Аркадий Первенцев - Володька — партизанский сын

• Название: Володька — партизанский сын
• Автор: Аркадий Первенцев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1964

«Володька — партизанский сын» — рассказ из истории гражданской войны о храбром мальчике Володьке, разведчике партизанского отряда Кочубея. Написал рассказ известный советский писатель Аркадий Алексеевич Первенцев.

Володьку посылают в тыл врага — атамана Шкуро — разведать о силах противника. Почти выполнив задание, он попадает в плен. Его везут на расстрел. Но друг его, пастух Степан, успевает сообщить командиру партизанского отряда Кочубею о случившемся, и Володьку спасают в последнюю минуту друзья-партизаны.

Книга эта пользуется большой популярностью у наших детских читателей и выходит в издательстве «Детская литература» четвёртым изданием.

---

Солдат в обмотках быстро нагнулся, вымазал пылью лицо и, скривившись, подмигнул Володьке:

—  Сейчас будут призывать… добровольческая армия. Может, за дурачка пройду!

Пелипенко поволок Володьку, забыв про слепоту.

—  Забратают, ей-бо, забратают, — тревожился он. — Видишь, как Шкуро войско организует.

—  Дядя Охрим! Считай, ползадачи вырешили, — радовался Володька. — Видишь, как они добровольцев набирают! Про это и сомневался начдив.

IV

«Слепцы» выбрались из станицы и расположились у протоки, недалеко от водяной мельницы. Никто им не мешал. Они резали продольными кусками арбуз и пряную дыню-зимовку и обсуждали переживания сегодняшнего дня. Органчик лежал рядом. Невдалеке купались. Пелипенко чувствовал себя неудобно в узкой одежде, поспешно раздобытой в Суркулях, и пытался снять рубаху. Под рубахой ничего не было, кроме розового мускулистого тела, и Володька не советовал раздеваться.

—  Дядя Охрим, очень уж у тебя фигура ладная. Как бы не заподозрили. Хоть грязью ребра нарисовать, а то какой же ты слепец.

—  Да, видать, что так, — вздыхал взводный. — Вот как с почтой?

Из разговоров на базаре они узнали: четырёх большевиков, фамилии которых указал им Кондрашёв, незадолго перед этим повесил Шкуро на базарной площади. Пятый бежал и, судя по намёкам, скрывался где-то в прикубанских садах. Чтобы повидаться с ним, надо было иметь знакомых в станице.

Пелипенко ещё больше потел и доканчивал третий арбуз, когда к ним, незаметно подойдя, подсел вчерашний длинноногий пастух в осетинской шляпе.

—  Здравствуйте, товарищи, — тем же безучастным голосом поздоровался он, глядя в сторону.

—  Здоров, товарищ, — притягивая пастуха за руку, ответил Пелипенко, внезапно почуяв в обращении «товарищи» неожиданного союзника и помощника.

Пастух огляделся. Поднялся.

— Тут не совсем ладно.

Они перешли мутную и шумную протоку, пересекли лесок и очутились на песчаном берегу реки. Здесь людей не было.

—  Мало передать письмо, надо станицу поднять, — тихо и всё так же печально заявил пастух, дослушав Пелипенко. Он закашлялся. — А вы сумеете. Жив Кочубей?

— А куда ж он денется! — гордо ответил Володька.

—  То и Шкуро сказал, как ты его спросил. Я всё слышал. Тоже у церкви был. Догадался. Неспроста же, думаю, пробрались в опасное место. Решил — разведка. Тут давно ожидают красных. Видели, как до генералов добровольцы идут? Почему Кондрашёв не идёт? Ведь свободно забрать у кадетов станицу.

Парень оживился. Показался он Володьке теперь молодым и красивым. Пелипенко не поддержал воинственных настроений собеседника.

—  Забрать станицу легко, да удержать трудно, — разумно определил взводный. — Вскочишь в неё и будешь, как мышь в котле. В ямке стоит ваша станица.

—  А я всё мечту имел нашим помочь, пушки считал шкуринские, пулемёты, — грустил парень. — Хотелось чем-нибудь помочь своим… — И он, не докончив, отвернулся.

Взводный сочувственно покачал головой. Тронул парня:

—  Как тебя кличут?

—  Степан, — ответил пастух, не отнимая шляпы от лица.

—  Так вот что, Стёпка: пушка да пулемёт счёт любят. Не зря считал. Ну-ка, выкладывай, сколько этого добра у кадета.

Парень подробно перечислял огневое вооружение шкуринцев. Цифры Володька выцарапывал на органчике. Пелипенко даже вспотел и, толкая Володьку, приговаривал:

—  Видишь, всё видно — как в своём амбаре. Батько три раза перед бригадой целовать будет за такую арифметику. А хворобу твою вылечим, не робей, — утешал Пелипенко Степана. — У нас в бригаде есть ловкий фершал, по фамилии Чуйкин. Рыжий, плюгавый, а всё превзошёл: коня и бойца может на ноги поставить. За неделю до этой путешествии мучился я животом. Не пойму, с чего он закрутил: аль с баранины, аль с кисляка-каймака. Так будто и не может того быть, бо съел я всего-навсего кисляка того полведра в Ивановском селе. Одним словом, сгорбатила меня хвороба. Не мог прямо ходить, всё дугой. Пронос открылся. Беда! Хлопцы — в шашки, а я — в кусты. Перед взводом страм. Раз было кадет меня срубал, да случай спас. Штаны я не успел одеть. Застеснялся кадет, и срубал я его. Может, никогда не дрался барчук с беспортошным. Так обратился я к Чуйкину: «Вылечи, — говорю. — Бери что хочешь за средство: шашку, кисет». Не взял ничего, а вылечил. Дал бутылку с чёрным-чёрным жидкостей и сказал: «По две деревянные ложки три раза в сутки». Как рукой сняло!

—  Да что ж то было, дядя Охрим, дёготь? — плутовато спросил Володька.

Пелипенко хмыкнул и обидчиво бросил:

—  Дёготь?! Такой фершал — и дёготь… Он меня тем лечил, что сам царь раньше принимал, до революции… Креолина какой-сь, во!

Пастух сдержанно улыбался. Володька, схватившись за живот, катался по песку.

— Ты чего? — надулся Пелипенко.

—  Дядя Охрим, — визжал Володька, — да креолином коней от чесотки пользуют!

—  Брешешь ты! — обиделся взводный и, немного смущённый, добавил: — А я что говорю: коня и бойца на ноги ставит. Как с письмом быть? — обратился он к пастуху, чтобы переменить разговор.

—  Попытаемся. Отпусти Володьку. Сходим… Пастух закашлялся. Отхаркнул кровью.

—  Всё ж, смех смехом, а надо до Чуйки, — убеждённо произнёс Пелипенко, поглядывая на кровь. — Враз, как рукой…

—  У нас свой черкесский доктор в ауле, доктор на весь мир, — похвалился со вздохом парень, — да разве он пастуха будет лечить! Что взять с голого?

Володька придвинулся ближе:

—  Степан, а как всё же до того большевика попасть, что в сады ушёл?

—  Вот как…

Долго у суматошной Кубани шептались люди.

Когда темнота спустилась и у берегов появились патрули, Пелипенко, Володька и их новый друг поползли по-над рекой, в кустах податливого ивняка.

V

«Слепцы» были захвачены белогвардейцами у реки, у каменного брода, и, испытав допрос есаула Колкова, лежали связанные на подводе. Прошло более суток. Пленных куда-то хотели отправлять. К правлению подтягивались телеги порожние и с печёным хлебом, накрытым брезентом,

На возах сидели казаки-подводчики, вооружённые винтовками. У правления на повозки начали грузить связки рогатин. Володька пробовал шутить, выталкивая слова из запёкшегося рта:

—  Попали бычки на рогатину!

Пелипенко, закинув чубатую голову, хрипел. Крепким боем добывал есаул у Пелипенко признания. Но трудно что-либо получить у кочубеевца. Кашлял взводный. У рта надувались розовые пузыри, оседавшие на усах кровяными сгустками.

—  Скорее бы в расход пускали… подлюки…

—  Попался, бес краснопузый! — злобно сказал подводчик, старый казак с широкой седой бородой, и ткнул Пелипенко в бок.

—  Что ты его мучишь, кум? — пожалел другой, мимоходом стегнув пленников кнутом.

Взводный, зарычав, приподнялся, но, обессиленный, повалился навзничь.

— Не всё хмара, будет и солнечко, — утешая, шептал Володька, проглатывая ненужный комок.

Он крепился, хотя получил от есаула только чуть меньше друга. Ему было жаль взводного, всегда такого сильного, кряжистого, а сейчас опрокинутого врагом на спину, побитого и окровавленного.

От домов упали тени. Подводы двинулись. Казак-подводчик, сев удобней на сено и положив на колени винтовку, тронул лошадей последним. Догоняя рысью, держался кочковатой обочины дороги. Дроги прыгали. Пленники ощущали на всём теле «услугу» подводчика.

Володька невольно вспоминал бесхитростное повествование пастуха о наказании за кражу гороха. Не было с ними длинного кашляющего парня с печальными глазами. Видел его Володька последний раз возле Пелипенко, когда застукали их невдалеке от каменного брода. Видел Володька, отстреливаясь из-за коряги, как махнул ему пастух своими несуразно длинными руками и исчез в бурной реке.

Но не знал Володька, что не погиб их новый знакомый, а выплыл далеко внизу и, поймав на лугу лошадь, добрался до передового расположения бригады Кочубея. Не было известно партизанскому сыну, что по сухим руслам глубоких балок скачет им на выручку Иван Кочубей во главе удалой ватаги, переодетой в белогвардейскую форму.

Если бы ведал партизанский сын, что его приёмный отец, помня слова начдива о ценности человеческой жизни, мчится сюда, то не было бы ему так грустно в предчувствии близкой развязки.

Короткая жизнь мальчишки должна была вот-вот оборваться. Хотя и не знал он в этой жизни особенных радостей, но жалел о ней. Слишком тяжело было покидать мир, который только что начал раскрываться перед ним.

Володька беспокоился за добытое в разведке, за судьбу боевых сотен, воспитавших его, за своего старшего любимого товарища. Чем он мог, помочь? Он был связан и беспомощен сам.

Трясло.

Володька просил:

—  Дядя Охрим, вались на меня, может, складней будет.