Михаил Волконский - Жанна де Ламот

• Название: Жанна де Ламот
• Автор: Михаил Волконский
• Жанр: Русская классическая проза

 В основе произведений одного из самых известных беллетристов начала ХХ века князя Михаила Николаевича Волконского - "неофициальная история" XVIII столетия, сплетающаяся из множества скандальных историй, дворцовых тайн, приключений и мистики. Интриги, власть, коварство, любовь и деньги - неизменные составляющие его авантюрно-приключенческих романов "Темные силы" и "Жанна де Ламот"

---

Кавалькада промелькнула, как видение, вдруг явившееся и исчезнувшее, и снова все стало по-прежнему: Нева катила свои темные тяжелые волны, медленно двигалась баржа и взмахивали весла на ялике… Тетка перебирала спицами, вязала напульсник, и Наденька — тоже, и так вот изо дня в день…

Скучно! Хоть бы приехал кто!.. Но приехать к ним некому!

Как раз в эту минуту, словно бы в ответ на мысли Наденьки, вошел лакей и доложил:

— Княгиня Гуджавели, прикажете принять?

«Кто же это? — стала вспоминать Наденька. — Кажется, мы такой и не знаем!»

— Княгиня Гуджавели? — переспросила фрейлина. — Не помню что-то! Надин, мы ведь не помним такой? — обратилась она к Наденьке.

— Я не знаю, тетя! — пожала плечами Наденька.

— Извинитесь и скажите, что я никого не принимаю, — приказала тетя Пильц фон Пфиль.

Лакей ушел, но почти тут же вернулся с подносом, на котором лежал лист бумаги, где было написано по-французски:

«Зизя Атанианц, институтская подруга Лили Пильц, ныне княгиня Гуджавели, просит принять ее как старую подругу!»

— Ах, да это же Зизя Атанианц! — воскликнула фрейлина. — Просите ее скорей, просите же, как же, помню ее!

Зизя Атанианц стремительно влетела в дверь и кинулась на шею своей подруге.

— Откуда ты?.. Где была?.. Как же так вдруг?..

Княгиня едва успевала рассказывать:

— Ах, дорогая, я жила за границей, в Лондоне, а потом в Крыму… Там у нас земной рай, в Крыму-то… И вот соскучилась по столичной жизни… Я там оставалась в стороне от жизни и так отстала от всего…

— А я, моя милая, — рассказала в свою очередь Пильц фон Пфиль, — тоже живу затворницей, как в монастыре, никуда не показываюсь, да и здоровье не позволяет…

— Ну, все-таки я так рада видеть тебя!..

— А я-то разве не рада? Ты надолго?

— Не знаю еще… Как поживется…

— Ну и отлично!.. Но твой приезд так меня взволновал…

И разговор старых подруг затянулся до бесконечности.

Глава XVIII Те же и княгиня

Орест Беспалов пропал на три дня и в доме Николаева не показывался, так что даже Анна Петровна, мать Саши Николаича, обеспокоилась и пришла в кабинет сына расспросить его, что могло такое случиться с «месье Орестом», и отчего его так долго нет.

— Вероятно, он хронически нездоров, маман! — ответил Саша Николаич. — Впрочем, если он не явится сегодня, то я пошлю о нем узнать у его отца!

— То-то же! Его же три дня уже нет!

— Неужели три дня?

— Вот что значит, милый мой, вести рассеянную жизнь, участвовать в кавалькадах и тому подобное!.. Вы же потеряли счет времени!

— Да, и в самом деле! — согласился Саша Николаич. — Я в эти дни что-то уж слишком разгулялся! А что, вы давно не видели Наденьку Заозерскую?

— Она вчера была у меня и сегодня опять хотела заехать. К ее тетке явилась приехавшая в Петербург товарка по институту, какая-то восточная княгиня из Крыма, и Наденьке теперь посвободнее.

— Не пугайтесь, это я! — послышался в это время голос Ореста, и в растворенном окне показалась его фигура.

Хотя он и просил не пугаться, но его появление было так неожиданно, что Саша Николаич и Анна Петровна невольно вздрогнули.

— Вы что же это? — спросил Саша Николаич. — Опять нездоровы, как говорит маман, если опять показываетесь в окне?

— Гнусные предположения, помилуйте, гидальго! Сегодня я как стеклышко и мог бы, не нарушив чистоту ваших заветов, переступить порог вашей хижины, если бы не некоторый изъян в деталях моего туалета, пришедшего в некоторый беспорядок за прошедшие три дня!

— Где это вы пропадали? — спросил его Николаев.

— Еще одна новая связь в аристократическом обществе!.. Ничего тут не поделаешь… Известное положение в свете обязывает!.. Объявился маэстро бильярдной игры; ну, понимаете, я и увлекся…

— Игрою?!

— Нет, коньяком. Коньяк у него просто удивительный! Он дышит, но зато и выдержать его для человека просто невозможно. Я из всех трех ночей только коньяк и помню, а потом там все сливается; ну и, по правде сказать, я никак не могу сейчас рассудить, что там сон, а что — действительность! Какие-то голоса… табачный дым… трубки!..

— Ну, я уйду! — сказала Анна Петровна вставая.

— Благодетельница!.. — остановил ее Орест. — Может быть, я шокирую вас? Так вы меня без всяких там церемоний в три шеи по загривку!..

— Нет, нет, я пойду! — настаивала Анна Петровна и обратилась к сыну: — Верно, сейчас Наденька приедет, и тогда я пришлю за тобой!..

И она мелкими шажками вышла из комнаты.

— Ну, так вот, — продолжал Орест, подпрыгнув и удобнее устраиваясь на подоконнике, — я и говорю: табачный дым, трубки, какие-то рожи… Потом чувствую, что меня хоронят… Заколотили в гробу, и я слышу разговор про вас! Вам готовится какая-то гадость: что именно — вспомнить не могу. Для этого надобно снова напиться, тогда вспомню. Потом я ужасно мучился, что меня заживо зарыли в землю; я сделал нечеловеческое усилие над собой, очнулся, поднял руки и уперся ими в доски, вскинул ногами и они тоже ударились в доски… Представьте себе мой ужас… Но потом все оказалось просто: я лежал под столом… заснул там… Ну, а дальше опять канитель. Опять коньяк, да!.. Вот что, гидальго!.. Это я помню уж, когда я совсем пришел в себя… хотя я был еще… Ведь я видел принчипессу!

— Какую принчипессу?

— Марию, которую вы знавали еще в качестве воспитанницы титулярного советника Беспалова. Я видел ее на Фонтанке, как она проследовала из кареты в подъезд; оказалось, что она жена какого-то итальянского князя, все титулы которого трезвому, уважающему себя россиянину произнести никак невозможно…

— Вас спрашивает дама, — доложил вошедший в это время лакей, обращаясь к Николаеву.

— Дама? — удивился Саша Николаич.

— Да-с, княгиня… дальше я не мог запомнить… Вот они тут написали…

И он подал золотообрезный листок, очевидно, вырванный из элегантного дамского блокнота.

— Супруга, — прочел Саша Николаич, — дука дель Асидо, князя Сан-Мартино.

— Это она! — воскликнул Орест. — Говорю вам: это она!.. Поступайте, как знаете, а я исчезаю, ибо боюсь смутить ваши и принчипессы прекрасные очи видом своего ничтожества…

И он действительно исчез в единый миг, будто бы провалился сквозь землю.

Саша Николаич хотел остановить его, сейчас же выглянул в окно, но, посмотрев направо, а потом налево, уже не увидел Ореста нигде.

— Вероятно, княгиня не меня, а барыню спрашивала? — поинтересовался он у лакея.

— Нет-с, они именно вас спрашивали! — настаивал лакей.

— Тогда проси ее сюда!

В кабинет Саши Николаича вошла высокого роста женщина, хорошо сложенная, с твердою, почти мужской походкою, но по фигуре, очевидно, уже немолодая. Ее лицо было закрыто густой вуалью. Она тотчас же подняла вуаль, и Саша Николаич увидел перед собой совсем не ту, которую, на основании слов Ореста, он ожидал увидеть.

Явившаяся к нему княгиня Сан-Мартино была, скорее, пожилой женщиной, с резкими чертами лица, лишь свидетельствовавшими о том, что когда-то и она была красива. Ее кожа была смуглой от солнечного загара. Манера и осанка были безукоризненными, и Саша Николаич сразу же увидел, что он имеет дело с женщиной, привыкшей жить среди людей, которые присвоили себе право распоряжаться другими.

Княгиня вошла, подняла вуаль, с достоинством поклонилась и села в кресло, пригладила рукою волосы и указала Саше Николаичу рукой на кресло.

— Я нарочно приехала в Петербург, чтобы повидаться с вами, — начала она. — Как вы можете судить по моему имени, я — иностранка, очень плохо говорю по-русски и приехала в Петербург издалека нарочно, чтобы повидаться с вами…

Говорила она на том изысканном французском языке, на котором изъяснялись при дворе французских королей и который был выработан целым рядом поэтов и писателей в салонах Рамбулье.

— Я к вашим услугам, — вежливо склонил голову Саша Николаич, — будьте добры, княгиня, приказывать, чем я могу вам служить?

Он тоже воспитывался в Париже и владел французским языком в совершенстве.

— Дело касается вас, — начала княгиня, — главным образом потому, что в нем замешана не только память вашего покойного отца, но и его честь…

Саша Николаич так мало знал о своем отце, что каждое упоминание о нем сильно его волновало.

— Вы знали моего отца? — воскликнул он.

— Нет, к сожалению, я не была знакома лично с кардиналом Аджиери; несмотря на все мои старания, обстоятельства складывались так, что мы встретиться не могли. Судьба не захотела этого, а то, вероятно, мне не пришлось бы сейчас разговаривать с вами и все было бы покончено еще с вашим батюшкой… О, я слишком уверена в чести кардинала Аджиери и не сомневаюсь также и в том, что это его достоинство перешло и к его сыну! Поэтому я и приехала в Петербург издалека, чтобы повидаться с вами.