Елена Римон - Кто найдет достойную жену, или опыты понимания текстов

• Название: Кто найдет достойную жену, или опыты понимания текстов
• Автор: Елена Римон
• Жанр: Современная проза

---

Елена Римон Кто найдет достойную жену, или опыты понимания текстов

М. Л. Гаспаров в «Записях и выписках» отмечает, что есть два типа переводов: один для наивного читателя, другой — для продвинутого; первый приближает оригинал к читателю, второй приближает читателя к оригиналу». Гаспаров считает, что читатель продвигается именно по направлению к тексту — но ведь бывают читатели, которые от текста как раз очень далеки. Может ли их понимание быть плодотворным?

Я преподаю теорию литературы и поэтику, в частности, поэтику русской литературы, студентам-израильтянам (точнее, уроженцам страны); иногда преподаю израильскую литературу по-русски. И в том и в другом случае я заново открываю для себя тексты, которые знаю наизусть: ведь что прочтут в них мои студенты — заранее никогда не известно.

Некашерный сокол

Престижный Иерусалимский колледж для девушек в квартале Баит ва-Ган. Здесь готовят учительниц для религиозных школ. На «Введении в поэтику прозы» разбираем структуру новеллы. Для примера привожу новеллу о соколе из «Декамерона»: героиня приходит к влюбленному в нее герою с просьбой отдать ей сокола, а он, оказывается, в этот самый момент успел поджарить птичку, чтобы угостить свою гостью. Вот так незадача: юноша на все был готов, чтобы услужить своей даме, и упустил единственный шанс, когда та попросила о чем-то важном. Я объясняю: в новелле должно быть событие, которое переворачивает сюжет и заставляет по-новому оценить то, что мы читали раньше. Как вы думаете, что могла сказать Джьованна, когда поняла, что случилось? Студентки хором:

— Она закричала: ой, это было некашерное мясо!

Конечно, они знают, что у итальянцев нет кашрута. Это просто шутка, сознательная игра с культурными кодами, обнажающая их присутствие. Стратегия разных видов непонимания — точнее, misreading, — тоже производит комические эффекты, но только при этом коды обнажаются бессознательно. В самом выигрышном положении остается тот, кто владеет разными кодами — он, как, говорится, «наслаждается двумя мирами».

Особенно неожиданно иногда трактуются тексты, которые так или иначе связаны со статусом и с образом женщины в разных культурах. 

Проблемы профтехобучения в творчестве Достоевского

Курс «Достоевский и ивритская литература» в Университете им. Бен-Гуриона, Беэр-Шева. Разбираем «Преступление и наказание». Состав студентов обычный: беэршевские девицы сразу после армии, немолодые учителя из южных городков развития, повышающие свой образовательный и социальный статус перед пенсией, шумливые бедуинские юноши из города Раат, — их семьи еще в прошлом поколении самым натуральным образом кочевали по пустыне, — обвешанная золочеными крестиками девочка-христианка с севера, из Назарета, одинокий «русский» молодой человек, с виду порядком обалдевший от абсорбции, и две темнокожие эфиопские красотки с ювелирно выполненными мелкими крашеными косичками (одна из них, с непроизносимой фамилией, сразу уведомила меня, что, во-первых, страдает дислексией, а во-вторых, у нее скоро выходит сборник рассказов на иврите в издательстве «Кетер»).

— Скажите, — ни с того ни с сего спрашивает меня бедуин на довольно корявом иврите, — как получилось, что родители этой Сони Мар-ма… Мар-ма… ну, короче, этой самой Сони так дико обнищали? Это что, случилось внезапно или они всегда были бедными?

— Какая разница? — недоумеваю я.

— Ну если они всегда были бедные, то странно, что они не подумали заранее, чем их дочка будет зарабатывать себе на хлеб.

— Между прочим, — неожиданно поддерживает его пожилой таймани в вязаной кипе, — сказано в Гемаре : «Кто не учит сына профессии, тот учит его воровать». А тот, кто не учит профессии дочь, — готовит ее в блудницы! Почему они не позаботились о том, чтобы дать ей какую-нибудь специальность? Ладно, допустим, папаша Мармеладов алкаш, а его жена стебанутая, с них какой спрос. Зато Пульхерия Андреевна, мама Дуни Раскольниковой, казалось бы, вменяемая женщина, — но она ведь тоже не заставила дочку чему-нибудь выучиться, хоть вроде бы и беспокоилась о ней.

— А чему она должна была учиться? — говорю я. — Компьютерной графике? Тогда же не было никакой работы для женщин. Как раз те безвыходные ситуации, которые описывает Достоевский, и показали, что женщинам нужна какая-то экологическая ниша на рынке труда.

— Ничего подобного! — возражают студенты. — Всегда существовали женские профессии — например, шитье.

— Да вы невнимательно читали. Помните, Мармеладов рассказывает Раскольникову, что Соня пыталась шить сорочки, и ей их швырнули в лицо с бранью и криками, потому что она перекосила ворот.

— Нет, мы читали как следует. Мар-ма-ладов — безответственный человек, у него язык без костей, он еще не то наплетет. Заказчики — люди добрые, жалостливые: они же не стребовали денег за испорченный материал. Соня-то просто запорола работу: кроить воротник тоже надо умеючи. Если бы она этому научилась, весь сюжет выглядел бы иначе: ведь для набожной девушки куда лучше шить или гладить, чем шляться по панели.

— Но тогда бы это был не Достоевский.

— Вот именно! Соня не учится шить, Раскольников тоже университет бросает — у Достоевского все положительные герои какие-то чудики, кроме Разумихина. И не то странно, что они «зруким» — это еще можно понять, бывает. Странно то, что при этом они переживают за детей, «слезинка ребенка» и все такое прочее, рассуждают о них, готовы ради них на всякие испытания и даже на преступления, — вместо того чтобы научить ребят чему-нибудь путному.

«Взгляд, конечно, очень варварский, но верный». У Достоевского есть «слезинка ребенка» (в частности, непременно упоминаются изнасилованные девочки), нет только самих детей, тех, кого воспитывают и за кого несут ответственность (в отличие, например, от Толстого, отдавшего этой теме немалую дань). Скажем, в «Подростке» появляется загадочный ребенок. Все считают его побочным сыном Версилова. Он так и фигурирует в романе под названием «ребенок». Иной раз его торжественно выносят и с умилением рассматривают, но ни имя его, ни даже пол не указаны. Возраста у него тоже нет: к концу романа он вроде бы должен (должна?) уже бегать, а такого ребеночка не очень-то вынесешь: если он спит — то проснется и заорет, а если не спит — не всегда пойдет на руки. А помнит ли кто-нибудь, сколько было сыновей у Катерины Ивановны и как их звали? Автор и сам путает их имена, а Соня этих же детей, ради которых пожертвовала своей невинностью, в конце романа сдает, как мебель, в пансион на деньги Свидригайлова — и ничуть не интересуется, как их там воспитывают — к примеру, учат ли Полечку шить… То есть, она, может быть, и полюбопытствовала бы, но Достоевскому это безразлично, и он об этом не упоминает. Ребенок становится интересен Достоевскому, лишь когда он вырастает и делается собеседником, как Подросток. А до того он не живое существо, которое надо кормить, пеленать, учить и т. д., а символ, подчеркивающий несовершенство мира, жестокого к невинным крошкам. Выходит, прав был Бахтин: в отличие от Толстого, Достоевского занимает не становление героя, а его испытание. Поэтому ни возраст, ни пол ребенка, ни воспитание как процесс для Достоевского не существенны.

Много раз я преподавала «Преступление и наказание» в России в разных учебных учреждениях, от школы до университета, и никогда ничего подобного от своих подопечных не слышала. Впрочем, это было в восьмидесятых. 

Достойная женщина

Вот серия опытов с каноническим текстом, занимающим особое место в еврейской культуре. Многие знают его наизусть. Это отрывок из Притч Соломона, начинающийся словами «эшет хайль ми имца», который принято читать, встречая субботу, перед вечерним благословением на вино.

«Кто найдет достойную жену? Цена ее много выше жемчугов, уверено в ней сердце мужа ее. Добывает она шерсть и лен и с охотой занимается рукоделием. Она, подобно кораблям торговым, издалека приносит свой хлеб. Поднимается она затемно, подает еду домашним своим и дает задания служанкам. Препоясывается она силой, и руки ее крепки. Подает она бедному, руку протягивает нищему. Не боятся стужи ее домочадцы, ибо все они одеты в одежды из червленой шерсти. Она сама ткет полотна и одевается в лен и багряницу. Известен муж ее, заседающий со старейшинами близ городских ворот… Облачается она могуществом и великолепием, с улыбкой она смотрит в завтрашний день. Открывает она уста свои, чтобы произнести мудрые речи, и поучение о доброте на устах ее. Встают ее сыновья, чтобы превознести ее, муж — чтобы вознести ей хвалу: "Много достойных женщин, но ты превзошла их всех! Обманчива прелесть и тщетна красота — женщина, боящаяся Бога, да будет она прославлена! Восхвалите деяния ее рук, прославьте ее во всем городе!"»