в темницу, и то ненадолго. В эти дни король Матьяш взял крепость Шабац, защитой которой руководил Али-бек. Султан еще раз доказал, что умеет прощать неудачи верным слугам. И его рабы с еще большим рвением начали готовиться к расправе с Молдовой, к мести ее дерзкому князю.

А послы Штефана в это время развозили по королевским дворам Европы самые драгоценные его дары — османские знамена и бунчуки. Пожалуй, первые подобные трофеи, во всяком случае — в таком числе. Престарелый римский первосвященник, отслужив благодарственную мессу, с надеждой и гордостью развернул перед кардиналами зеленое знамя пророка Мухаммеда, но с посылкой денег, обещанных молдавскому палатину, не торопился. Матьяш Корвин устроил бал, для которого повелел развесить почетные подарки под сводами парадных зал королевского дворца как свою законную долю в добыче молдавского вассала венгерской короны. То же самое сделал польский король, Казимир, которому повезли плененные знамена и значки участники битвы великие бояре Станчул, Дума и Михул.

Но никто в Кракове или Буде не помышлял о серьезной помощи Молдове. Распри с соседями, борьба с собственными князьями и с восстаниями обездоленного черного люда — вот что занимало католических монархов Восточной Европы. Московия же была далеко. Через голову Речи Посполитой, через ее подольские и киевские владения да через Дикое Поле надо было тянуться Московии, чтобы помочь Молдове.

Была у этого края еще одна естественная союзница — блистательная Венецианская республика, куда повез трофеи и послание князя сам ученый Цамблак. Государев дядя, как звали в Сучаве мудрого дьяка, нашел прославленный город в расцвете богатства и силы. В его гаванях собиралось столько судов, что новоприбывшему кораблю требовалась еще неделя, дабы добраться до причала и выгрузить свой товар. Дома патрициев и именитых негоциантов поражали роскошью, каждая ночь морской столицы превращалась в праздник; на Большом канале знатные венецианцы с шумом состязались в быстроте своих раззолоченных гондол. Но уже заполнили площади Светлейшей огромные толпы беженцев из Далмации и Мореи — владений Венеции на Балканах, ее континентального прикрытия. Турецкие армии рвались к Адриатике, а вести, приходившие с моря, были не лучше; один за другим, словно осажденные крепости, попадали в руки османов подвластные республике острова, опорные базы ее торговли. Да и торговать, как видно, скоро будет не с кем: словно гигантский спрут, империя Полумесяца выдвигала по берегам Срединного моря щупальца своих войск, перекрывала тысячелетние торговые пути. Мощные наемные армии и большой флот Венеции отступали, враг был сильнее. А дальний друг наш Узун Хассан состарился и потерял вкус к походам. Туркменский властелин Ирана лениво кочевал в степях своей огромной страны, его мечты о вторжении в Анатолию и ударе в самое сердце Турции давно были оставлены.

Внизу, под башнями, раздался звон цепей. Это шли под конвоем несколько пленных галеонджи, матросов с подбитых в лимане османских галер. Юнис-бек, склонившись над парапетом, проводил их взглядом.

— За ними прийдут, мой Войку, — сказал он.

— Знаю, Юнис, — ответил Чербул. — Жаль, коли это опять будешь ты.

— Если падишах прикажет, буду я. Впрочем, у него и без меня много воинов. Может быть, больше и не встретимся, мой Войку.

— А если придется?

— На этот случай буду брать уроки у лучших рубак среди янычар, — улыбнулся молодой бек.

— Если прикажет падишах, — задумчиво повторил Чербул слова османа. — Значит, все — от его слова? Значит, не судьба решает, что станет с человеком, как ты всегда говоришь, а все-таки другой человек?

— Султан и есть судьба. Он не только тень Аллаха на земле, он — победоносная судьба всевышнего.

— Все они, стало быть, от бога — князья, короли и цари, — подвел итог молодой сотник. — Где же, Юнис-бек, мы с тобой? К чему человеку сила и разум? Особенно разум, если за него всегда думает другой?

— Мы солдаты, мой Войку, не горячись. — Молодой бек положил руку на плечо своего спасителя, с которым успел сдружиться. — Мы — как песчинки в этом камне, — он похлопал рукой по белому крепостному зубцу. — Что останется от камня, если песчинки бросятся в разные стороны? Одна летучая пыль. Что станет со стеной, с башней, на которой мы стоим?

— Но песок мертв, камень мертв. А люди живы! И сбиваются в камень лишь для того, чтобы умереть.

— Или чтобы выжить. Вспомни храбрецов-секеев.

— Не приди к нам ваше войско — не пришлось бы им умирать, — вырвалось у Войку. — Не сердись, Юнис, помоги понять. Что гонит вас на чужие земли? У вас их теперь довольно, чего же вам еще не достает?

Осман с удивлением поднял глаза на молдаванина. Такой вопрос ему еще не задавал никто.

— Мы ведем священную войну, — ответил он машинально тысячи раз слышанными словами. — За истинную веру.

— Прошу прощения, бек! — раздался вдруг голос Персивале ди Домокульта. — В данном случае, конечно, имеется в виду мусульманская вера?

На площадку из башни вышли Зодчий и оба иноземных рыцаря, которым Антонио показывал свою крепость.

— Разумеется, эффенди, — с подлинно восточным спокойствием ответил молодой турок, поднося руку к сердцу, устам и челу.

— Счастье, что среди нас нет попа, усмехнулся лотарингский рыцарь. — Вам пришлось бы выдержать большой богословский спор.

— А сами вы, рыцарь? — удивился Юнис-бек. — Разве вы не считаете свою веру истинной и не готовы это отстаивать?

Присутствующие, за исключением Чербула, дружно рассмеялись.

— Простите еще раз, бек! — пояснил ла Брюйер. — Мы с Домокультой — католики, ваш друг Чербул — православный греческого закона, а мастер Антонио, боюсь, вообще безбожник. И каждый считает свою веру единственно истинной, по крайней мере — тысячи раз слышал, что это так. Что же нам делать, скажите? Обнажить мечи и изрубить друг друга на куски?

Юнис смутно почувствовал, что чем-то смешон, и насупился, как мальчишка.

— Османы сражаются за свою веру с мечами в руках, — заявил он.

— С какой целью, мой бек? — с затаенным коварством спросил лотарингец.

— Чтобы ислам утвердился во всем мире! Тогда все люди станут в нем братьями и войны прекратятся навсегда.

— Как же тогда быть с Узун Хассаном, храбрый бек? — улыбнулся ла Брюйер. — Или с египтянами и арабами, с которыми так успешно воюет ваш славный падишах? Вы, наверно, шиит,[5] друг мой. Как же быть с суннитами, которые не хотят мириться с верующими вашей секты?

— Они — плохие мусульмане, — с беспокойством возразил юноша, чуя, что ему готовят ловушку.

— Очень хорошо! — мессир Гастон даже просиял. — Значит, есть хорошие мусульмане и плохие. И каждый так уверен, что он хороший, что готов за это драться с любым плохим. Следовательно, мой бек, всеобщее братство людей также невозможно в исламе, как и среди нас, смиреннейших братьев во Христе, да и в лоне любой другой великой веры.

— Но христиане, — воскликнул Юнис, — тоже воюют за веру, обращая побежденных в свою! Они заблуждаются в божьем слове, но преследуют ту же цель, что и правоверные — братство всех людей в лоне единой церкви!

Де ла Брюйер шутливо вздохнул.

— Это кончилось тысячу лет назад, мессир Юнис. Только первые последователи Христа еще верили, что победа христианства во всех странах мира навсегда избавит людей от раздоров и воин. Уже первые преемники святых апостолов поняли, что мира крестом не исправишь, и повели борьбу ради более доступных целей — за власть, за земли, за богатства. То есть за то же, за что воюете теперь вы.

Юнис-бек хотел возразить, но смолчал. Честный юноша понял вдруг, что у него нет для этого собственных слов.

— Но оставим эти речи, — заметил вдруг флорентинец, поежившись. — У святой инквизиции, боюсь, могут быть уши и в толще этих стен.

— Возможно, — заметил Зодчий. — Князь Штефан, правда, велит их резать, как только за них ухватится, но божьи псы без устали лезут и в наши города. Так что прошу ваши милости ко мне, в моем доме можно беседовать без опаски. И пусть не печалит вас, Юнис-бек, что рыцарь прав. Если ваши единоверцы, завоевав полмира, не стали братьями и не научились прощать друг другу ошибки в толковании Корана, как же они добьются этого, овладев второй половиной? Наука логики явно против них.