Лоренцо Медичи де - Заговор королевы

• Название: Заговор королевы
• Автор: Лоренцо Медичи де
• Издательство: «Иностранка», «Рипол-Классик»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94145-408-2

Лоренцо де Медичи (младший), сын герцога Лоренцо де Медичи и принцессы Ирины Каррега, наследник знаменитого древнего рода, в котором были и влиятельные средневековые банкиры, и правители Флоренции эпохи Возрождения, и римские Папы, и члены царствующих фамилий Франции и Британии, живет теперь в испанской Барселоне и работает над историей многовековой борьбы клана своих блистательных предков за власть и влияние в Европе. Роман «Заговор королевы» — первая книга из задуманной им многотомной эпопеи, основанной на исследованиях колоссального фамильного архива Медичи и трудах множества современных историков, увлеченных грандиозной эпопеей великого семейства. В центре событий «Заговора королевы» — Екатерина Медичи, царствовавшая во Франции во второй половине XVI века, в эпоху религиозных войн между католиками и гугенотами, по праву считающуюся одной из самых бурных и интересных во французской истории. Последние часы старой королевы полны мучительных раздумий. В чью коварную ловушку попала она семнадцать лет назад, дав согласие на избиение гугенотов в ночь Святого Варфоломея?

---

В последнее время я никак не могу согреться. Мучительный, злой, назойливый холод пронизывает меня до костей. Он преследует меня с того самого дня, когда я выехала, чтобы лично встретиться с кардиналом Бурбонским. Меня слегка лихорадило, и доктора запретили поездку. Было первое января, один из этих страшных дней. Мой сын, зная о моем нездоровье, все же просил меня сделать еще одно усилие. Ради блага Франции. Ради спасения трона. И я чувствовала, что должна пойти на любые жертвы во имя мира. Чего бы это ни стоило. Вдруг кардинал согласился бы стать посредником между моим сыном, королем, и мятежниками, занявшими Париж. Кардинал — наш пленник. Я обещала, что ему будет сохранена жизнь, если он поможет нам. Что займусь этим лично. Но он рассмеялся мне в лицо. Упрекнул в том, что я их всех обманула, сказал, что мои увещания — не более чем красивые слова, что мои заверения лживы. Я вернулась расстроенная, подавленная. Последняя надежда восстановить мир оказалась напрасной. Ах, Генрих! Что же ты наделал? Зачем приказал убить герцога Гиза? Бедный мой сын. Что за безумство!

Знаю, я была неосторожна, но нужно было попытаться. И теперь лихорадка душит меня, я задыхаюсь. Грудь сдавливает, трудно дышать. Чувствую, из этого мне не выбраться. Не конец ли приближается? Пожалуй, настало время составить завещание, пока я еще способна мыслить ясно. Нужно уладить столько дел. Все должно быть предусмотрено до мелочей. Надо позаботиться обо всех, кто был мне верен и самоотверженно служил столько лет. Сорок два года моего правления. И вот уже тридцать лет, как я вынуждена править железной рукой — безжалостно, требовательно, не выказывая ни малейшего признака слабости, ибо ею тут же воспользовались бы наши враги. И последствия оказались бы тяжкими для нашего злополучного королевства, опустошенного религиозными войнами, разграбленного чиновниками без стыда и совести, которые безнаказанно обогащаются у нас за спиной. Королевства, зависимого от абсурдных притязаний французских аристократов, жаждущих власти и забывающих, что правитель здесь только один — мой сын, король. Бедный Генрих, как же он сможет держать в узде всех этих людей, когда меня не будет? Да простит мне Господь, что не сумела я привить сыновьям силу воли, готовность жертвовать личными интересами ради блага страны. Кровь, пролитая в эти последние дни из-за легкомыслия моего сына, навеки падет на род Валуа. Помоги ему Бог.

Мрачные мысли не отпускают. Надо смириться, я больше не в состоянии заниматься будущим Франции. Постепенно жизнь покидает меня. Я чувствую, что не способна более удерживать ее. Это потребовало бы слишком больших усилий. Я сопротивляюсь, чтобы достичь последней цели — покоя. Мне нужен покой и отдых. Что мне сетовать на ревматизм, его уже не одолеть. Лучше думать о приятном, предаться дорогим воспоминаниям, бережно хранимым на самом дне памяти. У меня никогда не оставалось на них времени из-за множества забот, вечно поглощавших мое внимание. Моя жизнь была кошмаром. Теперь то немногое время, что мне осталось, я хочу прожить для себя. В течение стольких лет я жертвовала собой для других, так пусть хоть эти последние часы достанутся мне целиком. Я посвящу их воспоминаниям. Память уносит меня в прошлое. Помню мою первую встречу с Тинеллой, той, что произвела потом на свет девочку, получившую то же имя. Это было во Франции, почти шестьдесят лет назад, в далеком 1533 году, в то время как я ожидала прибытия моего дяди, Папы Климента VII в Вильфранш.

3

Юг Франции, Вильфранш, осень 1533 года

Тинелле не исполнилось еще и тринадцати, но уже видно было, что она растет дурнушкой. С первого взгляда бросались в глаза ее густые сросшиеся брови и неправильной формы нос, видимо, поврежденный в раннем детстве. Глаза у нее были небольшие, но их взгляд проникал, казалось, в самую душу. Из-за этого-то взгляда я впервые и обратила на нее внимание. Он был какой-то особенный, поразительный для безродной прислужницы — она помогала кухаркам, хотя я понятия не имею, в чем именно заключалась ее работа. Слишком юная, чтобы быть допущенной к плите, она, скорее всего, была у поваров на побегушках. Впрочем, я никогда ее об этом не спрашивала. Да, честно говоря, меня вовсе не интересовало, кто там чем занимается. А уж свести знакомство с особой столь низкого происхождения мне бы в голову не пришло, если бы не воля случая.

Случилось это однажды ночью. Я проснулась от привычного ноющего ощущения в желудке — снова давал о себе знать голод. Конечно, можно было бы позвать кого-нибудь из моих камеристок, чтобы та принесла мне поесть. Но тогда пришлось бы слишком долго ждать. В этот час замок спал глубоким сном. Звать кого-то среди ночи означало бы вызвать переполох, поэтому я решила встать и сама пойти отыскать что-нибудь съедобное. Я даже не знала точно, где расположена кухня, но инстинкт и разыгравшийся аппетит подсказали мне направление. Я была уверена, что кто-нибудь из слуг не спит и добудет мне хоть какой-то еды, чтобы утолить мой голод.

Я с трудом пробиралась к цели в ночной темноте. Дворец был мне почти незнаком. Всего три дня прожила я в Виль-франше по пути в Марсель, где мне предстояло выйти замуж за второго сына французского короля. Но в конце концов я нашла кухню — она находилась на нижнем этаже рядом со столовой, где я обедала эти дни. Однако, как назло, мне никто не попадался на глаза. Кухонные помещения были пусты. Ни души. Никого, кто мог бы предложить мне что-нибудь поесть, хотя бы ломоть хлеба с копченым мясом. Копченостей у нас было полным-полно, благо жители деревень, через которые мы проезжали по пути в порт Ливорно, не скупились на скромные подношения и несли кто цыплят, кто яйца, кто ветчину… Очевидно, моя слава чревоугодницы достигла даже самых отдаленных от моего герцогства провинций.

Но той ночью за неимением лучшего я согласилась бы и на кусок простой колбасы. Оглядевшись вокруг, я заметила темный силуэт на полу. Пожоже, кто-то спал у потухшего очага. Я подошла и толкнула спящего ногой. Он пошевелился, но не проснулся. Я стала толкать его настойчивее, пока наконец не разбудила. Оказалось, это девочка. Она медленно повернулась, издав еле слышный стон. Потом встрепенулась, протерла глаза и, заметив меня, испуганно села. Со сна она поначалу меня не узнала. Когда первое удивление миновало и до нее дошло, что все происходит наяву, она поднялась на ноги и тут только поняла, кто стоит рядом с ней. На мгновение в ее глазах мелькнул страх, но она почти сразу овладела собой и широко улыбнулась. Не знаю, что за мысли пронеслись у нее в голове, но она тут же бросилась на колени и поцеловала мне ногу. Если бы не мучивший меня голод, я бы, наверное, рассмеялась. Ясно было, что девочка столь низкого происхождения никогда в жизни и представить себе не могла, что однажды окажется всего в нескольких шагах от своей повелительницы.

— Ты ведь знаешь, кто я, не так ли? — без обиняков спросила я ее. — Если ты здесь служишь, принеси мне что-нибудь поесть. Я проголодалась.

Девочка недоверчиво взглянула на меня, побежала в соседнюю комнату и вернулась с целой горой съестного. Все это она выложила на стол, и я обслуживала себя сама. В столь поздний час было не до церемоний. Пока я устраивалась за столом прямо на кухне, чтобы подкрепиться, девочка стояла у меня за спиной, не зная ни что говорить, ни что делать. Она собралась было пойти разбудить кого-нибудь из поваров и слуг, спавших в комнате неподалеку, чтобы они приготовили настоящие блюда и накрыли мне стол, как подобает, но я ее остановила.

— Оставь, — сказала я, чтобы прервать неловкое молчание. — Скажи-ка мне, как тебя зовут.

— Меня зовут Мария… госпожа герцогиня… ваше высочество… но все называют меня Тинелла, потому что я прислуживаю здесь, на кухне.[2]

— Тинелла? Какое странное имя для девочки… Сколько тебе лет?

— Двенадцать… госпожа…

Девчонка оказалась весьма шустрой. Даже до смерти напуганная моим присутствием, она не опускала глаз, когда я обращалась к ней. Взгляд у нее был живой, излучающий недоверие и любопытство. Меня удивило, что простая служанка осмеливается смотреть мне в глаза. Дамы из моей свиты всегда опускали взгляд, стоило мне заговорить с ними. Хотя я и знала, что таковы правила, предписанные этикетом, меня это чрезвычайно раздражало. Смотреть мне прямо в глаза считалось возмутительной дерзостью. Ни у кого из моих придворных не хватило бы на это духу. Но эта девочка понятия не имела об этикете. Она и не подозревала, что не принято смотреть прямо в глаза своей госпоже, как обычному человеку.

В добром расположении духа я встала из-за стола, чтобы удалиться в свои покои. Если слуги заметят мое отсутствие, непременно поднимут тревогу и начнется светопреставление.

— Что ж, Тинелла, еще увидимся, — сказала я на прощанье.

И вышла, не дожидаясь ответа. Тинелла еще долго оставалась на грани между сном и явью и все никак не могла осознать, что в эту осеннюю ночь с ней беседовала наедине принцесса Медичи, герцогиня Урбино, племянница двух пап, которую предстоящий брак сделает невесткой французского короля. Если бы Тинелла была обучена грамоте, она бы тотчас написала об этом своим односельчанам. Никто бы ей не поверил, но какая разница! Она-то знала, что это правда.