ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ
• Издательство: Les Editeurs Reunis
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

---

Месяца за два до освобождения из Владимирского централа я подал заявление на имя начальника тюрьмы с просьбой записать меня евреем в документах, которые я должен был получить по выходе из тюрьмы. Мне отказали, сославшись на изъятый при аресте паспорт. Позже я обращался в милицию с просьбой о перемене записи в графе о национальности – сначала мне отказали потому, что я был под гласным надзором, потом потому, что у меня не снята судимость, снять же ее я мог лишь через 8 лет. Ассимиляторов вполне, разумеется, устраивает считать меня евреем, но числить в русских.

Не скрою, что пройдя за 7 лет все круги пенитенциария, я психически устал и, освободившись, мечтал лишь о том, чтобы меня оставили в покое. Но где там? Слежка, надзор, вызовы в КГБ, в милицию, необходимость ютиться по чужим, углам… Меня прописали в г. Струнино Владимирской области. Иногда струнинская милиция письменно разрешала мне съездить в воскресенье в Москву к матери, однако московская милиция рекомендовала мне «не попадаться ей на глаза». Так что и в эти редкие – вроде бы дозволенные – наезды домой я вынужден был скрываться, ночуя у друзей. И так должно было продолжаться 8 лет. Не правда ли, кое-что проясняется в мотивах моей попытки эмигрировать, мотивах, которые с примитивной тенденциозностью зашифрованы в сакраментальном зачине – «Будучи антисоветски настроен…»?

В январе 70 г. я переехал в Ригу, к жене. В феврале нами был получен вызов из Израиля и встал вопрос о сборе документов, кои необходимы для подачи в ОВИР прошения о выезде за границу. Проблема проблем – получение производственной характеристики. Производственная характеристика («с работой (не) справляется, в общественной жизни участие (не) принимает, морально (не) устойчив, идеологически (не) выдержан…») для выезда в Израиль на постоянное жительство. Что это – неосознанно-издевательский настрой предельно бюрократизированной государственной машины или плод личного творчества какого-нибудь партийного функционера? Так или иначе каждое второе слово в устах некоторого числа хмурых граждан СССР – характеристика.

Ее не дают по разным причинам. Одному – потому что он служит в армии (Вульф); другому – потому что он учится в ВУЗе (Израиль) и стоит ему заикнуться об этой характеристике, как его исключат из института и забреют в солдаты, а ни во время военной службы, ни в течение как минимум 3-х лет после нее о выезде за границу не может быть и речи; третьему (Сильва) – потому что он недавно окончил институт; четвертому – просто не дают. Чаще всего ссылаются на отсутствие письменного запроса о характеристике из ОВИРа. Последний же посылать запрос отказывается, сообщая, что «характеристика нужна вам, а не нам». Лично мне известно достаточно большое число людей, для которых само слово характеристика стало чуть ли не наваждением. Но еще большее число людей, желающих выехать за границу, не находит в себе достаточного мужества для публичного обнаружения своего желания. Не говоря уж о неизбежных опасениях, питаемых памятью о недавнем прошлом, страхов перед возможностью повторения мрачных гримас истории, все достаточно хорошо знают о роковой неизбежности – пусть и не столь откровенных, как бывало, – репрессивных мер воздействия на потенциального «изменника родины» (которому зато в трамвае можно под одобрительный улыбчивый аккомпанемент всего вагона рявкнуть: «Убирайся в свой Израиль!»). Как только твое желание эмигрировать становится достоянием производственно-милицейско-квартирной гласности, тебе уже не дают «забыться». Кое-кто сопровождает слово «Израиль» ритуальным действом – заклинивает телефонный диск карандашом. Недаром, недаром так надрывно смеются над анекдотом: «Евреи, отъезжающие в Израиль, ваш поезд отходит с Северного вокзала!»

По месту моей работы в Риге я не мог получить характеристику, т.к. работал там, говорят, слишком недолго. Я поехал в Москву, а потом в Струнино, полагая, что там я трудился достаточно долго, чтобы надеяться на получение этой бумажки. Когда я сказал начальнику отдела кадров, что приехал из Риги специально за характеристикой, он удивился, сообщив, что они могли бы выслать ее мне по почте. «Видите ли, – смущенно пояснил я, – то учреждение, которое требует мою характеристику, настаивает, чтобы на нем стояло: «Для выезда на постоянное жительство в Израиль». (Легко объяснимая предосторожность: ведь характеристику – просто так – получить не составляет особого труда). Не буду описывать эмоционально-демагогических реакций начальника отдела кадров на мое пояснение, скажу только, что мне было велено явиться на следующий день к председателю фабкома, и тот после ряда банальных вопросов типа «зачем ты едешь в Израиль?» и «Что тебе там делать?» вдруг огорошил меня: «А если завтра моего сына пошлют защищать арабов, ты что же – стрелять в него будешь?» Ну как тут было не спросить: «А разве ваш сын уже вернулся из Чехословакии?» Характеристику мне, естественно, не дали.

Кто как реагирует на откровенные издевательства. Можно ждать из года в год – чему много примеров, – жить, сидя на чемоданах, с великим трудом собирать ежегодно документы – кому это под силу – для подачи их в ОВИР, писать объяснения на тему, что в Израиле у тебя родственники, что Израиль твоя истинная родина, что ты стремишься туда по духовно-национальным соображениям и получать ответы типа: «Жилплощадью и работой вы обеспечены, материально от родственников, проживающих в Израиле, не зависите и потому оснований для разрешения на выезд нет». Это не по мне. Я счел себя ущемленным в праве на эмиграцию и заключил, что имею моральное право ответить на цепь беззаконных актов, правонарушением, охватываемым диспозицией ст. 83 УК РСФСР. Я имею в виду незаконный выезд за границу, караемый сроком до 3-х лет. Я заявляю, что акт, на совершение которого мы покушались, квалифицирован обвинением ложно. Нам инкриминируют умышленные действия в ущерб государственной независимости Союза ССР. Совершенно очевидно, что прямым умыслом каждого из нас был выезд за границу. В период предварительного следствия я с унылым упорством пытался выяснить у всех трех следователей, поочередно работавших со мной, и у прокурора Пономарева, что надо понимать под посягательством на государственную независимость СССР в данном конкретном случае. Несмотря на убогость их фантазии, я все же понял, что дело сводится по преимуществу к причинению ущерба престижу СССР, ибо наш побег был бы ложно обыгран вражеской пропагандой. Ну, во-первых, ориентироваться при оценке тех или иных деяний на клеветнические обыгрыши так называемых врагов – занятие несолидное, а во-вторых, вряд ли кого-нибудь из нас остановило бы предположение, что этот побег послужит укреплению престижа СССР. Ни СССР, ни его престиж не определяли наших действий и намерений.

С юриспруденцией у меня шапочное знакомство (всего лишь вторая судимость!), в следственном изоляторе мне категорически отказываются дать какую-либо юридическую литературу (я не могу получить даже конституцию СССР!), поэтому свои соображения я не могу подкрепить соответствующими ссылками и цитатами. Однако мне хотелось бы отослать суд к книге «Особо опасные государственные преступления», вышедшей где-то в году 65, – там утверждается, что измена родине может быть совершена лишь с прямым умыслом причинения ущерба государственной независимости СССР. Наличие такого умысла у нас следствием не установлено. В данном случае можно говорить только об эвентуальном умысле, каковой состава измены родине, на мой взгляд, не образует.

Я считаю, что каждое государство, ратифицировавшее «Всеобщую Декларацию прав человека» (а СССР ее ратифицировал), обязано реально гарантировать каждому своему гражданину осуществление прав, о которых говорится в этой Декларации. В том числе и ст. ст. 13, 14 и 15. Лишь в ответ на вопиющее попрание моих человеческих прав я решился на бегство за границу. Это был акт отчаяния.

Мы не собирали сведений о военном потенциале СССР, не перерисовывали двух-свайных деревянных мостов (к иным у нас нет доступа), не подкрадывались к государственным секретам… Я полагаю, что нельзя нас судить, исходя из предположения о том, как бы мы вели себя за границей и как пропагандистская служба тех или иных государств оценила бы наш побег. Если же говорить о престиже СССР, то нет никакого сомнения, что ответственность за ущерб таковому несут те, кто, лишив нас возможности выехать за границу легальным путем, спровоцировали покушение на нелегальный выезд, а теперь обвиняют в измене родине, нанося самим фактом такого обвинения наиболее ощутимый удар по престижу СССР. Ибо во всех цивилизованных странах побег за границу расценивается не более как мелкое правонарушение. Нет сомнения в том, что всякое государство имеет право карать за деятельность, которую оно считает враждебной себе, но карать лишь исходя из конкретно инкриминируемых актов, а не в зависимости от того, как эти акты будут названы. Из книги «Нюрнбергский процесс над нацистскими судьями», изданной «Юридической литературой» в 70 г., явствует, что работников гитлеровского судебного и законодательного аппаратов судили в частности и за то, что они приговаривали к смерти людей, пытавшихся бежать из 3-го райха. Вальтер Брем, бывший помощник главного имперского прокурора при «народной судебной палате», признал, что они судили людей, покушавшихся на побег, исходя из надуманных предположений о том, что эти люди вступят за границей в воинские подразделения, враждебные райху. Это было во время войны! Таких людей судили, основываясь на мнении, что они будут вести себя враждебно райху, как только им к тому представится возможность.