Петр Краснов - Ненависть

• Название: Ненависть
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русская классическая проза

Известный писатель русского зарубежья генерал Петр Николаевич Краснов в своем романе «Ненависть» в первую очередь постарался запечатлеть жизнь русского общества до Великой войны (1914–1918). Противопоставление благородным устремлениям молодых патриотов России низменных мотивов грядущих сеятелей смуты — революционеров, пожалуй, является главным лейтмотивом повествования. Не переоценивая художественных достоинств романа, можно с уверенностью сказать, что «Ненависть» представляется наиболее удачным произведением генерала Краснова с точки зрения охвата двух соседствующих во времени эпох — России довоенной, процветающей и сильной, и России, где к власти пришло большевистское правительство.

---

Свѣтлѣющая съ каждымъ мигомъ тонкая дымка тумана стлалась надъ степью и надъ нею совсѣмъ рукой подать горѣлъ одинокiй фонарь.

Ей все стало ясно — къ Геннадiю, въ Парижъ!..

* * *

На узловой станцiи, куда Женя добралась только къ вечеру — было полно народа. Въ душномъ, запакощенномъ залѣ лежали на полу, сидѣли и слонялись безъ дѣла сотни людей съ незатѣйливыми котомками, корзинами и увязками. Вся Россiя, казалось, пришла въ движенiе и стала подобна стакану съ шипучимъ виномъ, взбаломученнымъ мутовкою. Какъ въ немъ вверхъ и внизъ ходятъ маленькiе серебряные пузырьки — такъ по всей Россiи одни туда, другiе обратно ѣхали, сновали потерявшiе голову люди. Голодъ ихъ гналъ. Одни въ деревняхъ надѣялись найдти пропитанiе, другiе бѣжали изъ вымиравшей отъ голода деревни въ городъ, надѣясь тамъ получить работу, «мѣсто» и спасительный «паекъ». Одни видѣли свое спасенiе въ хлѣбѣ, зрѣющемъ на поляхъ, на нивахъ, въ сѣроватыхъ колосьяхъ ржи и въ золотѣ зрѣющей пшеницы, въ картофелѣ, который — вотъ онъ!.. — лежитъ въ рыхлой землѣ, въ яблокахъ, виноградѣ, капустѣ, огурцахъ, другимъ, уже познавшимъ, что въ деревнѣ все принадлежитъ правительству, партiи, коммунистамъ, утоленiе голода мерещилось въ разноцвѣтныхъ квитанцiяхъ, въ длинныхъ очередяхъ передъ продовольственными складами и въ казенномъ даровомъ хлѣбѣ общественныхъ гигантскихъ пекарень. И каждый зналъ, что все это ложь и обманъ, но никто не хотѣлъ въ этомъ признаться, ибо признаться въ этомъ — значило признать и неизбѣжность своей смерти отъ голода.

Въ буфетѣ Женя напилась чего-то въ родѣ чая и закусила Лукерьинымъ хлѣбомъ. Она подошла къ росписанiю, висѣвшему на стѣнѣ, въ проходѣ у кассы и первое, что она увидала на немъ, была лиловатая надпись оттиснутая вѣроятно гуттаперчевымъ штемпелемъ, на поляхъ росписанiя:

«Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ…».

Будто изъ другого какого-то мiра, мiра свободнаго и не затравленнаго, смѣлаго и гордаго кто-то подалъ знакъ и вдохнулъ въ сердце вѣру и бодрость.

Россiя не умретъ!..

Русскiе могутъ быть убиты, замучены, разстрѣляны, побиты голодомъ, — но Россiя не умретъ!..

Съ какимъ-то новымъ чувствомъ вѣры въ свое избавленiе Женя разсмотрѣла свой дальнѣйшiй маршрутъ. Она все придумала. Она сойдетъ, не доѣзжая до пограничной станцiи, и пойдетъ одна, ни у кого, ничего не спрашивая — на западъ… Лѣсами, буераками, ночью, таясь, какъ робкiй звѣрь, зорько высматривая посты пограничной стражи.

Господь ей поможетъ…

— Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ!..

Спокойно, какъ право имѣющая, ока взяла билетъ въ «твердомъ» вагонѣ и стала ожидать поѣзда.

Всю дорогу — она ѣхала трое сутокъ, — Женя была спокойна и молчалива. Ужасы осталась позади, въ прошломъ. О нихъ, о прошломъ она не думала. Прошлое былъ жуткiй кошмаръ — впереди пробужденiе и цѣль жизни — розыски Геннадiя.

На послѣдней передъ границей станцiи она увѣренно сошла и, чтобы не возбуждать ничьего подозрѣнiя, ни кого, ни о чемъ не распрашивая пошла прямо по дорогѣ черезъ пристанцiонное мѣстечко.

Августовскiй вечеръ былъ мягокъ и тепелъ. За мѣстечкомъ былъ большой сосновый лѣсъ. Высокiе оголенные стволы горѣли на солнцѣ бронзовой фольгой. Съ широкаго шоссе Женя свернула на западъ по маленькому лѣсному проселку. Сосны вершинами задумчиво шумѣли и напоминалъ ихъ тихiй дремотный говоръ — шумъ моря, говоръ другихъ лѣсовъ, лѣсовъ ея дѣтства — Петергофа, Гатчины, Петербурга.

Лѣсъ становился глуше и уже былъ проселокъ. Было похоже на то, что онъ никуда и не выйдетъ — упрется въ какую нибудь дѣляну съ порубленнымъ лѣсомъ и полѣнницами дровъ. И тамъ и кончится…

Тихая спустилась ночь. Стало страшно. Женя безсильно опустилась на землю подъ большою елью и, какъ испуганный звѣрь, забилась подъ ея широкiя, колючiя, ароматныя вѣтви. Она закрыла глаза. Дремотно, задумчиво лѣсъ шумѣлъ вершинами. Муравьи щекотали ноги. Женя не то спала, не то была въ какамъ-то забытьѣ. Она чувствовала родной запахъ еловой хвои, смолы и лѣса и вспоминала Рождественскiя елки. Какъ давно она ихъ не видала! Горѣли парафиновыя свѣчи и пахло …лѣсомъ… Дѣдушка подошелъ къ роялю, мама, тетя Маша и тетя Надя стали сзади него. Какiя онѣ здоровыя, полныя, крупныя, красивыя, голубоглазыя съ румянцемъ во всю щеку!.. Она и Шура тогда сидѣли на диванѣ. Дѣдушка далъ тонъ и запѣлъ нѣжнымъ голосомъ:

— Величить душа моя Господа и возрадовахся духъ мой о Бозѣ Спасе Моемъ…

И три голоса, — и какъ красиво!.. отвѣтили ему:

— Честнѣйшую херувимъ и славнѣйшую безъ сравненiя серафимъ…

Такъ это было несказанно прекрасно!..

Женя открыла глаза. Тихо, по ночному, шумѣлъ лѣсъ и, казалось, что въ небѣ, надъ вершинами, тамъ, гдѣ вдругъ засiяли таинственными огоньками звѣзды, незримый, прекрасный хоръ продолжалъ:

— Безъ истлѣнiя Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаемъ…

Да вѣдь они всѣ умерли… Они и точно на небѣ… Дѣдушку убили на паперти храма, а мама и обѣ тети умерли отъ страданiя и голода. Это только снилось… Женя встала и вылѣзла изъ подъ елки.

Идти… Идти… Все равно куда, только идти. Она опять закрыла глаза. Все стало тихо. Точно и лѣса не было. И такъ продолжалось долго-ли, коротко-ли Женя не могла сознать. Наконецъ, встряхнулась и очнулась отъ дремоты совершенно.

* * *

Уродливымъ, кривобокимъ, китайскимъ фонаремъ, напоеннымъ серебряной свѣтящейся влагой надъ лѣсомъ висѣла поздняя луна. Все перемѣнилось въ лѣсу. Свѣтлыя пятна заиграли, черныя тѣни легли между ними. Все было красиво, непонятно, неестественно и жутко. Женя слѣдила за колдовскою игрою серебрянаго свѣта и черныхъ тѣней. Медленно работала усталая голова. Луна взошла… Гдѣ?.. Тамъ… Спускается куда?.. Туда… Тамъ западъ. Скоро день… Надо идти, идти… Ид-ти… ти… ти… ти!..

Женя лѣса не боялась. Кто знаетъ, что такое большевики — тотъ ничего не боится. Лѣсъ не разстрѣляетъ… Лѣсъ не убьетъ, не порѣжетъ на мясо, не станетъ варить, коптить, солить, пригоговлять колбасы.

На хуторѣ было страшнѣе…

Шершавые папоротники били по голымъ ногамъ, можжевельникъ цѣплялся за юбку, башмаки скользили по сухой хвоѣ.

Узкая заросшая тропинка. На западъ… Стало легче идти. Впереди свѣтлѣло, лѣсъ кончался… Куда-то она выходила?.. Опушка…

Женя остановилась. Широкая долина мягко опускалась куда-то. Надъ нею стѣною лѣсъ стоялъ. Тутъ было свѣтлѣе. Влѣво и, казалось, очень далеко желтымъ пятномъ низко свѣтился костеръ. Должно быть тамъ былъ красноармейскiй постъ. Кругомъ была мёртвая предъутренняя тишина. Лѣсъ затихъ. Песчаная щека оврага густо поросла верескомъ. Тутъ и тамъ маленькiя торчали елки, да точно часовые стояли стройныя и тонкiя «королевскiя свѣчи». Въ предъутреннемъ сумракѣ краски слиняли и все было сѣро. Едва различимы были предметы. Тропинка спускалась черезъ верескъ и шла мимо елокъ.

Внизу — ручей. Двѣ доски перекинуты черезъ него. Женя напилась свѣжей воды и умылась.

Стало какъ то легче и спокойнѣе на душѣ, но какъ слабо было ея тѣло. Она съ трудомъ могла подняться съ колѣнъ и страшно было подуматъ, что надо идти, идти, опять идти въ неизвѣстность. Противоположный бортъ лощины замѣтно свѣтлѣлъ. Сзади наступалъ разсвѣтъ, значитъ, она не ошиблась — она шла на западъ.

По доскамъ Женя перешла черезъ ручей. Тамъ былъ скошенный лугъ. На широкихъ рамахъ сушилось сѣно. Манило залѣзть подъ такую раму и отдаться бездумнаму, безпечному сну. Казалось, что, если теперь заснуть то и не проснешься. Женя пошла по тропинкѣ и почти сейчасъ-же вышла на пыльный полевой проселокъ. На краю лошины, у самой дороги возвышалось высокое Распятiе. Шагахъ въ пяти отъ распятiя былъ небольшой, насыпной, уже почти совсѣмъ осѣвшiй старый могильный холмъ, и на немъ покосившiйся деревянный крестъ, сбитый изъ сосновыхъ досокъ. Тропинка шла мимо могилы, и Женя увидала доску, привинченную къ кресту и на ней надпись, тщательно выжженную, должно быть раскаленнымъ гвоздемъ.

Сверху большими славянскими буквами было выведено:

«Воины благочестивые славою и честiю вѣнчанные ».

Пониже кудреватою прописью съ замысловатыми завитками было написано:

«Здѣсь покоятся тѣла: — Сибирскаго Казачьяго полка, сотника Геннадiя Гурдина, урядника Сергѣя Запѣваловаи казаковъ: — Павла Стогнiеваи Иннокентiя Аржановскова, убитыхъ въ конной атакѣ на Германцевъ сентября 12-го, 1914-го года… Упокой, Господи души рабовъ Твоихъ»…