Николай Стародымов - Тринадцатый сын Сатаны

• Название: Тринадцатый сын Сатаны
• Автор: Николай Стародымов
• Жанр: Детектив

Классический детектив. Валдимир Солоухин как-то писал, что роман должен походить на замок — с залами, коморками, пыльными чердаками и мрачными подвалами. Такой роман попытался написать и я.

---

— В самом деле? — Валентин не скрывал насмешки. — И каким же образом ты это сделаешь?.. Вот она, неблагодарность человеческая: я к нему с душой, угостил даже, а он хочет меня же за это арестовать!.. Не получится, Вадька, и не старайся. Я ведь детдомовский, так что драться умею. Да и в институте, когда учился, у нас там тренер по самбо был неплохой… Предупреждаю, что я борюсь исключительно с мафией, что у меня нет ни малейшего желания оказывать сопротивление официальному представителю правоохранительных органов, но если ты меня к этому вынудишь… Короче говоря, ты можешь идти, а я останусь здесь. Ты, конечно, можешь приехать с собаками сюда и сегодня, но будет лучше, если ты это сделаешь завтра. Пусть этот гад посидит тут еще ночку, пусть помучается кошмаром от осознания того, что ему не принесли ужин… Ну а потом, когда ты его вызволишь, допроси его с пристрастием, откуда у него деньги и все такое прочее… А главное: попытай, что такое Бульвар и где он находится. Запомнил? Бульвар. И если ты его сумеешь раскрутить, если узнаешь, что это такое, тебе еще одна благодарность обеспечена, а безутешной Яне Казимировне придется думать, как обеспечить свою жизнь на ближайшие лет десять.

— Какой Яне Казимировне?

— Так зовут жену Абрамовича… В общем, давай, Вадим, выметайся!

Валентин довольно бесцеремонно взял своего гостя за руку и потащил к выходу. Следователь особенно не сопротивлялся, просто не зная, как в такой ситуации поступить. Был бы тут Максимчук, Волосок или на худой конец Индикатор, они бы скрутили этого человека в два счета — и дело с концом. Они все были оперативниками, сыскарями, которые не раз сходились в схватках с бандитами. Ну а куда дергаться Вадиму, который и в институте на занятиях по физкультуре имел лишь липовую «тройку»?

И он покорился. Как всегда покорялся человеку, который был сильнее его физически или, что в данный момент куда важнее, морально.

…На улице Вадим прислонился к серой стене здания и так какое-то время постоял, испытывая невыносимое презрение к себе. Он не должен был так запросто выпускать из рук преступника. Не должен был! А отпустил. И теперь не знал, как быть дальше. Вернее, как быть — еще ладно. А вот как начальству докладывать о своем полнейшем провале?..

…Между тем Валентин, проводив сыщика, вернулся в свою каморку. Открыл шкаф, быстро переоделся. Достал заблаговременно приготовленную сумку, повесил ее на плечо. Теперь он выглядел — ни дать, ни взять — работягой, возвращающимся с работы… Вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Однако по коридору повернул не к выходу, а в противоположную сторону. По лестнице быстро сбежал на низший уровень подвала. Дошел до хорошо знакомой стальной двери, закрытой на большой висячий замок. Дубликат ключа от него уже давно лежал у Валентина в кармане, именно на такой вот, подобный этому, случай. Так что дверь открылась легко. И отсюда уже можно было попасть в лабиринт московских подземелий.

Не прошло и получаса, как Валентин оказался на узеньком, огороженном металлическими перилами, помосте, который через дверцу вывел его на платформу станции метро. Улыбнулся, поправив на плече потрепанную рабочую сумку, взглянувшему на него усталому милиционеру.

— На сегодня хватит, — сказал небрежно. — Смену оттрубил — можно и до дому — до хаты.

— Хорошо тебе, — кивнул тот. — А мне тут еще до вечера трубить… Счастливо!

— Всего доброго!

Вадим — Индикатор

Пауза затягивалась.

— А если ты ошибаешься?

Под немигающими черными глазами начальника, Вадим несмело пожал плечами.

— Может, и ошибаюсь, Сергей Реисович, — в данной ситуации Вострецов решился на то, чтобы попытаться выговорить имя и отчество начальника полностью. — Потому что решительных фактов, неопровержимых доказательств у меня практически никаких. Да только ведь посмотрите, как все четко укладывается… Сам знаю, что если я ошибаюсь, вы же с меня голову снимете…

— Да при чем тут я! — вдруг с неприкрытой досадой воскликнул обычно выдержанный и невозмутимый Ингибаров. — Сниму голову… Как будто снять с тебя голову — для меня самое главное!

Вострецова такая реакция удивила. Удивила… И одновременно заставила призадуматься.

Перед ним словно вспышка полыхнула. Вспышка, которая заставила зажмуриться. И одновременно приоткрыла глаза на происходящее, дополнила с таким трудом складывающуюся мозаику некоторыми новыми оттенками, из-за чего вся картина враз стала цельнее, выпуклее, объемнее, позволила взглянуть на происходящее чуть под другим углом.

Начинающий следователь словно перестал присутствовать здесь, перед начальником.

Дорогой ты мой, любимый и лично уважаемый Вадим свет-батькович Вострецов! А не кажется ли тебе, что ты оказался всего лишь мелкой разменной пешкой в некой сложной комбинации?.. Почему, по какой причине вдруг ты оказался единственным следователем, который ведет это непростое дело, в котором явно и недвусмысленно замешаны сильные мира сего? Уж не потому ли, что из-за его, Вадима свет-батьковича Вострецова, репутации, именно его, лично Вадима свет-батьковича Вострецова, поставили на расследование этого дела, что были заранее убеждены в том, что он, лично Вадим свет-батькович Вострецов, его успешно провалит? И уж не на то же самое намекнул Максимчук, когда в машине перед кафе Барабаса услышал рассказ обо всей этой истории? И не о том же вскользь сказал Валентин, оговорившись, что главного мафиози, на которого он охотится, кроме него, знает еще кое-кто?..

Не так давно эту мысль он высказал Ашоту, когда случайно встретил того в кафе. Но тогда он думал, что просто сморозил глупость, в которую сам в полной мере не верил. И только сейчас, после невольной реплики непосредственного начальника, вдруг понял, что тогда, расстроенный и слегка захмелевший, случайно высказал абсолютно трезвую и верную мысль. Да и тот же Максимчук…

Так значит, его и в самом деле поставили на дело изначально тупиковое, в уверенности, что он его и в самом деле благополучно провалит! Держали за болвана, вся задача которого состояла только в том, чтобы писать отчеты и изображать бурную деятельность…

Это истина. И это правда. И от того, что это истина, правда становится еще горше.

И параллельно — анализируя в последующем свои мысли и чувства в те мгновение, Вадим это понял — всколыхнулась в нем гордость. Гордость мужчины, гордость профессионала, гордость попросту человека, который потратил массу времени, нервов, человека, который рисковал жизнью, но выполнил-таки свою задачу, причем задачу непростую и выполнил ее единолично… Короче говоря, гордость!

Вадим вскинул голову.

— Я все понял, Сергей! — и в данном случае в реплике Вадима не было общепринятости в обращении к начальнику — просто подчеркнутое уничижение. — Я только сейчас наконец-то все понял… Значит, ты меня специально подставил!..

И Ингибарову стало стыдно.

Ему стало стыдно не сейчас, не в этот конкретный момент, когда вдруг начал произносить обидные слова этот мальчишка, ничего из себя, по большому счету, не представляющий и долго еще не будет из себя хоть что-то представлять. Сергею стало мучительно стыдно чуточку раньше, когда этот щенок еще ничего не понял, но когда Ингибаров понял, что он вот-вот поймет истину. И от того, что этот, повторился Сергей Реисович Ингибаров, ничего из себя не представляющий щенок вот-вот поймет неблаговидное поведение своего начальника, Сергея Реисовича Ингибарова, ему стало стыдно заранее, еще до того, как подчиненный произнес эти стыдные, а точнее сказать, стыдящие слова.

И Ингибаров заговорил с Вадимом совсем не так, как говорил всегда. Потом он неоднократно клял себя за тот порыв откровенности. Но в тот момент, наверное, и не мог поступить иначе. Как любой порядочный человек. Или хотя бы как человек, претендующий на то, чтобы хотя бы в собственных глазах выглядеть таковым.

— Да, Вадик, ты прав.

Сама по себе ситуация провоцировала собеседников на то, чтобы быть предельно откровенными и, соответственно, не делать различий по рангам. Именно предельно — ибо абсолютной откровенности вообще в природе не существует.

— Ты прав, Вадик, — Иногибаров говорил, не глядя на подчиненного, крутил в пальцах случайно попавшийся под руку пластмассовый неломающийся карандаш. — Я, лично я, предложил поручить это дело тебе, потому что только ты, по моему мнению, сумел бы загнать его в тупик. До этого ты делал это просто блестяще… А в этот раз ты вместо этого… — Ингибаров махнул рукой.

А потом он вдруг сказал такое, от чего Вадим просто обалдел. Потому что не то, чтобы он подобного до сих пор ни разу не слышал от начальника — он попросту не предполагал, что шеф может такое сказать.

Потом Ингибаров сказал… Он произнес эти слова просто и по-человечески, без обычных и привычных ужимок и стремления поиграть в загадочность.