Павел Загребельный - Разгон

• Название: Разгон
• Автор: Павел Загребельный
• Жанр: Современная проза

Павло Загребельный - один из ведущих современных украинских писателей, автор многочисленных романов, вышедших на родном языке и в переводе на русский язык.

Многогранный талант Павла Загребельного позволяет ему масштабно решать в своем творчестве и большие темы исторического прошлого, и актуальные проблемы нашей современности.

Роман "Разгон" - художественное исследование истории того поколения, к которому принадлежит и автор. Это произведение о нашем сложном, прекрасном и героическом времени, в котором живут и трудятся, творят и мечтают, любят и побеждают герои книги - ученые, рабочие, колхозники.

Постановлением Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР писателю Загребельному Павлу Архиповичу за роман "Разгон" присуждена Государственная премия СССР 1980 года.

---

Академики разъезжались в новых "Волгах", Анастасия подошла к своим "Жигулям" и тут заметила Карналя. Он шел пешком. Не имел машины или не захотел задерживать шофера? Неожиданно мелькнуло озорное: а ну как предложу подвезти? Так, нечто неуловимое, шаловливое - прихоть, каприз.

Но от своего намерения отказалась сразу же, особенно когда заметила, как еще два человека последовали за Карналем. Тоже академики? Но они, кажется, не выступали. Не догоняют Карналя. Может, оберегают его от таких, как она?

Анастасия рванула в свою редакцию. Не отличалась последовательностью в мыслях. И пока доехала, напрочь забыла о Карнале. Сдала пленку в фотолабораторию, через час забрала еще чуть влажные снимки, стряхивая, пошла к редактору.

Тот думал. Ужасно любил этот процесс. Надоедал всем сотрудникам редакции, ежедневно напоминая, призывая, требуя: "Думайте! Давайте новые идеи!" Сам тоже часто любил показывать, как думает, сидел расслабленно за широким своим столом, убрав с него все бумаги, затуманенный взгляд направлен в никуда, на лице страдание, как от чего-то кислого, полная беззащитность во всей фигуре: смилуйтесь, не мешайте человеку сосредоточиться! Редакционные острословы это редакторское состояние определили довольно ехидно: "Сон на посту!" Все равно никаких оригинальных идей их редактору никогда в голову не приходило - ни в часы обычной суеты, ни в эти минуты "думания". Наверное, когда думают, не показывают этого, потому что еще никому не удалось доказать невидимое.

Секретарша попыталась не пустить Анастасию, но это было просто смешно. Материал в номер: "Ученые - пятилетке". Какое тут может быть думание?

Она влетела в редакторский кабинет, не дала времени редактору на возмущение и жалобы, веером расстелила перед ним целый иконостас академиков: вот люди, которые действительно умеют думать. Редактор застонал от профессиональной зависти. С этими людьми он не мог бы выдержать конкуренции, хотя, по правде говоря, истинный журналист всегда чувствует себя выше всех академий на свете, ибо не они пишут о нем, а он о них, не они оценивают его работу, а он - их, не они делают его имя известным народу, а он прославляет (или же замалчивает) их.

- Так что? - спросил редактор.

- В номер. "Ученые - пятилетке". Текст сейчас будет с машинки. Пятьдесят строк.

- Тридцать, - безапелляционно заявил редактор, рассматривая снимки. Делал это умело - ничего не скажешь, всегда отбирал самые худшие, самые невыразительные. Его девизом было: ничего оригинального. Только обычное. Нельзя дразнить читателя. Газета - не цирк и не аттракцион с мотогонками по стене.

- Дадим президента академии, - зная все наперед, подсказала Анастасия.

- Тогда зачем вы развернули передо мной целую Третьяковскую галерею?

- Показать, что ваши сотрудники не теряют времени.

- Президента мы давали на прошлой неделе. А вот Глушкова давно уже не было на наших страницах. Где Глушков?

- Его не было на встрече. Занят.

- А это кто? Могу я опубликовать такой снимок?

Редактор подвинул Анастасии снимок, приглашая присмотреться повнимательнее к своей работе: невыразительный человек в сером костюме одной рукой зачем-то выдергивал из-под пиджака дорогой галстук, а другой держался за кончик носа, словно хотел извлечь оттуда какие-то истины.

- Кажется, его фамилия Карналь, - спокойно молвила Анастасия. - У меня записано.

- Записано! - возмутился редактор. - Вы не знаете Карналя? Тогда что же вы знаете?

После этого должно было последовать: "Уходите и приходите ко мне только тогда, когда будете все знать об академике Карнале". Традиционное наказание для всех, кто осмеливался проявить какое-либо незнание перед грозным редактором. Но на этот раз редактор был добрым, даже, можно сказать, угрожающе добрым.

- Я помогу вам. Я пойду вам навстречу, Анастасия. Вы узнаете ближе академика Карналя, которого у нас знает каждый ребенок, а вот работники нашего органа... - Он сдержался от потоков своих традиционных обвинений и укоров, немного подумал, демонстрируя перед Анастасией весь неисчерпаемый арсенал внешних проявлений этого скрыто-загадочного процесса, затем милостиво кивнул: - Садитись.

Анастасия села, тряхнула своими короткими волосами, прикусила губу, насилу сдерживая улыбку.

- Почему вы такая несерьезная?

- Я серьезная! Я даже слишком серьезная. Чтобы доказать это, могу попроситься дежурить завтра в типографии.

- Опять на выходной? Ну, это же несерьезно. Мы не можем допустить, чтобы...

- Я это знаю, благодарю за заботу. Раз нельзя, так нельзя. Вы мне хотели сказать что-то о Карнале.

- Не просто хотел. Я даю вам редакционное поручение. Мы открываем новую рубрику. Воспоминания ветеранов войны. Называться будет: "Один день войны". Тысяча четыреста восемнадцать дней - и из них выбрать один, который запомнился более всего. Как вам эта идея?

- Очевидно, грандиозная, но я не в состоянии ее оценить как следует.

- Оценят без вас. Общественность, ответственные товарищи... А вам первое задание.

- Вы же только что говорили об академике.

- Именно о нем. Вы должны будете встретиться с академиком Карналем и организовать его воспоминания об одном дне войны.

- Разве он был на войне?

- А где же он, по-вашему, был?

- Я это к тому, что Карналь выглядит очень молодым. По крайней мере, не таким, как ветеран... Ну, я не знаю... Война закончилась тридцать лет назад, если ему теперь сорок, то что же - он десятилетним принимал участие в войне?

Редактор поднялся, обошел стол, заглянул Анастасии в лицо:

- Слушайте, вы нашу газету читаете?

- Ну... - Анастасия засмеялась. - Иногда...

- Оно и видно. Иначе бы вы не... Ровно месяц назад академику Карналю исполнилось пятьдесят лет, и наша газета, как и другие, печатала Указ о награждении академика орденом. Это у него уже пятый орден. Теперь вы поняли?..

- Что академику Карналю пятьдесят лет? Поверим нашей прессе.

- И понимаете, что он был участником Великой Отечественной войны?

- Если так, то...

- У него поразительная биография, если хотите знать...

Анастасия засмеялась:

- Об этом принято писать: "Он прожил большую и яркую жизнь". Правда, никто никогда еще не пытался истолковать, что такое "яркая жизнь", но пишут все.

- Ну, так вот, - подвел итоги редактор, - придется и на этот раз в рубрике "Ученые - пятилетке" дать фотографию президента, а с Карналем - как условились...

- Это не горит? - уже от двери спросила Анастасия.

- Время есть, но...

Их редактор обладал истинным журналистским чутьем: на завтра все газеты вышли с портретом Карналя. Известный ученый, руководитель научно-производственного объединения, которое дает для народного хозяйства передовую электронную технику. Странное дело: только узнаешь о существовании какого-то человека, как сразу же оказывается, что его давно уже знает чуть ли не весь мир, да и ты сама связана с тем человеком множеством нитей, до времени невидимых, но от этого не менее реальных. Как могла не обращать на все это внимания, как могла жить, не зная Карналя? Электроника. Кибернетика. Научно-техническая революция. Творцы. Передний край. На этих людей смотрят, как на небожителей. Их имена у всех на устах. И у нее? Да, будем откровенны. Но ведь о Карнале не слышала. Как же так? Было пятидесятилетие. Указ в газетах. Орден. Интервью по радио. Телевизионная передача. Выступления Карналя на международных симпозиумах. Париж, Нью-Йорк, Амстердам. Этот человек занимает в жизни такое место, что не заметить его просто невозможно. А вот она сумела это сделать. В придачу ко всему, оказывается, буквально под нею в их девятиэтажном стандартном доме находится двухкомнатная квартира академикова шофера. Этот шофер, которого все в доме зовут Марчелло Мастроянни за его сходство с итальянским киноактером, уже давно страдает от влюбленности в Анастасию, но что он шофер Карналя, она узнает лишь теперь. Может, и говорил он ей это прежде, но фамилия Карналь не застревала в памяти, собственно, не могла там зацепиться, попадала в пустоту, так же как тщетная влюбленность женатого шофера...

Шофер умышленно трет черную "Волгу" до тех пор, пока из подъезда, размахивая сумочкой на длинном ремешке, не выбегает Анастасия. У Мастроянни жена и маленькая дочка, жена - хорошенькая блондинка, но ему, вишь, вздумалось влюбиться в брюнетку. Тогда зачем было жениться на блондинке?

- Вы каждый день опаздываете к своему академику? - осчастливливает его беседой Анастасия.

- Так он же не ездит на машине!

- Как это - не ездит?

- Уже давно. Ходит пешком.

- А вы зачем?

Мастроянни беспомощно разводит руками:

- Положено.

- Так вы хотите, наверное, подвезти меня?

- Вас? Но ведь...

- Мои "Жигули"? Несолидно, когда едешь к академику Карналю.