Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

• Название: Войку, сын Тудора
• Автор: Анатолий Коган
• Издательство: "HYPERION"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-368-01038-3

Основу романа составляют приключения и подвиги Войку Чербула, сначала — рядового бойца, затем — сотника и наконец — капитана в войске Штефана Великого, господаря Молдавии. Все три части романа — «Высокий Мост», «Мангупская княжна» и «Час нашествия» — издавались отдельно.

Повествование охватывает самый драматический период средневековой истории Молдавии — 15 век, когда господарь (теперь — национальный символ страны и самый любимый её герой Штефан чел Маре) смог остановить нашествие турок на Европу на холмах своего государства. Автор органично сплетает исторические факты, холодную логику, идеи гуманизма, романтизм и элементы фэнтэзи.

---

Растянувшись на ложе, князь вспомнил вечер последней беседы с его славным родичем Штефаном, господарем Земли Молдавской.

4

— Даю тебе, брат, три сотни, — сказал ему тогда воевода Штефан. — Сам знаешь, как дорога мне каждая сабля, но ради дела твоего — даю.

Оба князя сидели в большой горнице пыркэлабова дворца в Четатя Албэ, откуда Палеологу вскоре предстояло отплыть к родным берегам. В качающемся свете серебряных канделябров тускло поблескивали узорчатые бока золотых кубков семиградской работы, между которыми простецки выставил глиняное чрево запотевший кувшин с вином из комендантских подвалов, только что поставленный на стол вельможной рукой думного боярина пыркэлаба Германна.

— Спаси тебя за то бог, брат, — кивнул Александр, не слишком наклоняя при этом голову.

Оба князя осушили кубки. Откинувшись в кресле, Штефан-воевода окинул чуть ироническим взглядом могучую и ладную фигуру своего высокородного шурина.

Прошло четыре года с тех пор, как они породнились, как Мария, сестра Александра, после шумной свадьбы вошла хозяйкой на женскую половину его сучавского дворца. В Молдову невесту отправил старший из братьев Марии, базилей Исаак, владевший тогда крымским княжеством Феодоро со столицей в Мангупе. А год назад в Молдове объявился младший. Александр Палеолог прибыл прямохонько из Генуи; республика святого Георгия предоставила ему для путешествия роскошный возок, прекрасного коня и целую сотню наемных воинов. Какие надежды возлагали расчетливые итальянцы на слывшего дотоле беспутным бродягой младшего отпрыска владетельной крымской семьи? Князья Феодоро, бесспорно, принадлежат к древнему роду Палеологов и Комненов, и Гаврасов, и Асанов; давно вступив в целый ряд брачных союзов с тысячелетней династией константинопольских царей, православные крымские князья обрели неоспоримое право носить, рядом с варварским гербом-тамгой их полутатарского предка Олубея, двуглавый орел Византийской империи, пурпурные одеяния ее царей. Но эта была все-таки боковая, крымская ветвь династии; бежавшие при падении Константинополя в Италию и другие страны Европы отпрыски последних императоров глядели свысока на феодоритских родичей, которых считали полуварварами. Хитрые генуэзцы вряд ли смотрели на шурина Александра как на будущего императора, какой понадобится, когда рыцари христианских стран отвоюют наконец Константинополь у безбожных турок. Их расчет скорее совпадал с его, Штефановым планом, который шурин вполне может осуществить.

— За воинов — спасибо, брат, — повторил Александр. — Кого мыслишь сотниками поставить?

— Добрых людей, — усмехнулся воевода. — И среди них, если твоя милость не против, сына здешнего капитана пана Боура. Не гляди, что мальчишка, воин он уже хоть куда.

— Знаю, брат. В битве показал себя славно.

— Порой без меры горяч, до дерзости, — продолжал Штефан. — Но верен, правдив, честен. Держи его, брат, при себе: хоть один правду говорить тебе будет.

— Так и сделаю, государь, — согласился Александр. — Только ведает ли ее?

— Ведает, ибо не успел забыть, что есть добро, а что зло, — чуть заметно вздохнул воевода. — Триста воинов только и могу отрядить, не взыщи, брат, Зато — лучших.

— С ними и возьму отчий стол, — уверенно сказал Александр. — В Мангупе меня ждут. Каждый мой человек в крепости стоит Исааковских пятерых. И генуэзцы сделают все, что смогут. Враг мой спит беспечно, не чует беды.

Воевода метнул шурину быстрый взгляд. «Этот враг — твой брат», — прочел в его глазах князь Александр. Но взора не опустил. «То моя печаль», — ответил он без слов Штефану.

Оба князя склонились над картой, вычерченной неведомым генуэзским кормчим, с берегами Черного Моря, с плывущими по волнам галерами и наосами, с резвящимися среди струй нереидами и русалками. Большим плодом, вдаваясь в просторы Понта, с верхнего края портулана свисал Великий черноморский остров — Крым. Александр стал показывать Штефану, каким путем собирается он провести к цели молдавский отряд, на чью помощь рассчитывать может в своей маленькой стране, за ее ненадежными рубежами.

Разные слухи, различные донесения и сообщения осаждали в эти дни государя в Сучаве и всюду, куда ни приводили его государственные дела. Тут были рассказы купцов и бродячих воинов, письма послов и речи бывалых гонцов, болтовня матросов в портовых тавернах, предсказания астрологов, пророчества самозванных святых, начертания, вычитанные досужими мудрецами из забытых миром фолиантов. Быстрый ум, безошибочное чутье воеводы позволяли ему разбираться в этой противоречивой разногласице. Штефан знал: отворяя дороги мира великим армиям, весна грозила Европе новым турецким нашествием. Сомнения быть не могло: Порта ударит на Молдову. Небывалый позор, постигший зимой ее войско под Высоким Мостом, Порта должна была великой кровью смыть, чего бы это ей ни стоило, и сделать это можно было, только стерев с лица земли ничтожное княжество, дерзнувшее нанести оскорбление дотоле непобедимому оружию осман.

Но у державы Мухаммеда были также другие цели, по которым она готовилась ударить. Как спелый плод, готовый упасть в ее руки, висел под Северным Причерноморьем сказочный Крым. Удушенные блокадой Босфора, торговые генуэзские колонии на Великом острове доживали последние месяцы. Тянулись к единоверному Стамбулу, все более уповали на его благоволение и поддержку крымские татары. Третьим государством на Острове было тысячелетнее княжество Феодоро, отчина и дедина крымских Палеологов; мощные крепости этого княжества могли стать оплотом сопротивления туркам. Но недавно поступило достоверное известие: правящий базилей Исаак втайне направил к султану послов. Князь Исаак просил у осман мира, обещал султану покориться и даже принять ислам.

Младший брат Исаака Александр, узнав об этом, вскипел негодованием. Штефан-воевода обеспокоился.

— Продержатся ли хоть месяц крымские генуэзцы? — подумал воевода вслух. — Солдайя[8] и Каффа — отменные крепости.

— Это уже одна видимость, брат, — невесело усмехнулся Александр. — Дай им бог устоять неделю. На всем Великом острове есть только один твердый камень — мой Мангуп. Если возьму в нем власть, турок о него еще споткнется. — И, снова встретить взгляд господаря, добавил: — Ведаю, княже, в глазах у многих я — перекати-поле и сорвиголова, для дела мало-мальского непригоден. Не о том ли думаешь сам теперь, не жалеешь ли, что мне доверился?

Штефан-воевода, выпрямившись, накрыл ладонью руку шурина, на добрую голову возвышавшегося над ним. Никто не знал толком, по каким краям в последние годы шатался родич, кому служил, каких головорезов водил по большим дорогам Италии, Фландрии и Франции. Набожная княгиня Мария не жаловала брата, предпочитая ему кроткого Исаака; младшего из братьев княгиня считала беспутным, безбожным гультяем, самим провидением отстраненным от власти над отчиной, которую мог только погубить.

Воевода, однако, не раз убеждался: беспутный бродяга, став хозяином, может навести в доме порядок и сохранить его, доколе позволит судьба. Если, конечно, вчерашний бродяга умен, если наделен твердой волей и мужеством. Эти качества у шурина были, воевода успел в этом увериться.

— Не бери греха на душу, брат, — сказал Штефан, не спуская с Александра серьезного взора, — не было такого у меня в мыслях. Думаю только, какой берешь на себя крест. Не враг я твоей милости, брат, и верю тебе всецело. Поэтому и спросить решаюсь: разумеешь ли, на что идешь?

— Не спрашивал я о том тебя, брат, — покачал головой Александр, — когда шел ты на бой под Васлуем. Но, коли спрошен, отвечу: готов на все. Не только на смерть — на ад. На муки тела и духа, лишь бы ударить опять кольчужной рукавицей в сатанинский вражий лик. Лишь бы постоять, сколь судьба дозволит, за родное гнездо, с которым так долго был в разлуке.

Князья вновь надолго склонились над картой, обдумывая вместе каждый шаг, который предстояло совершить.

Многие нити, ясно видимые молдавскому воеводе, сходились в той точке, где среди отрогов крымских гор возносил к небу свои башни город Мангуп. Через генуэзские крепости они тянулись к Италии, ко всем королевствам и царствам вокруг Срединного моря, через караванные тропы Востока — к Кавказу и Персии, к далеким Китаю и Индии. Великие шляхи отсюда вели также к северу; там набирала силу молодая московская держава, и к ней уже тянулись с надеждой единоверные народы Кавказа и БАлкан. На этих путях, правда, шалили татарские чамбулы. Но с их мурзами еще можно было договориться, тогда как дороги на север, проходившие по владениям польско-литовского государства, были наглухо заперты: столпы католического мира не велели литовским и польским панам потворствовать связям между православными схизматиками, северными и южными. Православное княжество в Крыму становилось все важнее для связей с Москвой, посланцы великого князя Ивана все чаще наведывались в Мангуп, заводили речь о брачном союзе между двумя династиями. И в этих разговорах не забывали о близкой Молдове. Из Мангупа и пришла благая весть: к путешествию в далекую Сучаву готовился сам думный дьяк Федор Курицын, умнейший муж на Москве, доверенный человек великого князя Ивана. Господарь знал также, что московские послы заботились о Молдове и тогда, когда вели трудные переговоры в новой татарской столице Крыма — в Бахчисарае.