Александра Анисимова - На короткой волне

• Название: На короткой волне
• Автор: Александра Анисимова
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Накануне отъезда из школы я набралась смелости зайти к Молчанову попрощаться. Он протянул мне, как обычно, листок бумаги с ответами на мои вопросы. Я поблагодарила его и вышла. Во дворе школы уселась на поленницу дров и развернула заветную бумажку:

"Прежде чем кануть в Лету, разрешите сказать вам несколько слов. Вы молодец! Вы избрали трудный путь. Идите, сил у вас хватит..."

Слезы капали на листок, размазывая буквы, а я все читала, читала...

Однажды, во время очередного дежурства, я случайно встретилась с лейтенантом Молчановым около дверей школы, на улице. Было совсем темно: ни луны, ни звезд. Тускло светили фонари. Мы постояли рядом, потом лейтенант положил руку мне на плечо. Не знаю, изменилось бы что-нибудь, если бы он сказал мне тогда хоть одно слово? Вероятно, он знал, что я все равно уйду от него. Уеду туда, где нужно отдать себя делу всю целиком, без сожаления об оставленном, чтобы в решительную минуту не дрогнуло сердце, чтобы не мучили воспоминания о любимом, о близких, о тихом домашнем покое. Он ничего не сказал мне. И я промолчала. Каждое его слово было тогда очень дорого для меня. И это дорогое слово могло отнять у меня решимость и при первом прыжке с парашютом в тыл к врагу, и во время выполнения второго задания. Молчанов был прав. Но - сердцу не прикажешь. Память до сих пор хранит в душе образ этого светлого человека...

В школу я ехала, считая ее переходным этапом в моей жизни, и очень ждала дня окончания учебы, потому что этот день должен был стать первым днем новой жизни. Не думала я, что оставлю здесь какую-то часть своей души, что расставаться со школой будет так тяжело.

Через несколько дней после экзаменов я уехала... А через полгода, накануне вылета в тыл на выполнение задания, в далеком украинском селе вновь достала его записки, проделавшие со мной весь путь из Горького до Проскурова, и в который раз снова и снова перечитала их. Смешные, никому другому не понятные листочки с мудреными философскими терминами, они были бесконечно дороги мне. А потом я аккуратно сложила их и бросила в огонь железной "буржуйки".

Завтра начиналась новая жизнь. Большая дорога, о которой столько мечталось, открывалась передо мной.

4

Получив назначение в штаб 1-го Украинского фронта, десятого ноября 1943 года мы выехали из Горького на запад, вслед за нашей наступающей армией. Пассажирским поездом доехали до Харькова, незадолго до этого освобожденного от захватчиков. Он поразил нас глухими, пустынными площадями, безлюдными улицами, чернеющими развалинами домов. Большой город, пустой и черный, он вызвал в нас какую-то особую настороженность.

Ночь провели на вокзале. В новых шинелях, шапках и сапогах - семеро девушек-радисток - мы держались отдельной группкой. Очень хотелось спать. Большинство приезжающих лежали и сидели прямо на полу. Недалеко от нас, в окружении солдат, лежала девица в солдатской шинели. Солдаты поочередно обнимали ее, перетаскивали с места на место. Она смеялась и курила вместе с ними "козью ножку".

Мои подруги уже спали. Я сидела на узеньком диванчике, изо всех сил борясь со сном. Мне казалось, что, если я лягу на пол, я стану такой же, как эта девица. Согнувшись, обхватив руками вещевой мешок, положив на него голову, промучилась я до рассвета. Но больше сил не хватило. Старательно выбирая местечко почище, я все же легла, с радостью выпрямляя онемевшие руки и ноги.

"Что же ты, - мысленно упрекнула себя, - не выдержала первой трудности..."

Дальше от Харькова, в поисках своей части, мы путешествовали в эшелонах, на попутных машинах, пешком. В Нежине, в холодную дождливую ночь, промокнув насквозь, оказались в пустом "телячьем" вагоне и, конечно, продрогли так, что зуб на зуб не попадал. Мы были до того подавлены, что лежали молча и не могли заснуть. Уже на рассвете Аня Шамаева поднялась с пола, встала посреди вагона и, стараясь хоть немного развеселить нас, сказала, запахивая шинель:

- "Солдат, что ты стелешь, когда спать ложишься?" - "Шинель".- "А что ты под голову кладешь?" - "Шинель".- "А чем укрываешься?" - "Шинелью".- "А сколько же их у тебя?" - "Одна..."

Мы не рассмеялись, но показалось, что в вагоне стало теплее. Зато в Бахмаче - ах, как хорошо было в Бахмаче! - хозяйка дома, к которой мы зашли, постелила нам около печки большую охапку сена... А в Броварах разве можно об этом забыть? - в Броварах мы, получив сухой паек, зашли в небольшой чистенький домик. Там оказалась хозяйка - средних лет женщина - и четверо детей. Она собрала наши продукты, добавила чего-то своего и сварила большой чугун замечательного душистого супа.

Больше месяца колесили мы по Украине в поисках своей части и наконец догнали ее в двадцатых числах декабря в Прилуках. Трех наших подруг сразу отправили в другой город. Нас осталось четверо: Валя Бовина, Зина Кудрявцева, Аня Шамаева и я.

Поселились мы в тихом домике на окраине города. Пока командование решало нашу дальнейшую судьбу, мы отдыхали. В этом домике мы впервые по-настоящему близко познакомились с украинскими песнями. Почти каждый вечер мы забирались на печку и слушали, как задушевно пела молодежь, приходившая к старшей дочери хозяев.

Новый, 1944 год встречали в Киеве. Здесь опять начались занятия. Нам принесли радиостанции, расписание связей. Мы вновь изучали каждый проводок, каждую деталь, чтобы в случае аварии самим отремонтировать рацию. Мы учились находить неисправность, устранять ее. Особенно я любила "орудовать" паяльником. Он был небольшой, пальцы рядом с ним казались громоздкими, и я в душе очень гордилась собой, когда маленькая капля сверкающего олова возвращала рацию в строй боевых аппаратов. Раньше, на практике или в школе, проводя связь, я знала, что где-то недалеко меня слушает наш же курсант, и мне было не очень интересно работать. А сейчас за тремя буквами позывных скрывался неизвестный человек. Перед ним хочется отличиться четкой работой на ключе, блестящим знанием кода и радиожаргона, хочется узнать побольше об этом человеке: как зовут, откуда родом, сколько лет... Но этого делать как раз и нельзя. Только в конце связи отстучишь привет...

Днем к нам приходили преподаватели, и мы изучали специальные предметы. По вечерам, надев наушники, слушали весь мир. Короткие радиоволны приносили русские песни, американские джазы, певучую, лающую, гортанную речь. Некоторые передачи мы слушали подолгу, не понимая их, но подчиняясь обаятельному звучанию языка. Хотелось узнать, кто это говорит, о чем. Русские и советские песни, русская музыка волновали, напоминали о доме.

Помню, после одного концерта, где исполнялись довоенные песни о Москве, я проплакала целый день, а вечером написала матери большое письмо в стихах. Подругам эти стихи понравились, и на другой день в Москву были посланы четыре одинаковых письма. Не знаю, как реагировали на мои стихи остальные матери, но от своей сестренки Клавы я получила открытку, в которой она писала: "Если тебе хоть немного жаль маму, то никогда больше не пиши ей таких стихов..." Вероятно, я что-то переборщила.

Жили мы очень дружно. С самого начала распределили между собой обязанности: Аня Шамаева была "начфином", Зина Кудрявцева и Валя "снабженцами": носили воду, ходили на базар, пилили и кололи дрова. А я была "начпродом", вернее, поваром, хотя никогда раньше не замечала в себе кулинарных способностей. В маленькой библиотечке мы нашли книгу по кулинарии, ею я и руководствовалась. Вставала с постели, когда было еще темно, выходила на кухню и начинала хозяйничать.

Находясь на кухне, я все время пела. Пела все, что знала: от "чижика-пыжика" до арий Сусанина и князя Игоря. Я знала свои музыкальные способности и поэтому плотнее прикрывала дверь в комнату девчат, чтобы им не было слышно. Но они все равно стучали в стенку и просили лучше два раза исполнить куплеты Мефистофеля, чем один раз "Катюшу", хотя, вероятно, в моем исполнении обе эти вещи звучали одинаково. Я смеялась вместе с подругами, хотя втайне болезненно переживала отсутствие голоса. Как я хотела петь!.. Я знала так много песен, арий, хоров, дуэтов и целые картины из опер. Но когда все пели, мне доставалась незавидная роль суфлера. Иногда я мечтала о том, что произойдет какой-нибудь из ряда вон выходящий случай, и у меня вдруг появится голос... При трезвом же размышлении я снова и снова убеждалась, что "слава моя, как видно, иного рода"... Ну что ж... Каждому своё.

Но я пела, я не могла не петь. Ведь впереди еще самое трудное, экзамен моим силам, выдержать который - дело чести всей моей жизни. Путь выбран правильный, спасибо Миловидову. Я - радист особого назначения!

Как-то неожиданно приехали за Валей. Не верилось, что она, высокая, нескладная, в шинели, которая висела на ней мешком, - веселый наш "снабженец" - вот-вот уйдет, и мы, может быть, никогда больше не увидимся с ней! Меня напугала такая неожиданность разлуки. Валя улыбнулась, прощаясь с нами. Все мы в тот момент думали об одном: удастся ли встретиться после войны?