Андрей Зарин - Кровавый пир. За чьи грехи?

• Название: Кровавый пир. За чьи грехи?
• Автор: Андрей Зарин
• Издательство: Современник
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-270-01850-0

Произведения Зарина и Мордовцева посвящены одному из самых трагических событий русской истории XVII века - крестьянской войне под предводительством атамана Степана Разина. Они расширяют представления об известном историческом герое, судьба которого раскрывается на фоне увлекательных взаимоотношений других персонажей. И, как ни странно, в каждом произведении есть место романтической любовной истории.

---

— Загостятся тут, еще беды не оберешься, — озабоченно говорил князь Прозоровский.

— И то, — соглашался князь Львов, — намедни на майдане кабак разбили. Пропьют все, грабить станут.

— На стрельцов плохая надежда!

— И не говори! — князь Львов махнул рукою и, понизив голос, сказал: — Крикни Стенька, и сейчас они все к нему.

— То-то! Скорей бы уж от них!..

Митрополит Иосиф дважды звал к себе воевод и говорил им с укором:

— Доколе еще у нас сия мерзость продлится? Пьянство, блуд, скоморошьи песни! Лики человечьи утратили!

— Пожди, отче, малость. И то спешим! — отвечали они и шли на берег торопить мастеров, которые и без того старались. С раннего утра до позднего вечера стучали топоры, визжали пилы и друг за другом струги спускались на реку и тихо качались на волнах у буя.

Наконец князь Львов пришел к Прозоровскому и весело сказал:

— Ну, княже, все изготовлено! Хоть завтра в путь!

— Вот и ладно! Завтра не завтра, а снаряжать можно начать, — ответил Прозоровский и продолжал: — Недужится мне что-то сегодня. Съезди ты к ним в стан, княже, да скажи, чтобы грузиться начали. А там и с Богом!

— Я что же? Хоть сейчас!

— И с Богом, князь!

Львов спустился к пристани и на легком струге направился к казацкому стану. Не раз и один, и вдвоем с Прозоровским, и с казаками совершал он эту поездку и всегда, возвращаясь, и пьян был, и подарки вез. И теперь он ехал, посмеиваясь себе в бороду в предвкушении всех удовольствий.

— К атаманскому стругу правь! — приказал он гребцам, когда они подъехали к стану.

На небольшом островке пылали костры и подле них толпились казаки, готовя себе пищу, а на воде вокруг, словно стая птиц, всеми цветами пестрели струги — и большие, парусные, и малые, весельные. Чуточку поодоль от них высился знаменитый «Сокол», на корме которого беспрерывно бражничал Стенька Разин.

И теперь, когда вошел князь Львов, у атамана шел пир горой. На шелковых подушках, откинувшись на такие же подушки, сидела девушка, красоты необыкновенной, дочь злосчастного персидского хана Менеды, которую забрал себе в полюбовницы Стенька Разин.

Сам он сидел подле нее в одной рубахе и портах, на голове его красовалась шапка с алым верхом, а на плечах висела небрежно накинутая драгоценная шуба. Была она великолепная, соболья, крытая бесценным персидским златоглавом.

Вокруг Разина за столом сидели его есаулы и пили мед и вино, шумно беседуя.

— Добро, добро! — закричал Разин, издали завидя Львова и не поднимаясь даже с места. — Садись, гость будешь! Сюда садись! — он принял саблю, которая лежала подле него, и указал князю место.

— Чару ему, братики! — приказал он и заговорил: — Чем поштовать, горилкой? Али прямо с меду начнешь? Тут у нас добрый есть!

— Давай хоть меду, Степан Тимофеевич!

Князь взял чару, поклонился всем и выпил.

— Добрый мед!

— Чего лучше. Воевода на Яике для себя варил, а мы пьем да его поминаем: это добрый воеводский мед! — со смехом сказал Васька Ус.

Князь поморщился.

— А я к вам, добрые люди, с весточкою!

— Али струги готовы? — быстро спросил его Разин.

— Готовы! — ответил князь. — Пришел просить вас. Возьмите их да, с Богом, и грузитесь. Нам свои ослобоните. Да чтобы немешкотно!

— Небойсь, — весело загалдели кругом, — не задержим! Стосковались по Дону!

— На доброй вести, князь, выпьем! — сказал Разин и, хлопнув чару, крепко обнял свою красавицу. — Эх, лебедушка, повидаешь ты мой курень! Посидишь в вишневом садочке!

— А жинка? — сказал Ус.

— А жинка в другом! Го-го-го!..

Князь Львов не сводил глаз с атаманской шубы, и чем дольше смотрел на нее, тем завистливее разгорался его взор и под конец от зависти даже под ложечкой засосало.

— Вот я тебе вести какие добрые привез, — заговорил он, — а ты меня ничем и не отдаришь даже!

Разин лукаво усмехнулся:

— Эх, руки боярские! Чем же отдарить тебя, князь? Али мало с нас магарыча взял?

— Обычай такой, — ответил князь, — последнему дьяку дают, не то что воеводе. Дай ты мне, Степан Тимофеевич, эту шубу!

Разин даже отшатнулся. Кругом сразу настала тишина, потом послышались тихие возгласы:

— Ишь, губа — не дура!

— Ох, волк его знаешь!

Разин насмешливо посмотрел на воеводу:

— Уж и жаден же ты, князь! Шубу ему?! Да такую шубу носить царю впору, а ты со своими лапами за ней тянешься!

Жадность затмила разум Львова.

— Дай, Степан Тимофеевич, тебе что, у тебя грабленое!

— А у тебя дареное будет? — с той же насмешкой спросил Разин. — Пей лучше!

Князь вспыхнул.

— Атаман, — сказал он ему угрожающе, — не след нами, воеводами, пренебрегать. Мы ведь на Москве все сделать можем: и доброе, и злое.

Разин почувствовал в его словах угрозу. Гнев сначала охватил его, но потом он словно смирился.

Быстро встав, он сбросил с себя шубу и кинул ее на руки Львову.

— Возьми, брат, шубу, — сказал он, сверкнув глазами, — только бы не было в ней шуму!

Львов дрожащими руками прижал к себе драгоценный подарок.

— Вот угодил, Степан Ти… — начал он радостно.

— Иди! — перебил его Стенька, стоя перед ним в одной рубахе. — Смотри, молодцы серчают!

Действительно, глаза всех устремились на князя со злобою, кулаки были сжаты. Князь торопливо кивнул всем и, путаясь в полах дорогой шубы, побежал со струга.

— Для чего ты, атаман, такие поблажки делаешь? — заговорили кругом.

— Пускай его! Все равно назад отберу, — с загадочной усмешкой ответил Разин и переменил разговор: — Вот что, братики, завтра чуть свет пересаживаться начнем, а послезавтра — и с Богом! А теперь пьем, братики! Закажи, Вася, струг отчалить, прокатимся! Хошь, моя лапушка? — обратился он к девушке. Та молча в ответ кивнула головою.

— Ну, ну!

Скоро струг всколыхнулся и медленно отошел от берега. Вода глухо зарокотала под кормою, и белая пена закрутилась по обе стороны.

— Пьем, что ли, напоследях, братики! Начнем с горилки! Разливай, Иваша! Эх, гуляй душа казацкая! Затянем песню, что ли! Ну, Вася!

Мы ни воры, ни разбойнички… —

затянул Васька Ус высоким тенором.

Стеньки Разина мы работнички, —

подтянули сидевшие за столом, а там и гребцы подтянули, и песня полилась свободная, широкая, как сама Волга.

Мы веслом махнем — корабль возьмем!

— Верно, детушки! — закричал опьяненный вином и песнею Разин и громко подтянул:

Кистенем махнем — караван собьем.

— Ох, верно!

А рукой махнем…

Стенька упал в подушки и обнял княжну. Шапка его слетела с головы, и густые волосы закрыли его лицо. Он отмахнул их нетерпеливым движением.

…девицу возьмем!.. —

окончилась и замерла песня, а с нею вместе и Стенька, прильнувший губами к щеке своей красавицы. Среди пьяных вдруг послышались голоса:

— Неправедно, атаман!

— Чего нас дразнишь?

Разин отшатнулся от девушки и мутным взором обвел кружок:

— О чем шумите? Что неправедно?

— А то, — заговорил Ус, — что с девкой хороводишься.

— Нам не велишь, а сам бабничаешь!

— Небось Култябку велел за бабу утопить! — сказал Хлопов.

— Обабишься и нас покинешь. Ну ее!

Стенька Разин вскочил на ноги.

— А и ну ее вправду! — вскрикнул он и вдруг нагнулся, ухватил красавицу за косу и за ноги, взмахнул и бросил в Волгу.

Она пронзительно вскрикнула и с плеском упала в воду. Пораженные казаки подняли весла. Девушка кричала и боролась в воде, тяжелое платье несколько минут ее поддерживало, потом вдруг опустилось и потянуло за собою.

А Разин громко говорил, махая рукою:

— Гой ты, Волга-матушка, река великая! Много ты дала мне злата, серебра, много всякого добра! Оделила меня честью, славою, словно мать с отцом! А я еще ничем не благодарил тебя. На ж тебе красотку на подарочек!..

Он обернулся к своим есаулам:

— Ну, вот вам! Обабился атаман ваш, сучьи дети?

— Славно, батько! Нет лучше казака на всем свете! — закричали все пьяными голосами.

— Псы вы! — вдруг заорал Стенька во весь голос и, упав на подушки, закрыл голову руками.

— Пить! — прохрипел он через минуту.

На другой день с утра закипела работа у казаков. Одни торопливо разгружали свои струги, вытаскивая из них все добро на остров, другие осторожно отводили в сторону девять удержанных за собою стругов.

Тем временем воеводы сговаривались.

— Так отпустить их никак нельзя, — говорил Прозоровский, — я им напоследок слово скажу, а ты, князь?

— Уволь, князь, от проводов! И тебя одного довольно! — перебил его Львов.