М. Пришвин - Дневники 1914-1917

• Название: Дневники 1914-1917
• Автор: М. Пришвин
• Издательство: Росток
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94668-047-9

---

Разлив — преображение планеты. Первый пахарь земли — крот. В лесном молчании водяная крыса переплывает лужу, видна маленькая черная головка и след длинный, как от парохода.

Раскидистость луж и кустов и всё как будто на новой планете… Море бывает у нас каждый год весной, каждый год все так изменяется, будто попал на новую планету. Чистота природы святая, ничем не заменимая чистота запаха талого снега, такая прекрасная, что даже запах чистого белого ландыша показался бы оскорбительным и напомнил бы духи городские. Потом начинает пахнуть кора…

Звучное молчание… Когда самой ранней весной борется с солнцем зима, бывает, перед закатом солнца завяжется эта борьба, смолкнут птицы, холодные синие тучи закроют солнце, что будет, неизвестно — может, зима и мрак. Начинается дождь с ветром, и кажется, все погибло: не будет зари, и зима смешается с ночью. И вдруг из-под тяжелой тучи блеснул огненный серп, показалось солнце — победа! а еще минута — и полнеба очищено и по синему плывет спокойное облако, похожее на голову спящего Прометея. Тогда наступает в лесу тишина и звучное молчание полноты и силы. Мне всегда в эту минуту чудится, будто где-то кукует кукушка — очнешься: это кажется! и обрадуешься чему-то и представится ясно, что до кукушки еще целое время, гора зеленых чудес.

Совесть — это вредное в общественном отношении явление: человек находится в разладе с самим собой, но до последней степени борется с обвинением себя, ищет причины вовне, и от его гнева рушатся вокруг десятки ни в чем не повинных людей… пока он дойдет до себя. А как дошел до себя, то будто яичко разбилось, скорлупка треснула, опять скорлупка и еще скорлупка, разбил, а там еще и еще, как в многосложных пасхальных яйцах, открываешь, открываешь — и все новая и новая скорлупка, и под самый конец яичко, величиной с горошинку, неоткрываемое, и что с ним делать дальше, не знаешь, не открывается и кончено. Все-таки это хорошо, когда достиг последнего яичка, по крайней мере, хоть знаешь, а на другой день даже вспомнишь что-то хорошее — что это? ах, да последнее яичко. На другой день еще лучше — отчего лучше? да, я знаю себя! а того не знаешь, что уже закрылась первая скорлупа, и потом закрылась вторая и третья, и вот уже яичко закрыто многосложной броней. И так до нового взрыва совести и последнего обнажения и гибели новых и новых людей. Когда же, наконец, когда останется такой человек со своим собственным яичком и не будет путать в свою совесть других людей — остановится. Очистится от глупости.

В сущности говоря, женский вопрос — это мужской вопрос, это вопрос нашего мужского сознания, потому что для великого множества людей сознание пробуждается в момент необходимого требования «жизни», т. е. женщины, и тут для одних «счастливых» открывается путь сознания жизни в ширину, а для несчастных — в глубину: счастье и несчастье — это только два различные измерения жизни. Я был несчастлив «глубоко», я жил в себя, а не в ширину, в себя жил с первого проблеска сознания, и со мною жила голубая невеста, которой никогда не суждено было воплотиться. Я только испытывал предчувствие счастья широкого и был однажды на рубеже двух дорог, двух миров… А то мне иногда представляется, будто где-то висит громадное зеркало, похожее на спокойное озеро с прозрачной водой, и в этом зеркале-озере все видно [70], и там все настоящее и прекрасное, а когда очень плохо и мелко, и непонятно здесь, то стоит мне только заглянуть в то озеро-зеркало, и все понимается. Так вот я оттуда, из этого озера, а не из Хрущева [71] с глинистым прудом, где плавают головастики. И лучше всего был у нас сад. Я часто видел в сновидениях его, по склону горы как-то иду я, деревья не частые, но каждое дерево издали светится, и птицы, всё как в раю, в Месопотамии где-то. Если так и до сих пор снится, то как же любил я в детстве эти обыкновенные яблоневые деревья сада.

Я и мать свою помню, как Богородицу, вся была в черном, подошла к моей кроватке и рассказала, что в эту ночь светлый мальчик родится и звон по небу пойдет. А была она, мать моя, в жизни просто купеческая дочь, и ничего я после…

Но зачем все о себе и себе… Неопытному человеку может показаться, будто я действительно о себе это пишу — о себе, как есть — нет! нет! это «я» мое — часть великого мирового Я, оно может свободно превратиться в того или другого человека, облекаться тою или иною плотью.

Это Я — вершинная линия, проведенная над бесчисленными «я» всяких ямок, долин, горушек, пригорков. Это Я уже было, когда я маленький родился на безлесной равнине черноземной полосы…

Только величайшее уединение дает соприкосновение со звездами, когда где-нибудь в лесной пустыне идешь пропащий, так и думаешь про себя, что пропащий человек, никогда уж больше не воскреснуть и ничего не было в прошлом, кроме фиглярства, и вот оглянулся, нечаянно увидел за елью над холодной строгой зарей большая звезда сверкает…

15 Апреля. Снежок утром… днем ветры, холодные желтые зори, лягушки испугались и стихли, зато совы разухались.

Квартиру в Петербурге обокрали. В связи с этим решение укрепиться в Песочках, зимовать семье здесь. Учитель из школы будет подготовлять Леву к экзамену. Яша возвратится. В Петербурге нет возможности содержать такую семью, и Ефросинья Павловна не столичная дама. Как она укрепляется детьми. При такой ее близости к детям будущее почти несомненно: она и три ее защитника. Как смешно сострадание к ней было бы: она в сравнении со мной богатейший, неистребимый человек. Как верит она, что ее дети не могут быть плохими. Она — государство: народ, его населяющий, — хороший народ, и она не даст его в обиду, даже если и гадость сделали дети, она исхитрится, покроет гадость. Ясно, что государство произошло от курицы.

Хочется в Европу — может быть, и уеду.

Иногда в начале мая, когда уже деревья распускаются, выскочит из леса совсем белый, забывший переменить зимнюю одежду зайчишка и катится по зеленой траве, будто живой снег.

Среди белого дня вспугнули сову, и она белым днем, неуклюже размахивая крыльями, полетела невидящая куда-то вперед — там грянул выстрел, она повернула назад от выстрела — назади рубили лес, испугалась и, не видящая выхода, она, нелепо размахивая крыльями, стала подниматься вверх по отвесной линии, все вверх, все вверх. Мы долго следили за ней, пока она не стала еле видимой точкой: слепая к свету летела… и казалось нам, что так не бывает, что это единственная сова и так случилось единственный раз.

Кто хочет власти, славы, вообще кто хочет чего-нибудь исключительного, тот не получает — пожелай самого простого и легкого со всею силой, например, жениться, пожелай жениться так, что это желание заполнит все существо, и не женишься. Это исключительное желание и создает психологию неудачника.

Счастливый человек, которому все удается, никогда не желает до костей, а неудачник желает каким-то костным мозгом. Счастливый шевелит только краешками, и ему все удается, несчастный из кожи лезет — почему же так? этим исключительным желанием он выделяется из людей, он один, и ему не удается, потому что он один, а у полного человека всегда сочувствие, в нем есть что-то и общее всем и понятное, и ему поэтому все помогают: он на миру.

Несчастье счастливого человека — общее несчастье. А неудачник несчастлив один, про себя. Потом еще сюда: противность неудачника оттого, что у него все на виду, весь костяк наружу, пусть, например, стремление к власти — чем плох властный человек? но у него это скрывается, он как все, а выходит властно… Да оно и неприлично… добиваться власти — нехорошо <это>, все это должно быть облечено покровом общего блага, убором… а то мелко… Но не все же неудачники мелки? все под конец: раны, кости болят.

Повернись спиной к неудачам… лицом к счастью… жизнь — это бой.

Жизнь — это бой, и на поле сражения присутствуют только два бога: бог счастливых победителей и бог несчастных сраженных… Кто идет к победе, какое ему дело до падающих, он сражается. И так все поле разделяется под конец на калек и на победителей, и как им вместе стоять — вот удивительная задача!

И все-таки я не анализировал это исключительное желание, которое обрекает на неудачу.

— Будущее человечества — победа неудачников, победят мысль и кость, мясо протухнет, — сказал некто (результат всей философии).

А счастье от мяса… Они должны ненавидеть природу, эти победители — это их месть.

Будь ты проклята, скотина безрогая (выругался на утку).

Родительская, поминовение родителей, на сельском кладбище — хороший особенный русский обычай.

Может быть, люди бессознательно делают Христово дело: все эти кооперации, социализм, науки. Может быть, нужно смотреть не в центр, а по окружности и потом восходить к центру? (два священника: о. Спиридон и о. Николай). И еще так, что видеть нужно не в личном, как раньше это видели (старцы, пустынники — личность), а в общественном. В этом и есть весь спор.