Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

• Название: Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
• Автор: Владимир Брюханов
• Издательство: КМК
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-87317-386-0

В книге В.А.Брюханова — специалиста по истории российских и мировых заговоров (его книги «Заговор графа Милорадовича» и «Заговор против мира: кто развязал Первую мировую войну» пользуются заслуженным успехом) предлагается совершенно новая версия убийства Александра II. Автор убедительно показывает, насколько плотно народовольцы были включены в большие игры на самом верху русской властной пирамиды, причем далеко не всегда в роли субъектов, нередко — в качестве «пешек в чужой игре».

Книга будет интересна историкам, политологам, всем, кто неравнодушен к тайнам истории. «Трагедия России…» открывает программу-направление «Конспирология» в серии «Мир. Хаос. Порядок».

---

После участия в восстании анархистов в Лионе в сентябре 1870 года Бакунин одновременно с П.Л. Лавровым, бывшим его идеологическим антиподом, поселился в Цюрихе, ставшем центром пропаганды среди русских студентов, обучающихся за границей — пока царское правительство категорически не запретило в 1873 году российским подданным учиться в Цюрихском университете (подчинились далеко не все!). Получали там революционное напутствие и молодые энтузиасты, специально приезжавшие из России на поклон к эмигрантским светилам — П.А. Кропоткин, С.Ф. Ковалик и другие.

Именно в это время, в 1872 году, и Нечаев был выслежен русскими агентами в Швейцарии, в результате чего произошел его арест и выдача России — нетрудно поэтому предположить, почему же царские ищейки и теперь пощадили Бакунина.

В 1874 году Бакунин снова, уже в последний раз участвовал в крупных акциях европейских анархистов, но в следующем году отошел от всякой политики, тяжело болел и умер в Берне в июне 1876 года.

В 1864 году военные действия в Польше завершились полной победой царской России, но перелом, обусловивший этот исход, наметился и оказался вполне понятным уже к началу лета 1863 года.

8 июня 1863 А.В. Никитенко записал в дневнике: «Меры Муравьева начинают приносить плоды: восстание в губерниях, ему вверенных, почти прекращено».[444]

Будущий революционер, пока только очевидец происходящего, В.К. Дебогорий-Мокриевич, писал в автобиографии: «В юго-западном крае «поляк» и «пан» почти синонимы (помещики Подольской, Киевской и Волынской губ. почти все поляки), так что польское восстание в нашем крае являлось по существу «помещичьим восстанием», немудрено поэтому, что крестьяне отнеслись к нему враждебно».[445]

Печальные итоги происходящему в России и Польше подвел в июле 1863 года соратник Д.И. Писарева Варфоломей Зайцев (1842–1882). В его статье шла речь об итальянском народе, но всем, привычным к тогдашней манере изъяснений в подцензурной прессе, все было предельно ясно: «Народ глуп, туп и вследствие этого пассивен; это, конечно, не его вина, но это так, и какой бы то ни было инициативы с его стороны страшно ожидать. Он всегда скорее готов, как неаполитанские лаццарони, идти рядом с наемными швейцарцами грабить и убивать мирных жителей и противодействовать свободе страны. Поэтому благоразумие требует, не смущаясь величественным пьедесталом, на который демократы возвели народ, действовать энергически против него, потому что народ в таком состоянии, как в Италии, не может, по неразвитию, поступать сообразно с своими выгодами».[446]

Одновременно резко упала популярность Герцена: тираж «Колокола» в течение 1863 года снизился с 2500 экземпляров до 500 и затем никогда больше не поднимался выше тысячи.[447] Не помог и переезд редакторов в 1865 году в Женеву — самый центр российской оппозиционной эмиграции, а в 1867 году издание и вовсе закрылось из-за отсутствия спроса.

12 января 1864 года А.В. Никитенко записал в дневнике: «На днях разнесся слух, что Герцен умер, а теперь говорят, что это ложь. Умер ли, жив ли, впрочем, совершенно все равно: он превратился в политическое ничтожество для России. Ни пользы, ни вреда от него нет никакого. С польского восстания он так упал в общественном мнении, что о его существовании все забыли».[448]

Герцен же умер, как известно, в январе 1870, надолго, однако, пережив свою политическую смерть. Это было печальным и трагическим завершением политической карьеры главного пропагандиста Реформы 19 февраля.

«Современник», возобновления издания которого после ареста Чернышевского добился Н.А. Некрасов, хранил демонстративное молчание по поводу польских дел, а в результате тоже утратил более половины прежних подписчиков.

Катков же вошел во вкус положения просвещенного советника верховной власти, хотя это поначалу и вызывало и недоверие, и недоумение. Участник каракозовского покушения И.А. Худяков, например, так заявлял: «За небольшим исключением все дворянство, все чиновничество, вся молодежь разделяет мысль о самоуправлении и политической свободе. Сам Катков не искренний монархист; еще так недавно он проповедывал всем об английской конституции; в 40 лет не увлекаются по молодости».[449] Худяков в данном случае был, несомненно, прав. Но будущее показало, что это было только началом удивительных «увлечений» Каткова.

Характерно, что и Катков, и высшие администраторы, принимавшие участие в руководстве подавлением восстания, а также в мерах, направленных на консолидацию российского общественного мнения, попытались затем закрепить достигнутые успехи и добиться их формального признания.

Так, Валуев именно весной 1863 года представил царю развернутый проект введения выборных депутатов в состав Государственного Совета; поводом для этого стало очевидно достигнутое единство настроений в правительстве и в обществе. Александр II проявил к этой инициативе сдержанность, и был, со своей точки зрения, как показали последующие события, явно прав.

Со своей стороны и Катков попытался абсолютизировать принципы, приведшие, по его инициативе, к победе в Польше.

С лета 1863 года катковские издания стали проповедывать довольно расхожую истину, что диктаторское правление идеальным образом решает проблемы наведения порядка в стране.

По мере установления спокойствия в районах восстания эта мысль проводилась все менее настойчиво. Однако подобная линия Каткова, неоднократно возобновляемая позднее, снова становилась повторением того, что выдвигалось еще в 1863 году.

Кроме того, поначалу Катков не противопоставлял принцип диктатуры принципу представительного правления, считая, что и то, и другое имеет полезное применение в различных ситуациях; поэтому Катков еще достаточно продолжительное время оставался в рядах сторонников введения конституции в России. Даже в конце 1867 он писал: «Законная и бесспорная власть, сильная всей силой своего народа и единая с ним, не имеет повода бояться никакой свободы; напротив, свобода есть верная союзница и опора такой власти».[450]

Заметим, что сочетание демократического строя с диктаторским правлением известно с древности, а в недавние времена вполне успешно применялось западными противниками Гитлера во время Второй Мировой войны.

Но в 1863 году Катков стал не только поборником диктатуры, но и выдвинул или поддержал другие свежие идеи того же рода. В мае 1863 он начал пропаганду сельской стражи, создаваемой Муравьевым, — вооруженных крестьянских отрядов самообороны, поддерживаемых властями; в Западном крае эти контрпартизанские отряды активно включались в боевые действия. Катков же предлагал создать и аналогичную городскую стражу, и, мало того, распостранить ее на все пространство Империи. Эта идея предвосхищала и Союз Русского Народа, родившийся в 1905 году, и чернорубашечников и коричневорубашечников, появившиеся еще позже уже не в России, а соответственно в Италии и Германии.

Разумеется, сами Муссолини и Гитлер вовсе не подозревали, что следуют в фарватере русского идеолога и пропагандиста более чем полувековой давности.

Но мы-то должны отметить, что эпоха Николая I и первых лет правления Александра II оказалась идейной колыбелью не только коммунизма, но и фашизма и национал-социализма. А конец правления Царя-Освободителя, как мы увидим, ознаменовался и политическим столкновением, и неожиданным союзом носителей этих идей!

Однако столь далеко идущие заявки Каткова не сильно привлекали симпатии консервативных царских администраторов в 1860-е годы. Отчасти это объясняется все той же двойственностью проводимой в то время политики и ее результатов — к западу от Березины и к востоку от нее.

На собственной территории России никто пока никак не собирался прибегать к национал-социалистическим методам и организовывать террористический напор черни на образованных инакомыслящих. В Польше же эти методы сработали тогда великолепно, но в российском правительстве прекрасно отдавали себе отчет, что и это было не моральной победой, а грубым насилием.

Валуев, прославившийся тогда и позже теми гонениями, которые обрушились и на польский, и на иные нерусские языки, сам нисколько этим не обольщался — по крайней мере в собственном дневнике, куда он пессиместически записал в декабре 1863: «Дела польские вообще мало подвигаются к развязке. Затишье или, точнее, даже полузатишье. Мы тешимся надеждами без основания. Мы все ищем моральной силы, на которую могли бы опереться, и ее не находим. А одною материальной силой побороть нравственных сил нельзя. Несмотря на все гнусности и ложь поляков, на их стороне есть идеи. На нашей — ни одной. /…/ Мы говорим о владычестве России или православия. Это идеи для нас, а не для поляков, и мы сами употребляем их название неискренно. /…/ Это не идея, а аномалия. Нужна идея, которую мог бы усвоить себе хотя один поляк».[451]