Александр Снегирёв - Тщеславие

• Название: Тщеславие
• Автор: Александр Снегирёв
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-063798-0, 978-5-271-26084-1

Димке Козыреву двадцать семь. Димка добрый и честный. У него есть любимая девушка и хорошая работа. Только тачки нет… Наступает кризис. Девчонка уходит, с работы увольняют. Последний шанс — победить в литературном конкурсе.

Не жди решения жюри сложа руки! Займись рукопашным боем, подставляй соперников, будь беспощадным! Ни шагу назад!

Детективная история о том, как Димка Козырев стал писателем. Юмор и рыдания, кровь и нежность, блеск власти и нищета закоулков, а также призрак Арсения Тарковского в новом романе Александра Снегирёва «Тщеславие».

---

— …счастьем побывать здесь… — (Гав-гав-га-а-а-в)… — Да что же это такое, Людмила Степановна?! — воскликнул наконец маршал, обращаясь к координаторше, той самой полной даме в завитом парике, которая встречала молодых литераторов у автобуса. Она была в большом шёлковом платье и туфлях по моде двадцатилетней давности. Димка не спец в моде, но похожие туфли он видел в немецком каталоге недорогой одежды. Давным-давно кто-то подарил каталог Димкиным родителям, и они всей семьёй его рассматривали, восхищаясь чужой яркой жизнью, которая для них была недоступна. Один только дед фыркал, не для того он, мол, сражался. Зато, когда пошли страницы с девицами в купальниках, даже дед перестал вредничать и присоединился к просмотру. В детстве Димка листал каталог всегда, когда было скучно, и помнил картинки наизусть, поэтому, увидев теперь туфли на Людмиле Степановне, сразу их опознал.

— Сию минутку, Виктор Тимофеевич! — воскликнула Людмила Степановна и поцокала вниз по лестнице.

— Это святое место для русского литератора. Здесь подолгу жил поэт Арсений Тарковский…

— Рядом с м-медицинским к-кабинетом он жил. В седьмой комнате. Некоторые его п-приви-дение до сих пор встречают, значит так, — вставил, заикаясь, бывший диссидент Зотов.

— Надо как-то собачек успокоить, — донёсся снизу приглушённый голос Людмилы Степановны.

— Гав-гав, — ответили собачки хором.

— Как я их успокою? — огрызнулась дежурная.

— У нас конкурс, молодые писатели приехали со всей страны… Пошли, пошли отсюда! Брысь! Ой! Ах ты дрянь! — Людмила Степановна хотела ещё что-то прибавить, что-то нецензурное, но осеклась, вспомнив, видимо, о молодых литераторах, приехавших со всей страны и прислушивающихся теперь к каждому её слову. Людмила Степановна забулькала, и цоканье туфель стало подниматься обратно по ступеням. Некоторые молодые литераторы захихикали.

— …Бродский здесь живал… — продолжил маршал, лицо которого успело порядочно посереть от всего происходящего, а брови сгустились па переносице.

— Что-то вы п-путаете, Виктор Тимофеевич, — снова встрял диссидент. — Б-бродского здесь никогда не было…

— Меня псы покусали! Надо срочно в Москву, делать прививку от бешенства! — перебила запыхавшаяся Людмила Степановна.

— Людмила Степановна, вы что, хотите открытие сорвать?! — в надменном негодовании крикнул маршал, и брови его ощетинились навстречу Людмиле Степановне, словно штыки русских гренадёров навстречу французской коннице.

— Не ожидала такого к себе отношения, Виктор Тимофеевич! Ох, не ожидала! — Людмила Степановна, подвывая, задрала подол платья, обнажив мясистую икру с едва порванным чулком. — Прививку от бешенства! Срочно!

— Поздно вам прививку делать, Людмила Степановна!

Многие молодые литераторы гоготнули, Димка прыснул в кулак.

— Ах… ах… — запыхтела Людмила Степановна, колыхаясь всеми складками, как шёлковая медуза.

— Людмила Степановна, давайте открытие закончим, а потом мой водитель отвезёт вас к доктору, — смягчился маршал-попечитель и царственно дал понять, что эпизод с покусанной ногой исчерпан. — Прошу прощения, друзья, за эту заминку. Итак, на чём я остановился…

— На Бродском, — подсказал крашеный поэт. Услужливо, будто рюмочку поднёс.

— Ну да, Бродский, значит, здесь подолгу живал, иногда целыми зимами…

— Да не было здесь никакого Б-бродского! Он в ссылке б-был, — перебил диссидент. У маршала вид такой, что не перечь, но диссидент упёрся.

Да какая разница! Был не был! Тоже мне, птица! — взвизгнул маршал, называя птицей то ли Бродского, то ли диссидента, то ли кого ещё, присутствующим неизвестного. Сзади к нему на цыпочках подкралась покусанная Людмила Степановна. Она обеими руками ухватила стопку сочинений конкурсантов, решив, видимо, раздать их участникам для чтения.

— Общайтесь со своими старшими, умудрёнными опытом коллегами… — продолжил маршал-попечитель. Тут Людмила Степановна споткнулась и плашмя растянулась на полу. Романы, рассказы, стихи, пьесы и литературная критика рассыпались по лоснящемуся от мастики паркету. Листы залетели под стулья, соскользнули с лестницы. На этот раз уже никто из молодых литераторов не смог сдержать смеха. Маршал-попечитель, увлёкшийся собственной речью, не расслышал шума от падения Людмилы Степановны, не увидел разлетевшихся листков и потому принял хохот на свой счёт.

— Что смешного?! Ну перепутал Бродского с кем-то ещё, ну и что?! — обиженно возмутился маршал. Тут он заметил, наконец, барахтающуюся на скользком полу Людмилу Степановну, которую уже пытались поставить на ноги модный писатель Гелеранский и авторша сериалов и пьес Окунькова.

— Я могу продолжить, Людмила Степановна? — строго поинтересовался маршал.

— Конечно, Виктор Тимофеевич, извините, — произнесла та, оправляя платье в жёлтых от мастики пятнах.

— Итак, вам предоставили прекрасные условия, так что постарайтесь вести себя прилично. Не напивайтесь и не хулиганьте! Ну а если уж выпили, сидите тихо в номере… А теперь обед. — Маршал-попечитель закончил скомканно, как сплюнул, явно переживая, что выходки Людмилы Степановны и исправления въедливого Зотова не позволили ему произнести эффектную речь.

Молодые литераторы помогли собрать с пола листки с сочинениями, которые перемешались и перепутались. В итоге решили всё просто поделить на равные части и раздать каждому. Договорились, что если кто обнаружит фрагмент какого-нибудь романа, или рассказа, или чего ещё, то должен будет найти обладателя оставшейся части и так далее. Получив причитающуюся пачку, Димка вернулся в комнату. Марат и Саша поспешили на обед, и он остался один. Захотелось отлить. Перспектива надевать ботинки и идти через весь коридор в общий туалет показалась ужасной. Димка подошёл к раковине, уровень подходил, тютелька в тютельку. Будто для этого и делали. Нервы щекотало ощущение мелкого, неопасного нарушения правил. «Никому ведь хуже от этого не станет. Не удивлюсь, если этот фаянс помнит яйца многих писателей, которым было лень переться в общий сортир, — подумал Димка и включил воду. — Может, и сам великий поэт Арсений Тарковский, отец великого кинорежиссёра, устав на старости лет от хождения на костылях по коридору, точно так же отливал в раковину в своей седьмой комнате рядом с медицинским кабинетом»…

* * *

Из всех участников конкурса Димка особенно запомнил нескольких. Прежде всего, конечно, соседей по комнате: пучеглазого моргальщика-рассказчика Марата Губайдуллина, пишущего сентиментальные поучительные истории из жизни провинции, и Сашу Майского, худого поэта с испуганным лицом, крашенного, как уже отмечаюсь, в блондина. Саша гордился, что за его стихи администрация родного посёлка подала на него в суд. В глаза бросался долговязый и нервный сказочник из Петропавловска-Камчатского, примчавший с большим эпосом. Дагестанский фантаст запомнился внешностью этакого физика-очкарика с усами, топорщащимися щёточкой. Ещё один рассказчик — бритый наголо крепыш, ветеран Чечни, был немногословен и мужествен. В треугольном вырезе его грубого свитера всегда проглядывала тельняшка. Привлёк внимание Димки также драматург-революционер, видный парень с властным подбородком, русой чёлкой и коварными глазами. В своих пьесах революционер призывал к борьбе с антинародным правительством, погрязшим в гламуре. По коридорам «Полянки» драматург расхаживал в футболке с картинкой во всю грудь: омоновцы задерживают его, драматурга, на оппозиционном митинге. Омоновцы пытаются вырвать знамя, а революционер не отдаёт. Был ещё жизнелюб Армен, сын великого советского писателя. Армен приехал с чемоданом на колесиках, обклеенным бирками таможенных досмотров разных стран. Чемодан был набит толстенными кирпичами Арменовского романа, отпечатанного на плотной белоснежной бумаге. Армен каждому раздал лично по экземпляру.

Из девушек запомнились дородная поэтесса с мужиковатым лицом и необъятной грудью, болтающейся под футболкой без всякого лифчика; уже знакомая беременная соискательница кандидатской степени по филологии, которая оказалась автором кровавых рассказов про скинхедов. А ещё рассказчица из Кургана. Высокая, фигуристая, с пухлыми коралловыми губами, немного выпирающими клыками, заметной грудью красивой формы и густой рыжей чёлкой, спадающей на зелёные глаза. Носик рассказчицы был обсыпан веснушками. Она напоминала лису. Димка её так и прозвал — Лиса.

***

В первую ночь Димка пролежал часа три-четыре в провисшей металлической сетке раскладушки, провалившись, словно в гамаке. Заснуть не удавалось. Будто это не сетка, а живот железной самки на последнем месяце беременности. Вот-вот родит его. На пол. При малейших Димкиных движениях и вздохах все суставы мамы-раскладушки скрипели. Вдобавок Марат время от времени издавал громкие всхрапы, которые каждый раз звучали очень неожиданно. Димка вертелся, вертелся, а потом сложил чёртов механизм, бросил матрас на пол и наконец заснул.