Павел Крусанов - Мертвый язык

• Название: Мертвый язык
• Автор: Павел Крусанов
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-01071-8

«Мертвый язык» — новый роман культового петербургского писателя. Мастерство и цветистость прозы, необычность сюжета, мягкий юмор и удивительный оптимизм — фирменные знаки этого признанного и любимого многими автора.

О чем этот роман? О любви и ненависти, о тщете желаний, о надежде и осознании ее иллюзорности, о мире, у которого вышел срок годности. Корни героев тоскуют по райской земле, но действительность катастрофична даже тогда, когда надевает маску благополучия и процветания. Попытки героев вернуть обществу зрелища статус реальности, вновь обратить клюквенный сок в горячую кровь, раз за разом терпят поражение. Но найденный ими «душ Ставрогина», природа которого так до конца и остается не постигнутой, дает им шанс в образе перволюдей вновь обрести эдем. Такая история. Надо сказать, довольно запутанная…

---

Ясным утром в июне хочется мороженого и счастья, но без жертв — никак, и Настя, предварительно созвонившись с подругой-однокурсницей, отправилась к десяти на экзамен. В старинных гулких коридорах было прохладно и скучно, редкие стайки студентов толклись возле кафедр и деканатов. Генетику принимали два преподавателя — седой строгий профессор и худой остроносый доцент с засаленными волосами, похожий на мокрую левретку, — про него на факультете ходил слух: дескать, если, сдавая ему экзамен, достаешь зачетку из-под глубоко декольтированной кофточки — «уд» (в смысле «троечка») тебе обеспечен, невзирая на полное незнакомство с научной дисциплиной. Подруга Катенька оделась чрезвычайно дерзко и подгадала так, чтобы попасть к доценту. Настя, будучи увлеченным членом студенческого научного общества, пошла с билетом к профессору.

Катенькин «уд» (озорная Катенька называла его вставочкой, так и объявляла всем интересующимся после очередного экзамена: «Получила вставочку») и неизменное Настино «отлично» решили отметить бокалом шампанского в кафе. Немножечко отметить, совсем чуть-чуть, без разгула и излишеств — послезавтра последний экзамен, а уж конец сессии отпраздновать придется как следует — с легким сердцем и засучив рукава. Сели в Катенькину «мазду-3» (подарок родителей по случаю поступления в Герцовник; сказали, мол, пройдешь по конкурсу — получишь мамину машину, не пройдешь — машину продадим, и будешь за эти деньги грызть гранит на платном отделении; Катенька напряглась и по конкурсу прошла, но хорошо учиться дальше стимула уже не было — ничего удивительного, что к четвертому курсу она докатилась до сплошных «вставочек» и перезачетов) и намотали на колеса широкую петлю: по Мойке, Вознесенскому, Казанской — на Гороховую.

По непонятной причине «Zoom» был набит сидящими и снующими туда-сюда живульками, облепившими даже подушки в чиллауте. Катенька с трудом запарковала «мазду» и ехать в другое кафе не хотела, к тому же на улице разыгралась небольшая гроза, так что подружки, не найдя свободного столика, подсели к молодцеватому дядечке в футболке с махрящимися наружными швами и расшитой бисером шапочке, которую он в помещении с головы не снял.

Заказали шампанское и пломбир с ромом и шоколадной крошкой. За окном по мокрому тротуару шли ноги. Сосед, беспардонно разглядывая подружек, тянул из бокала брутальное пиво. У него были умные серые глаза с искоркой азарта в зрачке, да и вообще он выглядел довольно эстетично. Вот только шапочка вызывала у Насти неясную тревогу.

— Однажды моя тетя, — сообщил сосед, обращаясь к подружкам запросто и без предисловий, — рядовая женщина с незадавшейся судьбой, из тех, что всегда едят то, что полезно, а не то, что вкусно, перебирала старые бумаги и нашла записку, посланную ей ухажером в четвертом классе: «Маша, выйдиш?» — Сосед голосом изобразил соответствующие орфографические ошибки. — Она уже не помнила, куда ей следовало выйти, но помнила, что написал эту записку шалопай Карпухин с последней парты. Тогда он был троечник и грубиян, а теперь — хозяин небольших размеров нефтяной трубы и регионального телеканала. Так вот, перечитывая записку, тетя подумала: «Ах, если бы я тогда вышла, жизнь моя могла бы сложиться иначе!» — Дядечка поднял бокал с пивом и подвел итог: — Не опасайтесь приключений, барышни, чтобы потом не терзаться мыслями о несбывшемся.

Катенька прыснула в ладошку.

— Но ведь и у Карпухина, выйди к нему тогда ваша тетя, жизнь тоже могла сложиться иначе, — заметила Настя. — Скажем, не задаться.

— Верно, — согласился дядечка. — Но тетя бы в этом случае терзалась мыслями о сбывшемся, а она ими и так терзается.

Собственно, Настя не опасалась приключений, что само собой следовало из ее жизненной установки, однако ловкое обоснование позиции ей понравилось. Сосед определенно умел располагать к себе случайных встречных. Хотя, судя по бесцеремонности, легко мог и послать — настолько далеко, насколько захочет.

Разговор тем временем сошел к собакам, поскольку Катенька успела поведать причину их с Настей в этом месте появления, рассказать историю своей последней «вставочки» и вскользь упомянуть о внешнем сходстве доцента с забытой под дождем левреткой.

— Мы позволяем себе быть снисходительными к бессловесным тварям, — сказал сосед, между делом представившийся Ромой (как раз принесли мороженое с ромом), известным в кругу товарищей под прозвищем Тарарам, — а они, вообразите-ка, прекрасно постигают мир без помощи пропитанного ложью языка и редко покупаются на всевозможные фальшивки. Они в отличие от нас пока еще неотделимы от реальной, тревожной, подлинной основы бытия, знают толк в простых вещах и ведают вкус неподдельной жизни. Недаром ведь следить за качеством сосисок мы доверяем кошкам и собакам. Более того, скажу вам истинную правду: те, кого мы надменно называем своими меньшими братьями, имеют представление о величии небес и подобно нам способны к мифотворчеству и производству слухов.

— Да что вы говорите! — округлила озорные зенки Катенька.

Тут в качестве примера упомянутых звериных качеств Рома Тарарам рассказал историю одной собаки, которую (историю) услышал от своего дяди, работавшего некогда на Байконуре. Нет, этот дядя не родня той тете, что терзалась о несбывшемся над школьной запиской, он проходил по линии отца, а тетя — по совсем другой, извилистой и темной. Так вот. Собаку звали Жулькой, и была она самой рядовой дворнягой из геройского отряда космических собак, которыми в былые времена пуляли в небо, чтобы доподлинно узнать, чем неизведанная звездная пустыня может грозить земному организму. Там все такие были — Чернолапки, Жучки, Бобики и Псюши… Это потом вернувшихся с удачей в зубах, их перекрещивали в Белки, Стрелки, Пчелки, Сивки, Бурки… Жулька была одной из первых — ей не повезло. То есть она слетала в бездну и вернулась, но где-то по пути схватила дозу — жестко облучилась. Чтоб подсиропить последние дни звездной собаки безмятежной жизнью, ее отдали на содержание механику из местной технической обслуги, который в ту пору как раз сворачивал на пенсию. Тот взял Жульку на благодатную Брянщину, где собирался со своей старухой в деревенском доме коротать отмеренный им век. Но жизнь спокойная не задалась. Неизвестно, как космическая Жулька на новом месте сумела поведать соплеменникам о своем геройском приключении, но посмотреть на нее сбегались псы со всей округи. Там завертелся ежедневный шабаш. Двор ломился от даров — бараньих копытцев, свиных потрохов, сахарных косточек, жертвенных куриц… Жулька стала предметом собачьего поклонения, дворнягой, побывавшей там, спустившейся в собачью скорбную юдоль оттуда, возможно даже, принесшей с собою весть…

— Какая славная история! — забыв о тающем пломбире, ударила в ладоши Катенька. — Неужто это правда?

Но сосед резко и вместе с тем как-то плавно перескочил совсем уже в иную область.

— Только у домашних городских девушек, — заметил Тарарам, глядя под стол на охваченные ремешками босоножек Катенькины ступни, — бывают такие пальчики на ногах, что их хочется обернуть в фантики, как леденцы.

Настя ощутила болезненный укол в верхней части позвоночного столба, почти уже под черепной коробкой. Так, будто изнутри, бывает, колются обидные слова. Настя каждый день по многу раз смотрела на свое отражение в зеркале и считала себя довольно привлекательной. По крайней мере не менее привлекательной, чем Катенька. Ко всему она тоже была в босоножках, и пальцы ее ног блестели сиреневым лаком. То обстоятельство, что предпочтение Ромы оказалось отдано не ей, а именно Катеньке, чувствительно Настю задело. «Наверное, — подумала она, — вокруг меня витает облачко особенных секретов — каких-то отрицательных феромонов. По этому облачку самцы определяют, что я уже занята… то есть увлечена Егором. Надо справиться: есть ли такие феромоны?» Однако научная мысль о защитном облачке Настю не слишком успокоила.

— А это уже сексизм, — сказала она, видя, что Рома Тарарам вот-вот погладит Катеньку по коленке. — Вернее, сексуальное домогательство.

— Вы что же, дружок, суфражистка? — изрек шустрый сосед. — Да будет вам известно, идеи, преисполненные мечтой о равенстве, по преимуществу рождаются в сообществах рабов и париев. О равенстве мечтают овощи на грядке Бога. В сообществах, где царит гордый и свободный дух, говорят о вещах гораздо более существенных и дерзких.

— Например? — Настя нервно проглотила ударившее пузырьками в небо шампанское.

— Например, о роковом неравенстве людей. Даже среди голых в бане.

И тут Настя вспомнила, где видела эту расшитую бисером шапочку. Вспомнила и звонко рассмеялась.

Дальше все было так, как Настя рассказала по телефону Егору. Поговорили о параде голых и секте «долой стыд». Потом Катенька повелась и продиктовала номер своей мобилки Роме, который записал его заряженной пружинным механизмом шариковой ручкой на левой ладони, а Настя, окутанная облачком отрицательных феромонов, диктовать не стала. Да у нее и не просили.