Павел Загребельный - Смерть в Киеве

• Название: Смерть в Киеве
• Автор: Павел Загребельный
• Жанр: Историческая проза

Романы известного украинского прозаика Павла Загребельного, включенные в однотомник, - о Киевской Руси, "Смерть в Киеве" рассказывает о борьбе Юрия Долгорукова за объединение русских земель в единое государство, "Первомост" - о построенном Владимиром Мономахом первом мосте через Днепр. За эти романы П. Загребельный был удостоен Государственной премии УССР им. Т. Шевченко.

---

- Несколько дней. Но кажется мне, что уже давно знаю, будто от самого своего рождения знаю твоего отца.

- Ярослав тоже добрый. Он добрейший из всех моих братьев. Ты увидишь, лекарь. Сюда.

Она смело толкнула высокие тяжелые двери, просунула за двери руку с подсвечником, наклонилась туда, махнула свободной рукой Дулебу с Иваницей, чтобы шли за нею, вошла в высокую белокаменную, как все здесь, палату. Они послушно и отважно пошли вслед за ней, но на пороге оба остановились, пораженные тем, что открылось их глазам.

В большой, сложенной из тяжелых каменных глыб пристенной печи с гулом и треском пылали дубовые дрова, освещая красным светом просторную и неизвестно отчего мрачную палату, в которой поражало сугубо княжеское презрение к подлинному назначению вещей. Возле печи, прямо на каменном полу, выставлены были серебряные кубки и ковши, словно бы для того, чтобы улавливать своей причудливой чеканкой отблески дикого огня, а посредине палаты на большом столе стояли сапоги. Деревянное ложе под стеной было пустым, а все покрывала и скоры, которые должны бы лежать на постели, были беспорядочно развешаны на той же самой стене. В изголовье ложа вместо подушки стоял толстенный пень с прибитым на самой середине сруба человеческим черепом. На другой стене черным углем было изображено разнообразное оружие: топоры, мечи, копья, луки, шестоперы, бутурлики; между этим нарисованным оружием нацеплена была на огромный железный крюк пергаменная толстая книга, стол для чтения лежал перевернутый в углу возле обтянутой ромейской драгоценной паволокой, отороченной горностаевым мехом посудины для отправления естественных надобностей.

И среди этого мрачного беспорядка, не обращая внимания на тех, что вошли в палату, слонялся хозяин жилища, сын Долгорукого Ярослав, как об этом сказала Дулебу княжна Ольга, на его княжеское происхождение указывала и эта палата, и серебряная посуда, выставленная возле огня, и дорогие меха, развешанные на стенах, и сапоги, стоявшие почему-то на столе, и дорогая, тканная золотыми грифонами хламида, наброшенная на плечи князя, поверх белой полотняной одежды. Сам же князь Ярослав не имел в себе ничего славянского, - это был настоящий половец, невысокий, широкоплечий, узкоглазый; с реденькой черной бородкой и острыми, как стрелы, усами. Босой, поднимаясь на цыпочки, словно бы подкрадываясь к невидимой добыче, с хитрым сверканием в черных глазах, зацепив железной кочергой огромное обугленное полено, которое немилосердно дымило, он прокрадывался куда-то в дальний угол палаты, продвигался не прямо, а зигзагообразно, тащил по белому каменному полу черное полено, прочерчивая кривую своего путешествия, рассеивая вокруг дым и чад.

- Брат мой князь, - позвала его сестра, - мы в гости к тебе.

Ярослав съежился, сделал вид, что ничего не слышит, и завертелся вокруг стола со своим поленом, то проталкивая его вперед, то быстро отскакивая в сторону.

- Князь Ярослав, ты меня слышишь? - подошла к нему вплотную Ольга.

- А? Что? - встрепенулся тот. - Кто здесь? Это ты, Оленька?

- Брось ты полено в огонь, зачем оно дымит?

- Считаешь, что нужно бросить?

- Да.

- Так я брошу. Вот только протолкну его. Знаешь куда?

- В огонь.

- И верно. Все идет в огонь. От огня ничего. Один лишь дым. А в огонь - все!

Он схватил полено руками, отнес его к печи, швырнул в огонь, возвратился к сестре, вытер руки о свою хламиду, тканную чистым золотом.

- Вот и приехал к тебе лекарь, брат мой князь, - сказала Ольга, и Дулеб прошел вперед от порога, чтобы показаться князю.

- Лекарь?

- Лекарь из Киева.

- Ты из Киева? - спросил Дулеба Ярослав.

- Из Киева.

- В Киеве живет Ярослав, прозванный Мудрым. Я тоже Ярослав.

- Он давно не живет, - сказала ему сестра. - Ярослав Мудрый умер. В Киеве похоронен, в святой Софии, в мраморной корсте белой, а на ней цветы и птицы высечены, как на суздальских соборах.

- Ярослав Мудрый в Киеве, а я в Суздале. А почему назвали меня Ярославом? Чтобы мудрым был? Мудрость передается в третьем колене.

Он начал загибать пальцы на руке:

- Всеволод - первое колено. Мономах, дед мой, - колено второе, а третье - князь Юрий, отец мой. Вот он и должен был называться Ярославом, а не я. Ты, лекарь, все знаешь. Зачем меня назвали Ярославом? Для глумления?

Дулеб молчал.

- Почему молчишь? Приехал из Киева, должен говорить!

- Не знаю, что молвить, - тихо сказал Дулеб. - Не мое дело вмешиваться в дела высшие, хворости насылаются не людьми, имена же даются людьми. Разбираюсь в хворостях, в именах - нет.

- Не говори покорно, ибо напоминаешь мне о моей собственной покорности, которой стыжусь и которую ненавижу. Вспомнил о делах высших, а чьи они?

- Княжеские, - вмешалась Ольга, - ты князь и княжеского рода.

- А почему я князь?

- Потому что родился им.

- Разве можно князем родиться?

- Все зависит от воли бога, брат мой князь.

- Почему ты называешь меня братом?

- Потому что я твоя сестра.

- Не знаю тебя. И никого не знаю. Имею одного лишь брата по имени Китан. Ты слыхал о нем?

- Это наш брат князь Андрей. Китаном называла его покойная мать.

- Не знаю князя Андрея. Никого не знаю. Ибо вы русские, а я половец. Я половецкий хан Семичуга.

- Хан Семичуга умер этим летом.

- Я не умер. Я спрятался в грозе, а потом упал на землю и прополз в травах ящерицей и очутился тут, чтобы не дать вырубить липы. Когда вырубят липы, не будет меду, а я люблю мед. Липы беззащитны. Они вырастают медленно, намного медленнее, чем люди. Поэтому каждому, кто срубит липу, нужно отсечь голову и прибить ее к пеньку. Вон тот пенек, ты видишь его?

- Нельзя допускать жестокость, князь мой брат, бог покарает тебя за жестокость, ты не захочешь гневить бога.

- Бог не карает никого, и бог никогда ничего не делает, только люди, людям суждено делать что-нибудь злое или доброе. В этом их назначение, их радость, их извечное проклятье. Ибо если что-нибудь делаешь, непременно при этом кого-то обижаешь. Я не допущу, чтобы обижали деревья. Потому что они беззащитны.

- За деревья нужно молиться.

- А что такое молитва? Слово для слов. Сплошная безвыходность. Бог заперт в молитве навеки. Он не имеет выхода оттуда. Он освещается изнутри, будто изумрудная раковина, а внешне его не видно и не слышно, и его никогда нет. Одни слова. Поэтому люди сами должны всему давать толк. Вот видишь череп? Это предостережение всем. Я долго не мог найти себе череп. Мне прислал его из Киева Петрило. Восьминник Петрило. Ты не знаешь его. Он добр ко мне. Всегда присылает подарки из Киева. Ты видел Петрилу в Киеве, лекарь?

- Да, - ответил Дулеб, не зная, как ему относиться к этому полоумному князю, - мы были с ним на обеде у Ивана Войтишича, воеводы.

- Ты, Олюня, не знаешь Петрилу. Это тот, что убил боярина Кучку в Москве. Наш отец простил его.

- Князь Юрий всем прощает. Он добрый.

- Добрый? Зачем же послал на смерть моего брата Ивана?

- Разве он хотел ему смерти? Он послал братьев Ивана, Андрея и Ростислава, в помощь Святославу. Я рассказывала тебе об этом не раз.

- Рассказывала? Не знаю.

Ольга прыгнула на стол, примостилась там, поставила свечку на краю.

- Ты знаешь князя Юрия. Он хочет, чтобы всем людям было одинаково.

- Никогда одинаково всем не будет! - горячо воскликнул Ярослав. Никто не в состоянии дать всем сразу одинаковую землю. Ни землю, ни воду, ни даже воздух. Одни дышат зелеными ветрами равнин, другие - тягостными испарениями болот, третьи - гнилью лесов. За что тогда умер мой брат Иван?

- Говорю же тебе, князь мой брат, что к отцу нашему прислал в то лето письмо бывший заклятый враг Святослав Ольгович. Писал: "Брата моего Всеволода бог взял. Игоря Изяслав захватил. Иди в русскую землю, в Киев! Смилосердствуйся! Высвободи брата, а я тебе буду, надеясь на бога и силу животворящего креста, помощником". Тогда и послал князь Юрий полки с Иваном, братом твоим.

- А его отравили Ольговичи.

- Он простудился и умер.

- Они его отравили, там всех травят, я знаю. Вот лекарь скажет, он знает. Лекарь, скажи, в Киеве всех отравляют?

- Дивен твой вопрос, княже, - стараясь не раздражать полоумного, сказал Дулеб.

- Не умеешь ответить? Боишься? А ты не бойся. Князь Юрий, отец мой, добрейший среди князей, а я - добрейший среди его сыновей. Не нужно и спрашивать никого. Все это знают. И в палатах наших всем всегда лучше всего. Тут едят четыре раза в день, каждый засыпает, когда захочет, и спит, где ему захочется. И всюду здесь есть все, что нужно. Видишь, вон там, в паволоке и горностае, это для княжеского зада. Ибо и он имеет свой нрав.

Ольга соскользнула со стола, схватила свечник, взмахнула им перед лицом Дулеба.

- Оставим его!

Вывела обоих в переход, указала на дверь:

- Там будете спать. Брата не бойтесь. Он добрый.