Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

• Название: Войку, сын Тудора
• Автор: Анатолий Коган
• Издательство: "HYPERION"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-368-01038-3

Основу романа составляют приключения и подвиги Войку Чербула, сначала — рядового бойца, затем — сотника и наконец — капитана в войске Штефана Великого, господаря Молдавии. Все три части романа — «Высокий Мост», «Мангупская княжна» и «Час нашествия» — издавались отдельно.

Повествование охватывает самый драматический период средневековой истории Молдавии — 15 век, когда господарь (теперь — национальный символ страны и самый любимый её герой Штефан чел Маре) смог остановить нашествие турок на Европу на холмах своего государства. Автор органично сплетает исторические факты, холодную логику, идеи гуманизма, романтизм и элементы фэнтэзи.

---

— Ты спрашиваешь нас, учитель, — ответил Войку, — как будто человеку дано выбирать себе хозяина и смерть. Выбор за него делает судьба.

— Ну вот! — мессер Антонио легко вскочил на ноги. — Сразу видно, что вынянчил тебя сын Востока, правоверный Ахмет. А сам ты, воин и друг мудрецов, написавших для тебя все эти книги? — он широким жестом обвел кабинет. — Где твоя вера в свою саблю, в свой разум, в те знания, которыми ты уже владеешь и которыми еще одарит тебя жизнь?

Молодые люди примолкли, задумчиво рассматривая филигранные пояски орнамента на кубках и серебряной сулее.

— Так мы пришли к загадке, над которой вотще ломали голову мудрецы всех времен, — с удовлетворением заметил мастер, расхаживая по комнате. — Доброе дело нередко рождает зло, а кривда оборачивается правдой. Так, может быть, правы хитроумные злыдни, говорящие нам, что все равно, как себя вести, и делать надо только то, что тебе на пользу? Что собственная корысть твоя — лучшая мера твоим делам? Или еще, как хотел бы Войку, — во всем положиться на волю судьбы.

— Есть государь, — промолвил Володимер, — который не ждет ее приказов. Молва о его делах проникла в самые темные углы галерных трюмов, в самые черные ямы турецких темниц.

Зодчий остановился, прислушиваясь к стуку копыт, внезапно раздавшемуся за окном. Послышались голоса, звякнуло оружие. Мессер Антонио просиял.

— О волке помолвка, а волк — на порог! — ответил он молдавской пословицей и поспешил, оставив юношей, встречать неожиданных гостей.

«Вот я в доме этого удивительного человека, — думал Володимер, — первого мужа в городе. Я, вчерашний каторжник, беглый чужак. Накормлен, одет и обут, почти пристроен. Что же это за люди — жители странного Монте-Кастро, в который я попал? Так, в целом мире, могут принять незнакомого человека разве что казаки. Но у них — дикое поле, кочевые станы собравшихся вместе беглецов. Тут — богатый город, во всем устроенный край. И славный Зодчий крепости слушает меня, словно равного себе, и не гневит его моя дерзость, когда я вступаю с ним в спор. А польский пан не пустил бы такого дальше псарни. Что же это за люди и земля?»

6

Несколько минут прошло в тишине. Потом в комнату вошел невысокий мужчина лет сорока пяти, коренастый и крепкий. Незнакомец был в простом походном камзоле и плаще, в гуджумане, который он тут же снял, отдав ступавшему следом хозяину дома. Запыленные сапоги гостя свидетельствовали о том, что он — прямо с дороги.

— Этот, надо полагать, — твой ученик, мастер Антонио, — сказал незнакомый капитан, безошибочно кивнув в сторону Войку. — Узнаю белгородского кречета. А кто сей сокол?

Одежда вошедшего была обычной для капитанов и для крестьянских воинов побогаче. Но в больших серых глазах, в складе полных губ под еще черными усами, в очертаниях энергично выдвинутого вперед округлого, гладко выбритого подбородка, в орлиных бровях и каждой складке смуглого лица было столько властной уверенности, прирожденного величия и ума, что юноши сразу почувствовали обаяние необыкновенного человека. Так вздрагивает сердце витязя, увидевшего среди простого оружия внезапный блеск благородного и бледного булата. Кстати, на поясе незнакомца висела сабля с усыпанной самоцветами рукоятью, в золоченных чеканных ножнах. А на запыленной шапке, бережно поставленной Зодчим на столик под образом, кросовалось орлиное перо, прикрепленное драгоценным «сургучом» — украшением из золота с крупным рубином.

— Это друг моего ученика, государь, — промолвил мастер, почтительно, но с достоинством склоняясь. — Из людей московских.

Войку, а за ним и Володимер, преклонили колена. Перед ними был Штефан-воевода, господарь Земли Молдавской.

— Встаньте, храбрецы, — усмехнулся князь, с откровенным интересом разглядывая Володимера. — Чей же ты? — спросил он русского на наречии западных славян. — И откуда к нам залетел?

Русский смело рассказал господарю о себе. Штефан слушал внимательно, изредка перебивая юношу точными вопросами, показывавшими, что князь отлично знает и места, и события, о которых тот упоминал.

— Теперь ты вольный войник, — заключил Штефан, освящая княжьим словом свободу юноши. — Хочешь домой, на Москву? Если так, то ты опоздал: боярин Ходко, наш посол, на днях отправился в твою родную землю, а мог бы взять тебя с собой. Но пройдет полгода, и на Москву снова поедут наши люди. А может, ты, — добавил князь с чуть приметной усмешкой, — вернулся бы охотнее к сытым кормам отцов-миноритов, в Лиов?

— Не смейся над молодым волком, государь, — с почтительной лаской в голосе заметил Зодчий, — не хочет он к львовским боровам. И на Москву, наверно, не спешит, никто его там не ждет, сироту. Прослышал Влад, что в земле твоего величества нужны смелые бойцы; изволь сказать ему, правда ли это, государь.

Господарь кивнул, продолжая разглядывать статного россиянина.

— А коли так, есть у Влада мечта, о которой осмелюсь, государь, сказать тебе за него. Хочет сей юный воин князю Молдовы челом бить, о службе под рукой твоего величества просить.

— Подойди-ка, парень, — сказал воевода, еще пристальнее всматриваясь в лицо молодца, который, однако, не опустил глаз. — Отцы-монахи учили тебя грамоте. По-латыни разумеешь, пишешь?

— Да, государь.

— А на нашем, церковнославянском?

— Похуже, государь, славянских книг у миноритов немного. Но я русский, научиться недолго. Дозволь, однако, спросить твое величество, — залился он снова смущением. — Зачем спрашиваешь о том, великий князь?

— Ты грамотен, — нахмурился Штефан. — Поедешь в Сучаву, в приказ логофэта Боура. Подучишься делу — станешь добрым дьяком.

Володимер упал на колени.

— Я воин, государь, — сказал тихо юноша. — Дозволь служить тебе саблей.

Мессер Антонио, зная гневливый нрав прославленного воеводы, с тревогой поднял глаза на Штефана. Но лицо господаря было спокойно. Князь Штефан привык к таким просьбам от молодых людей, стекавшихся под его знамена из ближних и далеких земель.

— Служи, парень, ту службу, которая мне нужна, — ответил он. — Грамотных среди вас, добрых молодцев, нет, рубиться же может каждый. Иди в дьяки, а саблю у тебя никто не отнимет, — внезапно усмехнулся Штефан. — Носи ее, на нашей службе пригодится и она.

Воевода движением руки отпустил юношей; Войку низко склонился, отступая к выходу, как учил его мессер Антонио, и Володимер последовал за ним. За суконным пологом, служившим в кабинете Зодчего дверью, оба чуть не споткнулись от удивления. У самого входа, держа на коленях обнашенный палаш невиданной длины, на табурете сидел похожий на цыгана чернявый гигант, с непонятной ухмылкой скаливший зубы на опасливо суетившуюся вокруг стола донну Сильвию. Это был Хынку, главный телохранитель при особе князя, а при нужде — походный палач.

На следующий день Войку и Володимеру было дозволено присутствовать на княжьем суде.

Господарь в то время был верховным судьей своей страны. Дела помельче обычно разбирали два княжьих ворника — Верхней Земли и Нижней — и пыркэлабы крепостей, сам князь судил только наиболее важные. А для этого, когда позволяли военные заботы, разъезжал по Молдове, отправляя правосудие по городам и весям, как деды его и прадеды. В Белгороде в тот день для суда приготовили бывшую генуэзскую торговую палату — Фряжский дом.

Когда юноши, следуя, словно оруженосцы, за мессером Антонио, подошли к этому зданию, вокруг уже стояла гарнизонная стража и шумела толпа. Под колоннадой, окружавшей прямоугольный двор палаты, были собраны государевы чиновные люди и именитые белгородцы. Особняком, в простых суконных суманах, теснились небольшой, но гордой кучкой выборные военачальники немногих крестьянских общин, еще не проглоченных боярской ненасытной алчностью. Все стояли, посматривая на большое позолоченное кресло с высокой резной спинкой, поставленное на видном месте для господаря. Съехавшиеся в город по случаю прибытия государя бояре, спесиво посматривая вокруг, тоже собрались вместе и перешептывались в углу, сверкая золотом, парчой и отделкой драгоценных сабель.

Наконец быстрой походкой вошел и сел на свое место Штефан. Следом вошли и стали вокруг княжьего кресла пыркэлабы Дума и Германн, молодой думный боярин и будущий логофэт Тэут, думный дьяк Тоадер. Где-то за ними возвышалась мрачная фигура Хынку и угадывалась черная хламида княжьего лекаря Исаака.

Господарь медлил, чего-то ожидая, и в зал, кланяясь князю и извниняясь за опоздание, вошел в сиянии алого бархата и золота высокий мужчина лет тридцати пяти — посол Венеции Боргезе Гандульфи. Синьор Гандульфи ехал через Молдову и Крым к могущественному Узун-Хасану, царю персов и кочевых турок, азиатскому противнику Мухаммеда II, и прибыл в Белгород из Сучавы. Воевода попросил посла — единственного из присутствующих — сесть на мгновенно появившийся откуда-то табурет. Потом, увидев Зодчего, радушным жестом подозвал его к себе, пригласив занять место по правую свою руку.