Павел Загребельный - Первомост

• Название: Первомост
• Автор: Павел Загребельный
• Жанр: Историческая проза

Романы известного украинского прозаика Павла Загребельного, включенные в однотомник, - о Киевской Руси, "Смерть в Киеве" рассказывает о борьбе Юрия Долгорукова за объединение русских земель в единое государство, "Первомост" - о построенном Владимиром Мономахом первом мосте через Днепр. За эти романы П. Загребельный был удостоен Государственной премии УССР им. Т. Шевченко.

---

- Найти хотя бы под водой! Перевернуть все Мостище!

Искали. И все напрасно. Уже и Немой занялся поисками, и Лепетунья помогала воеводским прислужникам, забыв, что ищет сына для наказания, а памятуя лишь об одном: Маркерия нет, быть может, нет его уже и среди живых, найти - воскресить, снова возвратить к живым. Все это было страшно, в особенности когда Лепетунья вспомнила день, вспомнила, как она пошла в лес собирать лесные ягоды, а Немой выследил ее и напал в зарослях, и она отбивалась от него, ибо не хотела, чтобы возвращалось старое, и все-таки отбилась и убежала, но побежала не домой, а еще дальше, в лес, и вот наказали ее боги, пробегала она сыночка, теперь не найдет его никогда, она подскакивала к Положаю, била его по спине, тормошила изо всех сил:

- Почему же ты медлишь? Почему стоишь? Иди! Беги!

- А куда? - беспомощно спрашивал Положай.

Маркерия искали всю ночь, жгли костры по всему Мостищу и вокруг, звали, приманивали - не откликнулся, не появился.

Из всех мостищан, наверное, одна лишь Светляна, стиснув кулачки, окаменело просидела всю ночь возле воеводского двора и мысленно умоляла Маркерия: "Не появляйся, не появляйся, беги куда глаза глядят, беги, умоляю тебя!"

И он послушался. Как исчез, так и не нашли его.

Утром Мостовику доложили о бегстве. Шморгайлик подговорил себе в помощь Мытника, взял и Немого, потому что сам боялся предстать перед Воеводой с таким сообщением. Не бывало еще, чтобы бежал мостищанин, и никто не мог угадать, как поведет себя Мостовик. Неизвестность же всегда пугает. Шморгайлик хотел было втянуть в это дело еще и Стрижака, но тот предусмотрительно уклонился.

- Го-о-о-о-го! - захохотал он, услышав, о чем идет речь. - От нашего Воеводы пользы как от козла молока! Бывает, что сеют, да и то не родит, а Воевода ведь и не сеял никогда, потому как не способен. Вот и нашелся юноша, пожелавший позаботиться о ниве.

- Скажем Воеводе, что бежал Маркерий. Воевода гневен вельми. Нужно всем пойти и сказать, - смиренно произнес Шморгайлик.

- Бежал - вот и молодец! Истинно сказано, что свяжете на земле, будет связано на небе, а что развяжете на земле, будет развязано на небе. Иди себе, мракоумный Шморгайлик, и встань перед ясными глазами своего Воеводы, а я тем временем пойду, чтобы благословить трапезу. Аминь!

О бегстве Маркерия Мостовик выслушал спокойно, не гневался, не карал кого попало, только посмотрел на тех, которые стояли перед ним, и спросил:

- Где Стрижак?

Все промолчали, даже Шморгайлик, не будет же он говорить, что звал сюда и Стрижака, чтобы не так страшно было.

- Позови его сюда, - велел Шморгайлику Воевода.

- Как будет велено, - мигом крутнулся тот на одной ноге, радуясь, что гнев Мостовика обрушится теперь на чванливого незадачливого попа, в своей ненависти к Стрижаку даже не подумал о всей безосновательности своих надежд. Да и, собственно, какие основания для воеводского гнева? Он всегда беспричинен и непостижим, как все, что стоит над повседневностью и заурядностью людской.

Однако в этой истории уже, видно, суждено было Шморгайлику испытывать каждый раз новое разочарование. Ибо когда Стрижак прибежал в своих роскошных ризах в воеводские сени, где грузно сидел насупленный Мостовик, а перед ним стояли Немой и Мытник (Шморгайлик не торопился вырываться вперед, держался за спиной Стрижака), все произошло вовсе не так, как этого хотелось мстительному доносчику.

Мытник и Немой чувствовали себя виноватыми перед Воеводой, потому что один доводился родичем Маркерию, а другой через свою дочь приохотил хлопца к воеводскому двору. Что же касается Стрижака, то для него это приключение не означало ничего, а вид обескураженных Немого и Мытника и вовсе развеселил его душу, он простер длань в их направлении, изрек торжественно-сочувственно:

- Блаженны нищие духом, ибо их царствие небесное.

А потом, уже обеими руками указывая на Воеводу, провозгласил:

- И дам вам наставников по душе мне, чтобы они пасли вас честно и разумно.

- Лепо, лепо, - чуточку словно бы просветлел лицом Воевода. - Возьми Немого и повоз пароконный и поезжайте вдогонку за беглецом. Без него не возвращайтесь.

Он махнул рукой, чтобы все исчезли, и никто не стал задерживаться, даже Стрижак не посмел разглагольствовать дальше.

Немому долго втолковывали, что от него требуется, он, видно, нарочно не хотел понять; когда же Шморгайлик велел запрягать коней и Немой, в котором все ревело внутри от нежелания выполнять приказ Мостовика, увидел, что должен ехать на одном возу со Стрижаком, он резко подскочил к упряжке, начал рвать сбрую, брызгая от ярости слюной, если бы кто-нибудь попался ему под руку, то ему вряд ли поздоровилось бы. Остановились на том, что оба поедут верхом, не говоря об этом Воеводе, который почему-то упрямо требовал от Стрижака, чтобы тот не смел садиться на коня.

Шморгайлик позаботился о том, чтобы обоим принесено было достаточно сыромяти для вязания Маркерия, на что Стрижак пробормотал, что они не половцы поганые, которые за рабами отправляются в путь, а честные христиане, к тому же не сыромять нужно приторачивать к седлу, а харчей да питья как можно больше в сумы накладывать, потому что иначе он заляжет в корчме Штима, а в погоню за беглецом пускай себе едут всякие мракоумные земнородцы.

Положили им и харчей и питья. Немой как-то словно бы успокоился, разорвав сбрую и добившись довольно легко, чтобы ехать не на повозе вместе со Стрижаком, а каждому конно; не теряя времени, оба и выехали, но за Мостищем между ними снова произошла стычка, потому что Стрижак сворачивал на дорогу, обсаженную дубами, в сторону Чернигова, а Немой с неистовым упрямством добивался ехать не отрываясь от Реки. Собственно, его вовсе не интересовало, поедет Стрижак или нет, - он просто повернул коня, да и все. А конь Стрижака потянулся следом, потому что его ездок хотя и проклинал в душе Немого, а еще более - Воеводу, но все же толком и не ведал, где следует искать беглеца. Одно было ясно: не бросился Маркерий на ту сторону в Киев, потому что должен был бы перейти через мост, да и властей в Киеве больше, чем где бы то ни было в другом месте, а человек как раз убегает от власти, а не бежит к ней в объятия. Но ведь и за пределами Киева мир вон какой широкий! И Переяслав, и Чернигов, и Новгород, и неисходимые Залесские земли: Суздаль, Владимир, Ростов, Рязань. Правда, всюду князья и воеводы, но кто же на этом свете минует их рук? Не спасет тебя ни сообразительность, ни отвага, ни даже нахальство или просто терпеливость. Поэтому решение Немого удариться вдоль Реки в надежде на то, что Маркерий засел где-нибудь в зарослях верб или лозняка, показалось Стрижаку бессмыслицей, но вступать в спор было лень, к тому же пришлось бы тогда бороться не только против Немого, но еще и против собственного коня, который охотнее сворачивал на травы к Днепру, чем на княжескую выбитую дорогу вдоль дубов. Стрижак ехал позади Немого и сердито бормотал:

- Создал бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел бог, что это хорошо. А зачем создал Немого? И что это такое?

Про Маркерия же можно сказать, что он: жил дорогой, мучился ею, болел, ужасался дороги, переживая ее уже пройденную, а еще больше ту, которую суждено было пройти. Он направился вдоль Реки, потому что не знал других путей, а вверх, против течения, пошел не потому, что боялся погони на челнах, а просто руководствуясь привычкой, потому что всегда гнали коней на новое пастбище за Десну, другой дороги Маркерий и не представлял себе. Ему не приходилось никогда уходить дальше, чем за Десну на пастбища, потому углубился в неизвестность со страхом и неуверенностью, но отступать не мог, потому что позади был страх еще больший. Не думал он о кривде, о том, что нет правды на свете, не думал и о Воеводихе, а тем более - о Мостовике, иногда вспоминал мать и отца, еще чаще - Светляну, но воспоминания эти не приносили облегчения, от них становилось больно и горько, ибо все равно дорогое пропало, отодвинулось от него, словно бы провалилось на тот свет.

Он утратил счет дням и ночам. Спал, подложив под щеку бородатый мох, а чудилось: будто отрезал у Светляны прядь мягких волос и подложил ее себе под голову и дышит ее светлым духом. А потом вскакивал и бежал дальше.

В плавнях никто не попадался ему навстречу, если же издалека замечал пастухов, или просто какого-нибудь человека, обходил его стороной, прячась в зарослях лозы и вербы. Твердо решил избегать кого бы то ни было, хотя должен был бы понять, что рано или поздно наступит конец его блужданиям, ибо кто убегает от людей, непременно придет к ним снова.

Для Маркерия это случилось неожиданно и, можно бы сказать, бессмысленно. То ли размечтался, то ли уже от усталости и голода утратил остроту ощущения, но на склоне второго или третьего дня его побега, когда, утомленный, побрел он по высокой мягкой траве, внезапно возник у него перед глазами одноконный воз, и это было так неожиданно, что Маркерий чуть было не вскрикнул, - большим усилием воли удержался от этого, боясь выдать себя.