Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

• Название: Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
• Автор: Владимир Брюханов
• Издательство: КМК
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-87317-386-0

В книге В.А.Брюханова — специалиста по истории российских и мировых заговоров (его книги «Заговор графа Милорадовича» и «Заговор против мира: кто развязал Первую мировую войну» пользуются заслуженным успехом) предлагается совершенно новая версия убийства Александра II. Автор убедительно показывает, насколько плотно народовольцы были включены в большие игры на самом верху русской властной пирамиды, причем далеко не всегда в роли субъектов, нередко — в качестве «пешек в чужой игре».

Книга будет интересна историкам, политологам, всем, кто неравнодушен к тайнам истории. «Трагедия России…» открывает программу-направление «Конспирология» в серии «Мир. Хаос. Порядок».

---

Опасность общины для грядущих экономических перспектив недооценивалась в дореформенной России: зачастую и помещикам, и властям было удобнее иметь дело с общиной, как единым объектом при экономических расчетах; законом 1769 года, в частности, на общину возлагалась круговая порука при выплате государственных податей.[198]

Реформы П.Д. Киселева, проведенные в 1837–1841 годах, возлагали на общину и все прочие повинности государственных крестьян, которые по-прежнему рассматривались в качестве государственных служащих нижнего уровня: строительство и поддержание в порядке местных дорог, государственные гужевые перевозки, поселение на постой различных проезжих чиновников и т. д., и т. п.; тем самым также укреплялась реальная власть общины над своими членами.

Общинное уравненительное землепользование с большой натяжкой можно отнести к проявлениям какой-то особой общинной идеологии, которую уже российские социалисты второй половины XIX века провозглашали преддверием коммунистической: точно так же поступают любые потерпевшие кораблекрушение, когда воды не хватает на всех — вводят нормирование потребления.

Продуктовые карточки вводились во всех воюющих странах Европы во время обеих Мировых войн ХХ века — такое нормирование спасало от голода все страны и все народы — независимо от социального строя и господствующей идеологии. В Советском Союзе, в самые мирные времена, при постоянном дефиците товаров, такие нормы очень часто устанавливались стихийным образом: очередь требовала, чтобы товара хватило по возможности большему числу людей: «Отпускайте по одной штуке (или по одному килограмму) в одни руки!» — и продавцы беспрекословно подчинялись!

Подобное сравнение общины с другими формами уравнительной дележки должно включать и предельные логические итоги: когда наличие дефицитных жизненных припасов опускается уже ниже норм, обеспечивающих выживание индивидов, то многие люди становятся склонны к утрате человеческого облика, доходя при этом до любых преступлений — вплоть до людоедства!

Характерно, что общинные отношения возникали только в связи с дефицитом каких-то общенеобходимых благ — не только земли, но, например, и воды — в засушливых местностях. Во всем же прочем русские крестьяне рьяно блюли собственную самостоятельность. Что приводило их, в зависимости от обстоятельств и собственных способностей, к сугубо индивидуальным итогам.

Разумеется, если сравнивать русского крестьянина XVIII и XIX веков с европейским, то разница разительна во всем. Но если сравнивать тех и других с африканцами или тем более австралийцами, чего тогда практически не делали,[199] то ясно, что всегда имеют место все те же основные общечеловеческие принципы, нормы и права, различные в деталях, зависящих от материальных условий.

И русский, и любой африканец прекрасно разбираются ныне и разбирались всегда и в своей частной собственности, и в своих семейных отношениях. А именно в этом-то праве и старались отказать русским крестьянам помещики, претендуя и на их имущество, и на труд, и на жен и детей — и это не могло не приводить к жесточайшим конфликтам.

Знаменитый бытописец русской деревни А.Н. Энгельгардт (отец цитированного выше М.А. Энгельгардта) живописал и тупость помещиков, в значительной степени уступавших своим предшественникам XVIII века в понимании русских крестьян, и реальные умонастроения в среде последних:

«Я встречал здесь помещиков, — про барынь уж и не говорю, — которые лет 20 живут в деревне, а о быте крестьян, о их нравах, обычаях, положении, нуждах никакого понятия не имеют; более скажу, — я встретил, может быть, всего только трех-четырех человек, которые понимают положение крестьян, которые понимают, что говорят крестьяне, и которые говорят так, что крестьяне их понимают. /…/

Известной долей кулачества обладает каждый крестьянин, за исключением недоумков, да особенно добродушных людей и вообще «карасей». Каждый мужик в известной степени кулак, щука, которая на то и в море, чтобы карась не дремал.

/…/ хотя крестьяне и не имеют еще понятия о наследственном праве собственности на землю — земля ничья, земля царская — но относительно движимости понятие о собственности у них очень твердо.

/…/ у крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации. Зависть, недоверие друг к другу, подкапывание одного под другого, унижение слабого перед сильным, высокомерие сильного, поклонение богатству — все это сильно развито в крестьянской среде. Кулаческие идеалы[200] царят в ней /…/.

Каждый крестьянин, если обстоятельства тому благоприятствуют, будет самым отличнейшим образом эксплуатировать всякого другого, все равно, крестьянина или барина[201], будет выжимать из него сок, эксплуатировать его нужду. Все это, однако, не мешает крестьянину быть чрезвычайно добрым, терпимым, по-своему необыкновенно гуманным, своеобразно, истинно гуманным, как редко бывает гуманен человек из интеллигентного класса»[202] — последнее особенно пикантно: если интеллигенты были много хуже хищных и корыстолюбивых крестьян, то они должны были бы быть просто людоедами!

Но ведь это действительно оказалось недалеко от истины, хотя интеллигентская пропаганда всячески навязывала и культивировала свои якобы бескорыстные и альтруистические мотивы мышления и деятельности! До наших дней сохранилось бездумное и некритическое восприятие этой пропаганды, например: «интеллигент — это тот, кто не поглощен целиком и полностью собственным благополучием, а хотя бы в равной, но предпочтительно и в большей степени печется о процветании всего общества и готов в меру сил потрудиться на его благо»![203]

Когда представители этой благородной интеллигентной молодежи двинулись-таки в 1874–1876 годах по русским избам — с благоугодной целью утопить Россию в крови, подняв в ней всеобщее крестьянское восстание, то целиком и полностью могли убедиться именно в корыстолюбии и кулаческих настроениях крестьян. Г.В. Плеханов[204] так вспоминал об этом в 1903 году:

««Легче восстановить крестьянина против царя, чем убедить его в том, что не надо частной собственности», — говорил на одной из революционных сходок, осенью 1876 года Боголюбов[205], который был очень опытным и умелым пропагандистом. Другой пропагандист[206] на другой сходке рассказывал, как один крестьянин, убежденный им в необходимости поголовного народного восстания и отобрания земли у помещиков, воскликнул однажды с нескрываемым удовольствием: «Вот будет хорошо, как землю-то мы поделим! Тогда я принайму двух работничков, да как заживу-то!» — подобных рассказов можно было тогда услышать от всякого бывалого пропагандиста великое множество».[207]

Любой образованный наблюдатель, действительно не поленившийся ознакомиться с крестьянским бытом, должен был избавиться и от какой-либо идеализации общины.

М.А. Бакунин прямо писал об этом в 1866 году своим друзьям Герцену и Огареву, т. е. уже после отмены крепостного права: «почему эта община, от которой вы ожидаете таких чудес в будущем, в прдолжение 10 веков прошедшего существования не произвела из себя ничего, кроме самого печального и гнусного рабства? — Безобразное принижение женщины, абсолютное отрицание и непонимание женского права и женской чести и апатическая, равнодушная готовность отдать ее, службы целого мира ради, под первого чиновника, под первого офицера. Гнусная гнилость и совершенное бесправие патриархального деспотизма, бесправие лица перед миром и всеподавляющая тягость этого мира, убивающая всякую возможность индивидуальной инициативы, — отсутствие права не только юридического, но простой справедливости в решениях того же мира — и жестокая злостная бесцеремонность его отношений к каждому бессильному или небогатому члену; его систематическая злорадостная, жестокая притеснительность к тем лицам, в которых проявляются притязания на малейшую самостоятельность, — и готовность продать всякое право и всякую правду за ведро водки, — вот, во всецельности ее настоящего характера, великорусская крестьянская община. Прибавьте к этому мгновенное обращение всякого выборного крестьянина в притеснителя, чиновника, взяточника, и картина будет полная, полная для всякой общины, мирно и покорно живущей под сенью всероссийского государства».[209]

Сам Бакунин видел причину всех отрицательных сторон общинного быта во вредном влиянии государства, которое он, убежденный анархист, стремился уничтожить: «Община сделалась теперь в руках государства слепым, послушным орудием для управления крестьянами. Воли у крестьян так же мало, как и прежде, ни один пошевелиться без паспорта не может, а паспорты выдает отвечающая за них перед лицом правительства община. Круговая порука хороша и действует благодатно там, где есть воля; она пагубна при нашем государственном устройстве. Итак, нет и, пока продлится существование государства, крестьянской воли не будет».[210]