Петр Краснов - Подвиг

• Название: Подвиг
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русская классическая проза

Представленный в настоящем издании роман «Подвиг» является заключительным в трилогии генерала Петра Николаевича Краснова (первые два «Largo», "Выпашь"). Читатель вместе с героями переживает перипетии Русской Голгофы в первой четверти ХХ века. Это роман о чувстве и долге, о вере и безверии, о судьбе и о верности человека своему высшему предназначению. Это роман о Любви. И это роман о Семье, о ее непреходящей ценности как залоге благополучия всякого народа. Написанная высочайшим русским талантом, трилогия П.Н.Краснова обладает неоценимым качеством, которое ставит ее на совершенно особое место в отечественной литературе и на особую высоту, делая необходимым, обязательным чтением для тех, кто в свое время довольствовался "Хождением по мукам" А.Толстого или «Разгромом» А.Фадеева. Ибо это роман — Свидетельство. Он богат ценнейшими наблюдениями непосредственного участника событий, имеющими для современного российского читателя особое значение. Творческий гений автора позволил ему в этих наблюдениях подняться до глубоких обобщений. Наконец, эта трилогия являет нам ярчайший пример живого, полнокровного, и потому убедительного положительного героя в русской литературе. Это Петр Сергеевич Ранцев. В высшей степени типично для нашей русской истории, чтобы появился выдающийся характер, нужны исключительные обстоятельства. И создан этот образ в литературе тоже человеком выдающимся, писателем, публицистом, Русским Офицером, мучеником застенков НКВД.

В третьем романе трилогии автор описывает события случившиеся с героями уже в придуманном мире. Краснов в очередной раз возвращается к теме спасения России от большевиков.

---

— Я … я … я, — неслось отъ шеренгъ.

Между причудливыхъ кактусовъ, отъ кухонь, подымался сизый дымокъ. Вкусно и мирно пахло борщемъ.

Пропѣли молитвы. Горнистъ заигралъ зорю. Медленно сталъ опускаться на мачтѣ флагъ. Полурота пѣла гимнъ. Дежурный подошелъ съ рапортомъ къ суровому, стройному, выправлелному Ложейникову, тотъ выслушалъ рапортъ и пошелъ, тщательно маршируя къ капитану Немо. Все было «какъ въ Красномъ Селѣ«, какъ заповѣдалъ Ранцевъ.

— Ричардъ Васильевичъ, — докладывалъ, держа руку у шлема, Ложейниковъ вытянувшемуся передъ нимъ капитану Немо, — въ лагерѣ, на Россiйскомъ острову, въ теченiе дня происшествiй не случилось. Безъ четверти, въ восемнадцать часовъ надъ островомъ, съ сѣверо-востока пролетѣло пять французскихъ гидроплановъ, повернули на востокъ и скрылись за горизонтомъ. Люди на перекличкѣ были всѣ.

Капитанъ Немо выслушалъ рапортъ и въ какомъ то раздумьи, глядя вдаль, точно сквозь строй полуроты, подошелъ къ своимъ соратникамъ. Онъ остановился, собираясь съ духомъ, и началъ говорить. Онъ говорилъ сначала медленно и не громко, потомъ съ силою и твердо: -

— Изъ устной газеты … Изъ докладовъ Николая Семеновича Ложейникова вы знаете о томъ, что происходитъ въ Россiи. Большая ея часть … Весь сѣверъ … свободна отъ большевиковъ и защищается Императорской армiей, созданной вашимъ начальникомъ, Петромъ Сергѣевичемъ Ранцевымъ … Въ интересахъ обороны этой Русской территорiи я долженъ былъ отправить ему весь нашъ воздушный флотъ, минные аппараты и газовую оборону. Этого требовалъ нашъ долгъ передъ Родиной … На насъ идетъ флотъ державъ, помогающихъ большевикамъ … Насъ мало … Но мы можемъ защищаться и … во всякомъ случаѣ умереть со славою и честью …

Капитанъ Немо остановился и внимательно смотрѣлъ на стоявшихъ передъ нимъ людей. Строй былъ неподвиженъ. Казалось, люди не дышали.

Твердо, не мигая, смотрѣлъ сѣрыми притушенными тяжелыми опухшими красными вѣками глазами старикъ Агафошкинъ. Его внукъ Фирсъ «ѣлъ» глазами капитана Немо. У молодого, румянаго князя Ардаганскаго слеза застыла въ рѣсницахъ и все выраженiе его лица было полно такого жертвеннаго порыва, что капитану Немо страшно стало. Мишель Строговъ низко опустилъ голову и глядѣлъ изподлобья, какъ быкъ, собиряющiй бодать.

— Я разсчитывалъ, — медленно, въ наступавшiй сумракъ, — солнце уже сѣло, — ронялъ слова капитанъ Немо, — что до весны никто не узнаетъ, гдѣ мы находимся. Весною долженъ былъ прибыть за нами «Гекторъ» и мы отправились бы на немъ въ Россiю … Богъ не судилъ этого. «Гекторъ» во льдахъ. Наше мѣстопребыванiе извѣстно … Намъ предстоитъ бой … и смерть … или… это вполнѣ на ваше рѣшенiе … Я разрѣшаю завтра, когда покажется солнце, вмѣсто нашего родного Русскаго флага, поднять бѣлый … Флагъ сдачи.

Капитанъ Немо поклонился строю и быстрыми, твердыми шагами пошелъ мимо палатокъ и сталъ по тропинкѣ подниматься на гору. Шпаковскiй шелъ въ четырехъ шагахъ за нимъ. Полурота стояла, какъ окаменѣлая. Ни одинъ вздохъ не раздался изъ ея рядовъ. Пятьдесятъ пять паръ глазъ слѣдили, какъ таяли въ прозрачномъ сумракѣ двѣ удаляющiяся бѣлыя фигуры, какъ исчезли онѣ за кактусами и алоэ, точно растворились въ ночи. На вершинѣ, въ окнахъ барака капитана Немо, загорѣлись огни.

— Господа, — сказалъ полковникъ Ложейниковъ, — обсуждать намъ нечего … Мы солдаты … Мы свой долгъ исполнимъ … Русскаго имени не посрамимъ … Разойтись по палаткамъ!..

XXX

Маленькая палатка Нифонта Ивановича стояла возлѣ кухонь. Въ ней сидѣли самъ хозяинъ и подружившiйся съ нимъ урядникъ Тпрунько. Люди давно отъужинали. Въ лагерѣ стояла мертвая тишина. Нигдѣ въ палаткахъ не было огней.

Яркiя звѣзды легли алмазнымъ узоромъ по темно-синей небесной парчѣ. Внизу глухо и мѣрно билъ прибой. Океанъ отражалъ звѣздное блистанiе и струился свѣтящимися нитями. Ровный и теплый вѣтеръ подувалъ надъ островомъ. Было таинственно, несказанно красиво и чудно въ Божьемъ мiрѣ. И разговоръ былъ необычный, полный тайны, вѣры другъ въ друга и велся онъ тихими задушевными голосами.

— Ось, Михайло Строговъ, — внушительно, хриплымъ баскомъ говорилъ Тпрунько, — заготовляе бiлый флагъ … Я знаю … Бачивъ … Ихъ у палаткi пять душъ собралось, и Михайла вашъ за коновода … Не дать, значе, поднять Русскаго флага и шобъ сдаться. Ось, что замышляе!.. Я знаю … Бачивъ …

— За то знамя наши отцы и дѣды умирали.

— Я за тожъ и кажу, Нифонтъ Ивановичъ.

— Опять — сдаться?.. Это значитъ опять чужой хлѣбъ жевать?.. Опять въ бѣженцы писаться?.. Да умереть куды слаже …

— Я за тожъ и кажу, Нифонтъ Ивановичъ. Якъ же вы служили Государю Императору?..

— Я то?.. То есть, какъ я служилъ?.. Я полный бантъ имѣлъ, во какъ я служилъ … Подхорунжимъ я былъ въ своемъ полку. Я на защитѣ Дона до конца стоялъ, и кабы не начальство, никогда бы никуда не ушелъ … Такъ тамъ и померъ бы на родной то есть землѣ …

— Та-акъ … Вы чулы, якъ полковникъ казавъ на перекличкѣ. «Сполнимъ свой долгъ» … Нашъ долгъ есть што? … Оборонить свое знамя и при емъ умереть.

— Ну-къ что-жъ. Я васъ въ полной мѣрѣ уважаю.

— За то и разговоръ, Нифонтъ Ивановичъ. Вы мой пидпомошникъ … И начальство указало … И то нашъ козацкiй долгъ … Понялы?

— Учить меня не приходится. Съ малолѣтства въ станицѣ отцомъ достаточно ученъ, что значитъ: — за вѣру, Царя и отечество … To есть сладкая смерть … Славою и честiю вѣнчанная.

— Я за то и кажу, Нифонтъ Ивановичъ … Бувайте здоровеньки.

— Спокойной ночи.

Внизу глухо шумѣлъ океанъ. Темные валы непрерывною чередою наступали на берегъ, опѣнивались блестящей чертою и съ мягкимъ шипѣнiемъ разсыпались вдоль берега. Ярко блистали на небѣ безчисленныя, незнаемыя звѣзды. Творили свою ночную работу, полную небесной тайны. Казались они поднимавшемуся на гору уряднику Тпрунькѣ неласковыми и будто враждебными. He такiя онѣ были на Кубани. Чернымъ горбомъ вдавалась въ море гора съ ея причудливыми скалами и съ конусообразной вершиной.

Все было не «наше», все было чужое и страшное. Тпрунька остановился, досталъ кисетъ съ табакомъ, раскурилъ трубку и сказалъ про себя: -

— Ну, однако, никто, какъ Богъ. На все Его святая воля …

XXXI

Быстрый разсвѣтъ наступалъ. Звѣзды погасали. Небо казалось сѣрымъ. Капитанъ Немо вышелъ на веранду барака. Онъ прислушался. Наверху, гдѣ была мачта и гдѣ никакихъ работъ не производилось мѣрно стучалъ молотокъ. «Тукъ, тукъ, тукъ». Замолчитъ, перестанетъ и опять: — «тукъ, тукъ, тукъ» …

Шпаковскiй, спавшiй одѣтымъ въ длинномъ соломенномъ креслѣ вскочилъ передъ капитаномъ Немо.

— Что это тамъ, Александръ Антоновичъ?

— He могу знать, Ричардъ Васильевичъ. Сейчасъ пойду посмотрю.

— Пойдемъ вмѣстѣ.

Они спустились съ веранды и по узкой тропинкѣ, вившейся между миртовыхъ кустовъ и безобразныхъ мясистыхъ кактусовъ и алоэ стали подниматься къ мачтѣ.

Свѣтало. На востокѣ океанъ покрылся бѣлесой пеленой. Небо надъ нимь розовѣло.

Съ послѣдняго поворота тропинки стала ясно видна вершина горы. Сѣдой бородатый казакъ взобрался на бѣлый столбъ мачты и, придерживая колѣномъ большой Русскiй флагъ, тщательно прибивалъ его гвоздями. Черезъ плечо у него была надѣта холщевая сумка съ инструментомъ. Другой старикъ въ ветхой изорванной черкескѣ стоялъ подъ нимъ и озабоченнымъ голосомъ давалъ указанiя.

— Вы, Мифонтъ Ивановичъ, кромку дѣлайте больше, а гвозди бейте почаще, какъ на знаменахъ били, a то кабы вѣтеръ не порвалъ до времени.

— Я и то гвоздь къ гвоздю. Никогда тебѣ не порветъ … Какая бы буря ни была все устоитъ.

Капитанъ Немо остановился за кустами и смотрѣлъ на стариковъ. Тихая улыбка появилась на его всегда серьезномъ лицѣ. Теплый токъ пошелъ отъ сердца къ глазамъ — и — вотъ еще мгновенiе — и не удержитъ онъ благодатныхъ слезъ. Никогда въ дни лучшихъ своихъ изобрѣтенiй и громкихъ успѣховъ, ни даже въ тотъ день, когда Государь Императоръ произвелъ его въ первый офицерскiй чинъ, ни тогда, когда онъ уже въ зенитѣ своей славы представлялся Государю, ни тогда, когда внезапно почувствовалъ, что онъ полюбилъ запоздалою первою любовью дочь своего лучшаго друга — не испытывалъ капитанъ Немо такого блаженнаго свѣтлаго и радостнаго чувства, какъ въ эти минуты разсвѣта на чужомъ острову, когда скрытый кустами онъ наблюдалъ эту работу казаковъ.

Звѣзды погасли. Только одна на западѣ горѣла свѣтлымъ фонарикомъ на зеленомъ небѣ. Предразсвѣтный вѣтеръ озабоченно задулъ надъ горою. На востокѣ ярче разгоралась золотая полоса восхода. Внизу на линейкѣ горнистъ трубилъ повѣстку къ зарѣ.