ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ
• Издательство: Les Editeurs Reunis
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

---

Защитники Менделевича, И. Залмансона, Альтмана, Федорова, Мурженко, Хноха и Бодни (адвокаты Ария, Ильина, Лесько, Торопова, Сарри, Свистунов) указывали, что у их подзащитных не было прямого умысла подрывать мощь Советского Союза или нанести ущерб его внешней безопасности, а без подобного прямого умысла не может быть ст. 64. Защитник Менделевича адвокат Ария сказал: «С 1968 г. у моего подзащитного было четкое стремление уехать в Израиль, который он ошибочно считает своей родиной… И если б Менделевич убежал в Израиль молиться своему богу, и, может быть, даже хулить СССР, это не могло бы принести ущерба нашей внешней безопасности».

Защитники С. Залмансон, Менделевича, И. Залмансона, Альтмана и Хноха считали, что действия их подзащитных, за которые они обвиняются по ст. 70, оценены неверно. Защитник Хноха адвокат Сарри сказал: «Абсурдно думать, что советский государственный строй может быть ослаблен распространением таких документов, как «Нехама приехала» и «Ваш родной язык», а тем более их хранением. Мотивы, по которым Альтман участвовал в издании журнала «Итон» (журнал об истории и жизни Израиля, вышло всего два номера), его защитник Лесько не считает антисоветскими. По всем этим причинам защитники С. Залмансон, Менделевича, И. Залмансона, Альтмана и Хноха просили переквалифицировать обвинение со ст. 70 на ст. 1901. Защитник Мурженко Ильина обратила внимание суда на то, что никаких доказательств антисоветских убеждений у ее подзащитного, кроме прошлой судимости, обвинение не указало. То же самое говорила и защитник Федорова адвокат Торопова.

Защитники просили учесть смягчающие обстоятельства.

Защитник Кузнецова адвокат Лурьи обратил внимание суда на слова, сказанные его подзащитным Бодне: надо постараться обойтись без насилия, летчики должны быть без царапинки. «Поэтому, заявил Лурьи, – из обвинения надо исключить умысел на угрозу жизни летчиков». По поводу исключительной меры наказания, которую потребовал обвинитель, Лурьи сказал: «Нужно ли применять эту меру, если преступление не совершено, благодаря органам госбезопасности самолет на месте, летчики здоровы? Я думаю, что такую исключительную меру применять нельзя».

Подсудимые произнесли свои последние слова:

М.Ю. Дымшиц:

Очевидно, каждый преступник считает свое наказание слишком суровым. И все же я хочу высказать свое мнение относительно предполагаемого наказания. Я считаю чрезмерно жестоким то, что запросил прокурор. Прокурор часто употреблял слово «если». Гражданин прокурор, я думаю, исчерпал весь запас самых страшных предположений. Если б мы сели в Финляндии и нас бы выдали, то тогда?… Если бы были пассажиры? Я не либерал и хорошо понимаю, что такое борьба. Подобная строгость наказания вам нужна для того, чтобы и другим неповадно было. Я сам предложил первый вариант, но мы его сами и отставили. Гражданин общественный обвинитель говорил от имени летчиков. Жаль, что рядом с ним не сидели те из отдела кадров, к которым я безуспешно обращался за работой. Они-то могли бы меня остановить – до осени 1969 г., а потом меня могли остановить только органы КГБ. Мы, группа подсудимых, люди разные по характеру. Многие из нас познакомились в последние дни. Отрадно, что мы не потеряли человеческий облик и здесь. И не стали кусать друг друга, как пауки в банке. Я благодарю органы за гуманность, проявленную к моей жене и дочке. Прошу суд отнестись ко мне справедливо и гуманно.

Сильва Залмансон:

Я не могу придти в себя… Я ошеломлена теми сроками, которые требует для нас прокурор. Сейчас прокурор предложил снять головы за несодеянное. Если суд согласится, то погибнут такие замечательные люди, как Дымшиц и Кузнецов. Я считаю, что советский закон не должен рассматривать как измену чье-либо намерение жить в другой стране, и убеждена, что по закону нужно было бы привлечь к суду тех, кто незаконно попирает наше право жить, где нам хочется. Пусть суд хотя бы учтет тот факт, что если бы нам разрешили уехать, не было бы этого «преступного сговора», доставившего нам столько боли… и еще больше боли нашим родным. Израиль – страна, с которой мы, евреи, связаны духовно и исторически. Надеюсь, что правительство СССР в скором времени положительно решит этот вопрос. Нас никогда не покинет мечта соединиться со своей древней родиной. Некоторые из нас не верили в успешность этой затеи, или верили очень мало. Еще на Финляндском вокзале мы заметили слежку. Но мы уже не могли вернуться. Вернуться к прошлому, к ожиданию, к жизни на чемоданах. Наша мечта о жизни в Израиле была несравнима со страхом той боли, которую нам могли причинить. Своим отъездом мы никому не причинили ущерба. Я хотела жить там семьей, работать. Политикой я бы не стала заниматься. Весь мой интерес к политике исчерпывается просто желанием уехать. Я и сейчас ни минуты не сомневаюсь, что когда-нибудь я все-таки буду жить в Израиле. Эта мечта, освященная двумя тысячами лет надежды, никогда меня не покинет. В следующем году в Иерусалиме! И сейчас я повторяю:

Если я забуду тебя, Иерусалим,

Пусть отсохнет моя правая рука!

(Повторяет эти слова по-еврейски. Прокурор прерывает ее). Я кончила.

Иосиф Менделевич:

Я хотел бы еще сказать вам, что свои действия, направленные на захват самолета и нарушение государственной границы, я признаю преступными. Но моей виной является и то, что я позволил себе быть неразборчивым в средствах для достижения своей мечты. Эти полгода научили меня тому, что эмоции надо подчинять разуму. Я понимаю, что я должен понести наказание, и призываю суд к великодушию по отношению к моим товарищам.

Эдуард Кузнецов:

Государственный обвинитель исходит из предположения, что за границей я стал бы заниматься деятельностью, враждебной по отношению к Советскому Союзу. При этом он исходит из моих якобы антисоветских убеждений, которые я, однако, никому не высказывал. У меня не было умысла нанести ущерб Советскому Союзу. Я всего лишь хотел жить в Израиле. Возможная просьба о политическом убежище не расценивалась мною как враждебный политический акт. Об этом неверно говорится в обвинительном заключении. Я не высказывал желания выступить когда-нибудь на пресс-конференции и ни с кем не обсуждал этого вопроса. Не вдаваясь в прочие причины отсутствия у меня таких намерений, скажу только, что присущий мне иронический склад ума надежно застраховал меня от всяких политических выступлений. Я искренне сожалею, что дал согласие на участие в этом деле, и считаю себя лишь частично виновным по ст. 64-а (через 15) и по ст. 72 УК РСФСР. Прошу суд о снисхождении к моей жене Сильвии Залмансон. Прошу и о справедливости к себе. Живешь ведь один раз.

Израиль Залмансон:

Единственное, что толкнуло меня на это – желание жить и работать в государстве Израиль – моей духовной родине. Желание это сделалось главной целью моей жизни. Под следствием я понял ошибочность моего поступка. Я хочу заверить вас, что впредь никакие обстоятельства не заставят меня переступить закон.

Алексей Мурженко:

Прежде чем говорить о себе, я прошу суд о снисхождении к Кузнецову и Дымшицу.

Я полностью согласен с моим адвокатом. Прокурор утверждает, что я антисоветчик и поэтому принял участие в этой акции. Но это неверно. Первая судимость была причиной полной неустроенности моей жизни. А то, что я принял участие в этом предприятии, – следствие моей жизненной неопытности. Моя жизнь – это 8 лет Суворовского училища; 6 лет лагерей для политических заключенных и только два – свободы. Проживая в глуши, я не имел возможности применить свои знания и должен был их похоронить. Вы решаете мою судьбу, мою жизнь. 14 лет заключения, которые потребовал обвинитель, означают, что меня считают неисправимым и решили поставить на мне крест. Я никогда не преследовал преступных целей. Я прошу суд определить мне такой срок наказания, который оставил бы мне надежду на счастье, на будущее мое и моей семьи.

Юрий Федоров:

Размышляя о том, что мы совершили, я убедился, что у нас была единственная цель – покинуть СССР. Ни у кого не было цели вредить СССР. Считаю, что нами были приняты все меры, чтобы обезопасить жизнь летчиков. Я признаю себя виновным лишь в попытке нарушить государственную границу и готов за это нести ответственность, но по совести виновным себя не считаю – ничего не совершил. Обвинитель не поскупился на сроки, но знает ли он, что значит хотя бы три года в лагере… Речь общественного обвинителя направлена против захвата самолета и с ней можно согласиться. Что касается револьвера, то он был взят на случай финляндского варианта. С антисоветскими убеждениями я расстался еще в лагере. Идя же на захват самолета, мы не подозревали, что кто-то из нас более виноват, а кто-то менее. Каждый делал, что мог. Вдруг оказалось, что во всей акции больше всех виноваты Дымшиц и Кузнецов. Дымшиц по крайней мере собирался пилотировать самолет, но не могу понять, почему Кузнецов вдруг оказался виновнее всех нас остальных. В отношении возможных последствий я могу сказать, что раз уж акция не состоялась, то не стоит и гадать о том, как бы она прошла. Прошу суд проявить милосердие к Кузнецову и Дымшицу. Хочу подчеркнуть: я сам настоял на своем участии, а Мурженко привлечен мною даже вопреки желанию Кузнецова.