Иван Ефимов - Не сотвори себе кумира

• Название: Не сотвори себе кумира
• Автор: Иван Ефимов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

– А как реагировал на это сам Бельдягин? Неужели спокойно взирал и не протестовал?

– Да нет. Бельдягина уже с год не было в Руссе. За успешное выкорчевывание «врагов народа» он был повышен в должности и уже возглавлял Псковское окружное управление НКВД. Вот так-то, друг мой Иван… Итоги нашей работы и наши предложения были рассмотрены бюро райкома, и было решено передать материалы на Бельдягина и трех следователей областному прокурору. После проверки наших материалов прокуратурой Бельдягин и трое следователей были арестованы и сели на скамью подсудимых.

– Неужели их судили?

– Представь себе – да. Бельдягина присудили к расстрелу, а следователям дали по пятнадцать лет.

– К высшей мере, а он жив и здоров?

– А ты не спеши. После суда все они обжаловали решение областного суда в Верховном, и тот снизил меру наказания. Расстрел Бельдягину был заменен на двадцать пять лет тюрьмы, а следователям срок убавили до пяти лет.

– Какой милостивый наш Верховный суд! А вот наши жалобы до него не доходили… Сильна и мудра наша пролетарская Фемида! К бельдягиным она нашла смягчающие обстоятельства, а к ни в чем не повинным проявила равнодушие и… беззаконие.

– Похоже на то,- согласился Михаил.

– А как же случилось, что Бельдягин не отсидел и двадцати пяти лет?

– Похоже, что он не отсидел и десяти. Его видели на свободе сразу же после войны.

– Каким образом?!- негодовал я.

– А черт их знает, не понимаю сам, хоть убей… Потом была интересная встреча с Владимиром Павловичем Крижанским, работавшим в начале тридцатых годов в Старой Руссе заведующим роно. Он хорошо меня знал и настолько ценил, что не однажды предлагал директорство в любой из средних школ города. В конце 1934 года его назначили заведующим Леноблоно, а его квартиру в Руссе мы поделили с Двоенко. После долгих поисков я разыскал наконец адрес Крижанского. Он работал директором образцовой средней школы в Луге. Я написал ему большое письмо и просил о встрече. Вскоре он приехал на совещание работников средних школ, позвонил мне, а вечером пришел ко мне домой. Тут я и узнал еще одну грустную историю.

– В тридцать шестом году меня перевели на работу в Наркомпрос на должность начальника одного из управлений,- рассказывал мне Владимир Павлович.- Потом, как известно, арестовали наркома просвещения Андрея Сергеевича Бубнова, старого большевика, бывшего члена Военно-революционного комитета. Помнишь этого героя Октября?

– Кто же его не помнит…

– После его ареста оказались в опале почти все его заместители и начальники управлений, якобы выдвиженцы Бубнова. Коли Бубнов враг, значит, и других надо проверить. Цепная реакция. Так заведено у нас уже не первый год… А кто завел? Это одному ЦК да Сталину было известно. Вместо Бубнова наркомом был назначен Тюркин, неизвестная среди просвещенцев личность, ставленник Маленкова. От Тюркина, видимо, потребовали очистить аппарат Наркомпроса от «последышей» Бубнова, и естественно, что первой жертвой стал я, еврей Крижанский.

Владимир Павлович замолчал, выпил рюмку и закурил.

– И вскоре арестовали?- спросил я.

– В том-то и дело, что нет, но от этого не легче. В моем управлении работал известный тебе по Старой Руссе директор педтехникума Шифрин Борис Михайлович, мой выдвиженец, весьма неглупый мужик.

– Помню его хорошо…

– Так вот его и некоторых других арестовали, а я стал опальным: дескать, сам ставленник врага народа Бубнова да еще пригрел под своим крылышком другого врага, наводнил аппарат управления чуждыми элементами. Да и в ЦК на меня смотрели косо из-за активной поддержки, которую я имел со стороны Надежды Константиновны Крупской-она работала в нашем управлении, в отделе внешкольного воспитания.

Так вот, меня сняли с должности и исключили из партии за то, что не отрекся ни от Бубнова, ни от Шифрина, ни от других, считая их всех ни в чем не повинными… Но зато мою жену, тоже работавшую в наркомате, убедили от меня отречься. Она забрала нашу дочь и съехала с квартиры…

Целых два месяца в начале тридцать восьмого я был без дела, сидел дома, как в норе, под домашним арестом. Днем и вечером спал или бегал за продуктами, а с двенадцати ночи и до рассвета «дежурил» у стола за бутылкой водки. Сидел один, ожидая звонка непрошеных гостей. Весело, не правда ли? Чемоданчик с бельем и табачком поставил у двери, И вот однажды, часа в два ночи,- продолжал Крижанский,- когда у меня уже началось помутнение в голове, раздался звонок в дверь. Я поднялся, оглядел стол, допил остатки из стакана, закурил и пошел открывать. Распахнул дверь – и на меня буквально упал мой старый друг Шифрин, худой и обросший. Я схватил его в охапку, втащил в прихожую, обнимаю, а он мне: «Осторожнее, мне больно!»

В комнате он снял пиджак, повернулся ко мне спиной и попросил поднять рубашку… Вся его спина от шеи до ягодиц была исполосована чем-то вроде шомполов. Сине-багровые, кровавые полосы… во всех направлениях. Что-то чудовищное.

«Вот тебе свидетельство нашей гуманнейшей следственной практики!- сказал он, морщась, осторожно заправляя рубашку в брюки.- Потребовали подписки, чтобы я никому ни гу-гу».

А я все не мог осознать, что передо мной живой Борис. «Обвинения не подтвердились, и поэтому отпустили по чистой»,- сказал он.

Вскоре после освобождения и восстановления Шифрина в партии,- продолжал Крижанский,- меня вызвали в партком наркомата и предложили подать заявление о восстановлении в партии. «Почему я должен подавать заявление? Исключали-то меня без всякого заявления?!»-«Так требуется по форме…»-«А я за формой не гонюсь. Как исключали, так и восстанавливайте. Вины перед партией у меня не было и нет…»

Так и не написал. Долго думали, как быть, советовались где-то в верхах и наконец восстановили без заявления… Должность моя была уже занята, и меня зачислили в резерв, уплатив за два месяца безделья. Тюркин предложил мне ехать в Сталинград и принять ректорство в пединституте, а когда я наотрез отказался, потащил к Маленкову. Тот встретил нас стоя за своим обширным столом в величественной позе – заложив два пальца правой руки за борт защитного кителя,- видно, старался походить на нашего великого и непогрешимого.

«Что скажете?»- не пригласив сесть, спросил надменно.

Я бесцеремонно уселся в глубокое кресло у стены, а нарком по стойке «смирно» стал докладывать о моей строптивости и отказе ехать по назначению.

«ЦК поддерживает мнение наркома и согласен с его решением»,- ответил Маленков. Таков был итог этой встречи.

В общем, пришлось мне ехать в Сталинград. Созвонился со знакомым мне секретарем обкома по делам просвещения, он принял меня поздно вечером. Я рассказал ему о своих неприятностях и о визите к Маленкову. Секретарь выслушал меня, потом вынул из стола какой-то пакет, показал на него и тихо сказал: «Немедленно возвращайся обратно, иначе тебя завтра же здесь арестуют… Ничего не спрашивай – не скажу, но запомни: ты у меня не был и, естественно, со мной не встречался. Понятно?»-«По-онятно»,- еле выговорил я и, пожав его руку, немедленно уехал на вокзал… Тебе, я думаю, тоже понятно, что было в том пакете…

И все же я остался в Наркомате просвещения, правда на пониженной должности. Вскоре и война началась. Комиссарил в дивизии. Тяжелое ранение в ноги сделало меня малоподвижным. Лет семь все же проработал в Ленинграде директором Института повышения квалификации школьных работников. От квартиры далеко, а с каждым годом с ногами было все хуже и хуже… Нашли Ц мне подходящее место в Луге, где при одной средней и школе была квартира. Вот так, Ванюша, сложилась судьба. И это еще в лучшем виде… Теперь расскажи мне о себе поподробнее. Как тебе удалось так долго хорониться?

Я рассказал ему то, о чем не писал, и с облегчением вздохнул:

– Теперь всем моим страхам и волнениям, кажется, конец. После съезда все стало иначе, все меняется.

Он посмотрел мне в глаза с какой-то укоризной, а потом отчетливо, чуть не по складам, произнес:

– А ты искренне уверен, что все скоро переменится?- Он сделал ударение на словах «все» и «скоро».

– Мне кажется, что решения съезда по этому вопросу ясны и обязательны для каждого,- уверенно ответил я.

– Верно, обязательны. Но разве можно вот так сразу изменить все? Да, многое будет иначе, но когда? Невозможно изменить в год и в два то, что складывалось, »созидалось и укоренялось в психике людей десятилетиями. На чем воспитана вся партия, на чем воспитаны уже ;два поколения?

Я задумался, а он продолжал разъяснять сказанное, с каждым словом подрубая мои надежды, как когда-то подрубали надежды о скорой свободе Гриша Малоземов и Никитин.

– Ты пойми меня правильно, Иван, и не подумай, что я ставлю под сомнение сказанное и решенное на Двадцатом съезде. Но надо исходить из реальности, а не из директивы. А реальность состоит в том, что дела делаются людьми, живыми работниками, ныне сущими, привыкшими к определенным условиям и методам, диктуемым системой. Эта система наложила глубокий след на психологию и характер этих людей. А их – миллионы! Из числа этих миллионов тысячи и тысячи управляют государством, партийным аппаратом, начиная от первичной организации и до ЦК и Совета Министров страны. Все они жили и действовали так, как их приучили жить и действовать в течение трех десятилетий… А если учесть несменяемость многих из них, особенно в центре, то въевшаяся в сознание привычка стала уже натурой, характером, которые не так-то просто перестроить, и они не уступят место чему-то новому, в корне отличному от старого. Старые кадры, как правило, консерваторы!