Николай Горбачев - Ракеты и подснежники

• Название: Ракеты и подснежники
• Автор: Николай Горбачев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Я рассмеялся:

-- Зачем? Чтоб опыт приобрести, научиться все из техники выжимать. На печи думаешь воевать? "У меня, видите ли, не ракетная техника, а тонкая штучка вроде скрипки Страдивариуса, хочу только на одном месте камерные... то бишь ракетные концерты давать". Так, что ли?

-- Ну понес!.. Ему про Фому, а он про Ерему...

-- Тебе, как секретарю, надо людей поднимать, -- заметил я, -- а у тебя настроение у самого ниже нуля!

-- А у тебя, заместитель, другое?

-- Другое.

Юрка внимательно оглядел меня, будто видел впервые.

-- Вот и хорошо! -- проворно отозвался он. -- На той неделе проведем собрание о подготовке к учению. Тебе его и готовить, раз хорошее настроение. Докладчиком будет командир.

-- Что ж, ладно. Готовить так готовить. А как с настроением?

-- Знаешь! -- деланно обозлился Юрка и показал костистый кулак. -- Тебе нос ничего не предсказывает?

-- Ничего.

-- Значит, плохой нос. Хороший за неделю чувствует, что к нему должны приложиться. Так-то, демиург-творец!

-- А может, кинем морского? -- предложил я. -- Кому готовить собрание? По традиции будет...

-- Никакого морского! Это не келья. О деталях после поговорим, --бросил Юрка и отошел к группе офицеров.

И там уже заспорил, размахивая длинными руками. Чудак он! Зиму, пока Юрка не привез жену и сына, мы жили в "монастырской келье", как окрестили квартиру холостяков в домике. К вечеру в комнате, натопленной солдатом-дневальным, воздух расслаивался: вверху, под потолком, плавал, точно в бане, теплый пар, а у пола ноги сковывало леденящей влагой. Ложась в постель, каждый из нас натягивал поверх одеяла все, что можно было: шинель, плащ-накидку. А утром, высунув головы из-под вороха одежды, мы долго не решались покинуть теплые, нагретые постели. Комната за ночь выстывала так, что окна обрастали льдом с белым бархатным налетом, от пола по углам поднимались столбики инея, пар дыхания клубился в воздухе не растворяясь.

Будил нас каждый день Юрка Пономарев неизменной фразой, которую пел ломким петушиным голосом:

Вставай, проклятьем заклейменный...

Сам он ходил по комнате в трусах и майке, стоически перенося стужу и наши шутки. Чаще всего эти шутки связывались с ярко выраженным атавизмом Юрки: худые длинные ноги его и грудь густо покрывали светлые, с золотинкой, завившиеся колечками волосы -- ясно, мол, отчего ему не страшен мороз!

Наконец Юрка терял терпение:

-- Сколько можно спать? На физзарядку становись!

Из-под одеяла лениво отзывался техник Рясцов:

-- Сои делает человека здоровым и жизнерадостным, а спорт -- хилым и горбатым. Имей в виду.

-- Кинем морского?

Это в двери показывалась взъерошенная голова Славки Стрепетова. Мы вставали с кроватей, начинали считаться -- "кидать морского". Несчастливец, чертыхаясь, брал ведро, шел к бочке за водой или начинал таять снег.

Но чаще всего Юрка, кинув нам: "Эх, лентяи!" -- набрасывал шинель, хватал ведро и выскакивал из комнаты.

Вот уж действительно чудак. И это он-то вдруг забеспокоился!

Главный инженер не обманул: стажер наконец приехал к нам. Я с ним столкнулся в канцелярии, куда заглянул в поисках майора Молозова, который обещал мне дать литературу к очередным политическим занятиям с операторами. Открыв дверь, я увидел незнакомого старшего лейтенанта среднего роста. Он разглядывал без особого интереса -- должно быть, чтоб скоротать время, --физическую карту, висевшую на стене. У стола стоял небольшой чемодан.

Стажер!.. Старший лейтенант обернулся, посмотрел на меня вопросительно, с ожиданием. Я решился спросить:

-- Вы, по-моему, из академии к нам?

-- Угадали. Можете считать себя провидцем!

Он коротко улыбнулся, и я увидел темные небольшие усики, белозубый рот, по-женски дужками изогнутые брови. Увидел и другое: расстегнутая серо-голубая парадная с иголочки шинель открывала такой же новый китель, новой была и фуражка с блестящим лакированным козырьком. Правая в коричневой перчатке рука сжимала снятую вторую перчатку. Весь он был чистенький, аккуратный, и мне вдруг стало неловко за свои заляпанные резиновые сапоги, вытертую шинель с забрызганными грязью полами. Эх ты, провинция!

Возможно, он перехватил взгляд, каким я непроизвольно взглянул на свои пудовые и вовсе не офицерские "грязедавы".

-- Кстати, с кем имею честь говорить?

-- Лейтенант Перваков.

-- О-о, так это о вас говорил главный инженер? -- со сдержанным изумлением, снова показывая зубы, произнес старший лейтенант и снял перчатку. -- Будем знакомы: Незнамов... Мало того, что фамилия, так сказать, театральная -- из-за нее от товарищей терплю нападки, -- служу объектом для разговоров о парадоксальном несоответствии содержания и фамилии... Кстати, минуточку.

Он нагнулся, поднял чемоданчик на стол и, быстро, ловкими движениями открыв щелкнувшие замки, порылся внутри чемодана, вытащил книгу.

-- "Операторный метод в импульсных схемах". Для вас передало начальство! -- Незнамов держал книгу на весу, будто оценивая ее. --Только... вы ведь техник? Боюсь, что эта грамота будет для вас "вещью в себе". Голая математика. Впрочем, попробуем одолеть общими усилиями.

Он передал мне книгу, толстую и тяжелую. Я не знал, что с ней делать, и стоял, держа ее в обеих руках. Незнамов принялся расспрашивать о жизни, делах. Первоначальная неловкость у меня постепенно уступила место острому интересу: смотри, гляди, вот он перед тобой, почти инженер! И говорит легко, свободно, будто знает тебя давно -- не то что ты, Перваков. А у тебя и язык во рту словно деревянный: неуклюжие, тяжелые слова и фразы слетают, кажется, о наковальни.

Незнамов смотрел на меня с интересом, будто еще не верил, что перед ним тот, кто ему был нужен. Неопределенная улыбка не сходила со смуглого лица.

-- А мне о вас много порассказал главный инженер, --загадочным тоном произнес Незнамов и поиграл перчатками, хлопая ими о ладонь. -- Нам с вами предстоит работать, меня просили... Надеюсь, вы знаете? Может, пока начальства нет, коротко посвятите в суть своего... изобретения?

Я уловил его подчеркнутое ударение на последнем слове и почувствовал, что краснею: к щекам прихлынула горячая волна.

-- Какое там изобретение! Просто прибор...

-- Скромность, конечно, украшает человека... А в общем, присаживайтесь.

За столом он снял фуражку -- мягкие со светлым отливом волосы высыпались ему на лоб. Наши плечи оказались рядом, и я ненароком оценил, что был выше его и шире в плечах. Близко увидел его глаза -- карие, умные, с живым выразительным взглядом.

Однако через минуту уже забыл об этом -- рассказывал о приборе с непонятным для себя вдохновением и жаром. Будто и не было рядом Незнамова. Только иногда, поднимая голову от блокнота, на котором писал по ходу своих пояснений, -- блокнот и ручку подсунул Незнамов -- встречался с его внимательными, чуть прищуренными глазами.

Мое упоминание о той проверке и суровом майоре-посреднике привело Незнамова в веселое расположение:

-- Все великие открытия совершаются внезапно. Говорят, будто свой закон Архимед Сиракузский открыл, сидя в ванне, в саду. Когда яблоко упало на лысую голову великого грека, он, вскричав: "Эврика!" -- бросился в дом, к удивлению слуг, в чем мать родила. Так был открыт главный закон жидкостей. Но это присказка. Прошу вас...

-- Прибор будет служить, -- продолжал я, -- не только для определения точности сопровождения целей операторами при боевой работе, но и для обучения всего стреляющего расчета. Думаем установить высокочувствительные измерительные приборы, которые бы сразу показывали величины ошибок, --значит, можно будет оценивать точность учебных стрельб. А на тренировках, занятиях руководитель, да и сами операторы смогут контролировать свою работу, вносить коррективы. В общем, назначение прибора чисто учебное, --закончил я. --В боевой обстановке он не нужен. Там показатель работы всех: сбил цель или нет.

-- А вы не без царя в голове, -- одобрительно произнес Незнамов и испытующе уставился на меня. -- Не боюсь вам польстить.

Я покраснел от его похвалы. Но он тут же попросил:

-- Продолжайте дальше.

Он слушал меня сосредоточенно, придвинувшись так близко, что локти наши касались. Щекой я ощущал его дыхание, чувствовал тонкий, еле слышный, запах духов. Я пояснял схемные решения прибора, рассказывал про свои беды и трудности. Оживившись, Незнамов поддакивал, спрашивал: "Так, так... Кстати, вот это звено, как вы говорите?" С завидной быстротой ловил он каждую мысль, мимоходом, будто отмечая что-то про себя, вставлял специальные слова, порой непонятные мне: "фонтастронные явления", "сглаживающая цепочка", "градиент", "тривиально..." В нем все-таки было что-то артистическое: вдруг наморщив лоб, захватывал правой рукой подбородок, глубоко задумывался, спустя несколько секунд снова клал руки на стол, упирался в меня взглядом...

Увлеченные, мы не заметили, когда в канцелярию вошел майор Молозов. Увидел его первым я: в густом сумраке длинной комнаты замполит стоял у двери, -- вероятно, уже несколько минут, не решаясь прервать наше занятие. Вид у нас был деловой; байковая скатерть, покрывавшая стол, сбилась, на ней валялись исчерченные листки из блокнота.