Иван Ефимов - Не сотвори себе кумира

• Название: Не сотвори себе кумира
• Автор: Иван Ефимов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

– Большой Невер! Большой Невер!

– Где такая станция?- спросил я, окончательно просыпаясь и растирая занемевший бок.

– Прикатили на самую северную точку Амурской дороги.

Вскоре мы выгрузились в одном из тупичков и с удивлением узнали, что сюда прибыл только один наш вагон.

– Вот те и раз! А где еще два?

– А это уже секрет Бамлага, которым он не поделится.

– Разобраться по четыре!- скомандовал старший конвоя.

Два стрелка в добротных шинелях сделали какие-то Движения, не похожие ни на «смирно», ни на «вольно», и Незаметно поправили винтовки. Чуть в стороне маячили Двое незнакомцев, по обличью похожие на лагерных «придурков».

Когда мы привычно «разобрались» и застыли на месте, старший пофамильно проверил всех и нестрого сказал:

– Давай, шагом марш!

– А в какую сторону? Тут две дороги.

– А вот за теми двумя, что пошли влево.

Левее пошли, как мы скоро узнали, воспитатель и пом-побыт отдельного лагерного пункта № 7, или ОЛП-7, как мы потом писали свой обратный адрес на письмах-угольничках.

Почему этот лагерь назывался отдельным, да еще пунктом, я так твердо и не знаю. Скорее всего, потому, что на этой станции других лагерей не было и он был автономным, подчиняясь управлению в Сковородине.

Лагерь располагался в версте от станционного поселка, на взгорье у самых сопок, с севера обложивших станцию Большой Невер. С лицевой стороны он ничем не отличался от многих виденных нами ранее, и, только войдя в ворота и узрев справа уходящий вдаль внутренний высокий и прочный забор, можно было понять, что лагерь разделен на две половины. Вход же в ту половину, очевидно, был где-то с другой стороны.

– От кого же эта стена?

– От нашего брата… За стеной женский лагерь,- ответил воспитатель.

Для нас это было открытием, и не только потому, что слово «женщина» для нас давно уже было пустым звуком, не вызывавшим никаких физиологических эмоций, а главным образом потому, что мы никак не могли себе представить женщин в лагерях – наших жен, матерей, сестер! В памяти возник образ Катюши Масловй в окружении арестанток. Потом я вдруг вспомнил об арестованной жене председателя Старорусского райсовета Кузьминой, потом о жене секретаря райкома Васильева, об аресте которой так ярко поведал мне Якушев. Коль они и им подобные арестованы и не вернулись домой, значит, женщины тоже сидят в каких-то лагерях! И вот один перед нами!

– И враги народа есть за этой стеной?- спросил я, холодея от заданного вопроса.

– Всяких там много – и друзей, и врагов.

– Вы и там помощником по быту?

– Разве можно пустить козла в огород?- ответил за помпобыта воспитатель лагпункта.- Туда нас не пускают, там командует женское сословие. Только начальник мужчина, из вольнонаемных.

В мужской зоне было только два, но довольно вместительных барака, было в них много и свободных мест. Нары также были четырехместными.

Замысел зреет

Итак, за два года заключения я попадаю уже в четвертый лагерь. Все здесь было так же, как и в предыдущих: те же строительные работы при изнурительно длинном рабочем дне, тот же внутренний распорядок с предварительным уведомлением часового, что идешь в отхожее место и ни в какое другое, и такой же по вкусу и питательности завтрак, обед и ужин из одного блюда – баланды, если норма выработки не ниже ста процентов.

Нашу группу разбили по бригадам. В паре с Балашовым я снова стал ходить на плотницкие работы. Несколько бригад строили в поселке двухэтажные дома. И здесь зоны вокруг стройки не было, нам лишь были указаны границы, переступать которые не разрешалось. По углам этих невидимых границ сидели или стояли неизменные часовые. Когда светлое время кончалось, темноту освещали яркие лампы и около одного из часовых дежурила строгая собака.

В январе сорокового года я написал третью жалобу о пересмотре дела, на этот раз на имя Верховного Совета, и сам опустил в почтовый ящик, мимо которого мы всегда проходили. Послал и дал себе зарок: если и по этой жалобе не получу свободы, буду пытаться добывать ее самостоятельно.

Каждый из нас все еще носил в себе надежду на справедливость. Не писали прошений одни лишь реалисты уголовники, понимая лучше нас, что жалобы не помогут. Но мы все писали и писали, живя надеждой, без которой было бы совсем худо.

Работая вместе длительное время, мы с Балашовым крепко подружились, лучше узнали друг друга и душевно сблизились. Он, как и я, рвался всей душой к семье и тоже как манны небесной ждал положительного ответа на свои послания в Москву.

– Не освободят-убегу!-серьезно сказал он однажды.

– Прихвати и меня,- попросил я без улыбки. Он посмотрел на меня, как бы очнувшись, и уже тибе, сквозь зубы, добавил:

– Другого выхода нету. А вот как? Надо обдумать и семь раз отмерить.

С того дня, как только позволяли условия, мы в деталях обсуждали способы и планы побега. Главная трудность была в отсутствии каких бы то ни было связей с окружающим нас вольным миром, без чего всякий побег заранее обрекался на неудачу.

Я вспоминал и рассказывал Михаилу самые разливные случаи побегов из тюрем и ссылки таких людей, как знаменитый Котовский или Камо, который не только сам прославился смелыми и дерзкими побегами, но су. мел организовать и осуществить побег тридцати двух товарищей из Метехского замка в Тифлисе. Вспомнил о побегах Сталина и Рыкова, о первом Председателе ВЦИК Свердлове, который, будучи уже в третий раз арестован и сослан в Максимкин Яр Нарымского края совершил оттуда пять побегов, правда неудачных.

– Неудачных потому,- объяснял я,- что в те места даже почта тогда приходила всего два раза в год, a пароход – только один раз. Убежать не так уж трудно, гораздо важнее добежать до намеченного места.

– И я так полагаю,- заметил Миша,- а попытать счастья все-таки надо.

– Савенко тоже пытался, а что получилось?

– Николаю не посчастливилось: где-то, видно, была допущена ошибка, просчет, что-то они не предугадала. Жалко, что не пришлось с ними перемолвиться… И все же попытаться надо. Поймают – так что же? Не убьют. Отсидим положенное в карцере и опять на топор или кувалду с клином…

– За побег есть статья.

– По этой статье полагается самое большое два года, я знаю. Не так уж и много прибавится к нашей восьмерке. А потом не забывай, что нас могут и освободите а тогда и побег не в счет…

Подобные разговоры возобновлялись все чаще и чаще, чему способствовали условия работы попарно. За общим шумом стройки трудно понять, о чем переговариваются напарники-о побеге или о баланде? Скорее – о баланде.

Вспомнив «Записки революционера» Петра Кропоткина, я рассказал Мише о его смелом побеге из теремного госпиталя. Но побег этот был бы немыслим без помощи товарищей с воли.

– Но ведь многие убегали и без всякой помощи, говорил Балашов,- взять того же Сталина. Надо иметь голову и крепкие нервы.

– Нам остается надеяться только на себя и свои скудные сбережения, которых едва хватит до твоего Боготола.

– Доберемся. Важно умно и вовремя уйти с места и сразу же оторваться от преследования.

Перед отправкой сюда в колонне № 71 нам выплатили за несколько месяцев работы почти по сотне рублей. Это не ахти как много, а все же деньги, без которых не прожить и дня среди незнакомых людей. За осень и зиму мы постоянно перевыполняли норму выработки до 130 процентов и получили в общей сложности еще почти по сотне, тратились же мы только на махорку.

Схематично наш план рисовался так: уйти надо было во время работы, за два-три часа до шабаша, когда начинает темнеть и охранники привязаны к своим постам. За это время следовало попасть на товарную станцию и уехать с первым же составом порожняка на запад.

Ни поселок, ни сама дорога не представляли особой опасности. Опасность крылась в другом: мы не знали, останавливается ли здесь порожняк и как быстро он проходит; останавливается ли он на ближайших станциях и как долго стоит. Придется входить в контакт с проводниками, чтобы узнать, когда и куда пересесть.

Вопрос с одеждой не был проблемой. В сибирских мелких городах и станционных поселках одежда населения мало чем отличалась от лагерной. Сибиряки испокон веков «снабжаются» заключенными за сходную цену. Чистые и новые бушлаты носили не только лагерники, но и жители, так же как и бесконвойные зэки ходили одетыми в гражданское платье.

При каждом лагере были свои сапожные и портновские, работавшие не только на лагерников, но и на вольнонаемных. И если на воле практиковалась работа «налево», то в лагерных условиях такая деятельность процветала в более широких размерах.

– И нам постепенно надо обзаводиться вольной одежонкой,- сказал как-то Балашов.

– Даже незамедлительно,- подтвердил я, приведя в доказательство немало примеров тому, как в мире людей «встречают по одежке».

Смелость и внушительный вид действуют так сильно, что собеседник часто даже и не подумает спросить документы, веря представительному человеку на слово.