Ефим Лехерзак - Москва-Лондон

• Название: Москва-Лондон
• Автор: Ефим Лехерзак
• Жанр: Исторические приключения

---

Глава IV

Быть может, едкий дым первым проложил дорогу к помутившемуся сознанию Анфисы Саватеевой. Быть может, терзающая тяжесть множества беспощадно похотливых мужских тел, почти целые сутки словно могильные плиты лежавших на ней, вдруг оставившая ее, зажгла на миг затухающий разум — быть может… Во всяком случае, она ужом выбралась из кучи храпящих своих мучителей и, сокрушая огонь обнаженным телом, выползла

из скверного узилища…

Петрунька не видел этого, хотя и был сейчас совсем рядом с разбойничьим становищем. Мог ли он догадаться, кого едва не сжег заживо в одной

из мерзких нор?..

Огромный костер поглотил стог сена. Вокруг пылали маленькие костры в лазах землянок. Огонь начал уже пожирать сухие ветви, сучья и стволы деревьев, грозя совсем скоро перерасти в настоящий большой лесной пожар…

Ад поднимался на этот клочок земли… Ибо он не всегда терпеливо

дожидается своих жертв в преисподней…

Анфиса на миг ослепла от яркого света костров после кромешной тьмы разбойничьего логова. Она невольно прикрыла глаза руками и замерла неподвижным изваянием…

Избитое, исцарапанное, искусанное, все в огромных синяках и кровоподтеках, зловонной грязи, смешанной с соломой и земляным прахом, большое и ладное тело этой тридцатипятилетней женщины покрылось сейчас зловещими бликами бушующего вокруг огня.

— Стерва-а-а-а! — донесся вдруг до ее сознания чей-то густой окрик.

Языком пламени она бросилась в сторону и окончательно пришла в себя от зловещего свиста тяжелого топора, скользнувшего совсем рядом

и вонзившегося в промерзшую землю.

— Исчадие адово! — прохрипела она сквозь зубы. — Сатана-а-а!

Горло нападавшего, не успевшего вновь поднять на нее свое страшное орудие, хрустнуло в сильных руках Анфисы прежде, чем успело издать последний смертный хрип…

Подняв боевой топор с длинной рукояткой над головою, она завертелась на одном месте, высматривая, кто еще из разбойников вылез уже из своих земляных нор.

С полусожженными волосами, обезображенным лицом, лихорадочно горящими, навыкате глазами, совершенно нагая, с огромным боевым топором в руках над головою — о, она была сейчас страшна и прекрасна одновременно, освещенная огнем лесного пожара и искрящимся от его пламени снегом…

Вот она увидела какое-то большое тело, катающееся по снегу в попытке потушить горящую одежду. Но человеку не пришлось сгореть: топор Анфисы рассек его почти пополам…

Она в неописуемой ярости, металась вокруг горящего стога, рубя направо и налево всех, кто выползал из горящих землянок, пытаясь спастись от огня и дыма. При этом женщина что-то бессвязно кричала, навзрыд плакала, молилась, отчаянно ругалась, кого-то звала, кого-то проклинала, кого-то призывала… и — рубила, рубила, рубила…

Когда все было кончено, она бросила топор в огонь, а вслед за ним ногами закатила туда тела своих мучителей — не обязательно уже мертвых…

Потом она тщательно обтерла все тело, лицо и руки чистым снегом и, обращаясь к черному небу, громко, спокойно проговорила, едва раскрывая изгрызенные и кровоточащие губы:

— Великий Боже… всеблагий повелитель… очисть рабу свою вечную… отмой… от скверны сатанинской… да прими в чертоги свои райские к мужу моему, тобою данному. Васенька… кровинушка моя… родимый мой… любовь моя неизреченная… единственный мой… к тебе… к тебе я… Прими… не оттолкни… невинна я пред тобою… Оленька, доченька моя!.. Петрушенька, сыночек мой!.. Молитесь за мать свою несчастную… О Господи-

и-и-и… прими-и-и-и…

И она вошла в бушующее пламя огромного костра…

Глава V

…ЗадыхаЯсь от бега по глубокому снегу, они добрались наконец до первой усадьбы какой-то большой деревни.

— Все… паду… пусть… пусть… грызут… до смерти…

Манька повалилась в снег и зарылась с головою в его пушистое покрывало…

— От… отстали уж… нету их… — проговорила Ольга, едва переводя дыхание и тоже упав на снег, раскинув руки по сторонам. — Лошадью, знать, утешились… Жаль животину безвинную… Собою нас от лютой смерти спасла…

— Неужто Господь ниспослал нам спасение? — Манька подняла голову. С лица ее лилась вода от растаявшего на нем снега.

— От волков… пожалуй… спаслись. А вот от людей…

— От разбойников… татей проклятых… сбежали. Того и так немало… Это Господь в доброте своей неизреченной избавление от них ниспослал нам. Ужо молебен знатный отслужим!

— Отслужим… — с вздохом согласилась Ольга, лежа рядом с Манькою на снегу, у самого бревенчатого забора, рядом с распахнутыми настежь мощными дубовыми воротами на больших кованых петлях. — Ан сейчас-то мы где?

— Один Бог ведает… Вот дух переведем, у людей и справимся…

— А усадьба-то куда как велика… И забор что у крепости царской… Ворота настежь — может, ждут кого-то… А то прикрыли бы от греха подальше — вон как волки-то разгулялися! А пуще волков тех — люди… человеки иные всякие… Бога не чтящие… — Ольга вдруг всхлипнула. — Вот ведь чего творят, проклятые… с нами… с батюшкою моим, Богом данным… с матушкою моею милою… с Петрушенькою, братиком моим меньшеньким…

— Ну-ну, неразумная, не отпевай загодя матушку, Анфису свет Серафимовну, хозяюшку мою ненаглядную. Заместо матушки родимой она для меня стала, сама ведаешь… И братика своего… Петрушеньку нашего золотого… тоже не поминай в покойниках-то… Потому что Господь не даст им погибнуть!

— А батюшку… батюшку-то моего как же… как же недоглядел?

— Людей-то вон сколь наплодилося — поди, угляди за всяким-то… Может, задремал Господь на миг единый, а того и хватило злодеям…

— А с матушкою моею… что сотворили… нелюди… на глазах детей ее…

— Недоглядел Господь… — тяжело вздохнула Манька и перекрестилась троекратно. — Работы ему чрезмерно много теперича выпадает… Грешат люди без страха и совести — как пасти такое стадо блудливое? Отец Никодим

в церкви сказывал, будто люди Господа Бога бояться перестали, а оттого…

— Ой, гляди, Манечка! — встрепенулась вдруг Ольга, рукою вытирая глаза. — Ратники95 с пищалями!96 Пади наземь, увидят, не дай бог!

Девушки распластались на снегу, почти невидимые в своих светлых полушубках из домашней овчины, и одним глазом каждая из них с тревогой следила за происходящим на большом, плотно утоптанном дворе.

Вот четверо ратников привязали лошадей к длинной коновязи и вошли в двери большого дома из толстых просмоленных бревен с углами в обло97. К дому с одной стороны вплотную примыкал длинный и высокий бесстенный, но крытый сарай-сенник, до отказа набитый отличным сеном, а с другой — такой же большой сарай, но с двумя рядами коновязей вдоль всей его длины. Не меньше двух десятков лошадей сейчас мирно жевали сено и попеременно пофыркивали. Кажется, мороз не слишком беспокоил их, и они лениво переговаривались друг с другом тихим и уважительным ржанием…

— Да ведь это же Комельский ям!98 — воскликнула вдруг Манька, вскакивая на ноги. — Мы же на рассвете уехали отсюда, помнишь, Оленька? Пойдем в дом, отдохнем да отогреемся малость, о лютой беде нашей поведаем, лошадей возьмем с санями и домой помчимся — людишек по всей

округе собирать на татей богомерзких! Отец Никодим в набат бить велит…

Ольга тоже поднялась на ноги.

— Ям-то он ям… — глухо проговорила Ольга. — Я его тоже, чай, признала. Только в дому ратники чьи-то объявилися. Того гляди, хозяин или еще кто похуже нагрянет. Побежали в сенник, схоронимся там малое время,

оглядимся, присмотримся, прислушаемся, а там и дело наше сделаем…

Пригнувшись, словно в густом лесу или кустарнике, они быстро перебежали безлюдный двор, протиснулись между стогом и стеной дома и стали совершенно невидимыми снаружи, хотя через оставленные в сене крохотные прощелинки они отлично видели весь двор и не хуже слышали.

— Ну и дух же здесь! — прошептала Манька. — А тепло-то, тепло-то как! А то я уж было и озябла вовсе… Ах, благодать-то какая!.. Теперича поисть бы чего-нибудь да молочком парным запить… А то брюхо с голодухи сводит…

— Эй, гляди-кася, Манька, уж не Серко ли это наш разбежался? Он! Он! Ей-богу — он! И сани… сани-то ведь тоже наши… матушкины!

— О господи! — откликнулась Манька. — Он… Серко… Истинный Бог, и сани матушкины… А в их-то, в их-то кто же?

— Может, Господь смилостивился над нами да матушку с Петрунькою ниспослал к нам навстречу? О-о-о! Сатана! Сатана! Снова он — сатана!

— Окстись! Окстись! Чего мелешь-то? Чего лукавого манишь?

— Да ты гляди… гляди, кто из саней-то наших вылезает! О Господи, за что наказываешь?!

— О-о-ох… — едва выдохнула Манька, — во…е…во…да-а-а… ихний… тать наиглавный!..

И это действительно был он…

Подведя коня к стогу шагах в пяти-шести левее замерших от ужаса девушек, он обшарил пристальным взглядом весь двор и нырнул в просторную и глубокую будку саней, обтянутую медвежьими шкурами.