Герхарт Гауптман - Атлантида

• Название: Атлантида
• Автор: Герхарт Гауптман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Герхарт Гауптман (1862–1946) — знаменитый немецкий драматург и писатель. В книгу вошли роман «Атлантида» (1911–1912), в котором писатель как бы предвосхитил трагическую гибель «Титаника» в 1912 г.; «театральный» роман «Вихрь призвания» (1936), а также новеллы «Масленица» (1887), «Сказка» (1941) и «Миньона» (1947).

Все произведения публикуются на русском языке впервые.

---

Фридрих сбежал вниз. На лестнице он схватил своих троих детей и только сейчас понял, что это именно они хныкали в сенях. Самого младшего ребенка он взял на руки, а двоих других повел за собою. Когда Фридрих открыл входную дверь, все они разом увидели, как приближается в пепельном свете месяца страшный потоп. Они увидели также корабль, пароход, уносимый вдаль и раскачивающийся на волнах в разные стороны. Паровой свисток издавал душераздирающий вопль, то непрерывно, то толчками.

— Это «Роланд», а капитана зовут фон Кессель, — объяснил Фридрих детям. — Я знаю этот корабль, я сам был на нем, и я затонул вместе с этим чудо-пароходом!

Казалось, что пароход кровоточит со всех сторон, как бык, получивший несколько смертельных ран. Из его бортов кровь била струями водопада. И Фридрих услышал, как с борта сражающегося и истекающего кровью корабля стреляли мортиры. Ракеты взмывали к луне, слепили и разрывались в ужасном мраке ночи.

Теперь и он стал спасаться от лавины потопа, беря на руки своих детей и снова теряя их, одного за другим. Он бежал, он мчался, он прыгал куда-то и куда-то стремительно падал. Он не мог смириться с мыслью о гибели в тот момент, когда ведь уже был спасен. Он извергал проклятия, снова мчался, снова падал, снова поднимался и бежал, бежал, охваченный безобразным, неизведанным, бессознательным страхом, превратившимся в тот момент, когда его нагнала волна, в благостный покой.

На следующее утро как раз тем самым поездом, в какой Фридрих сел две недели тому назад, мисс Ева Бернс прибыла в Мериден. Она явилась в кабинет Петера Шмидта, чтобы справиться о Фридрихе, который, собственно говоря, должен был встретить ее на вокзале. Петер Шмидт — он был один — рассказал ей о вчерашней удачно проведенной операции. Затем сообщил о телеграмме, полученной Фридрихом как раз в тот момент, когда он собирался известить ее, мисс Еву Бернс, чтобы она не приезжала.

— Ну вот, я здесь, — сказала взволнованно мисс Бернс, — и не дам спровадить себя так, ни за что ни про что. Не хочу, чтобы обо мне можно было сказать: «В Риме побывала, а папы римского не видала».

Через три четверти часа двухместные сани, запряженные самым пылким гнедым жеребцом — теперь Петер Шмидт уже лучше справлялся с его характером, — остановились перед «хижиной дяди Тома» на озере Хановер. Пожилого фермера не лихорадило, и Петер хотел сообщить об этом другу.

Оба посетителя, несколько озадаченные, поднялись по лестнице и, делясь своими впечатлениями о доме, находившемся в столь странном состоянии, прошли сквозь приоткрытую дверь в мансарду Фридриха. Здесь они нашли его растянувшимся на кровати в той самой шубе, в какой он вышел после операции из врачебного кабинета. Он был в тяжелом состоянии и бредил еле слышно. А с пола Петер Шмидт поднял телеграмму и, как и мисс Бернс, счел себя вправе познакомиться с ее содержанием. Они прочли: «Дорогой Фридрих зпт весть из Йены двтч Ангела сегодня днем несмотря на заботливый уход уснула вечным сном тчк наш совет двтч смирись с неотвратимым ударом и сохрани себя для любящих тебя родителей».

Целую неделю жизнь Фридриха была в опасности. Целую неделю его голова и все тело были объяты пламенем, словно бы ему и всему, что было в нем, предстояло сгинуть и улетучиться. Как и следовало предполагать, Петер Шмидт окружил его безоглядной заботой, и в эти хлопоты посильный вклад вносила фрау Шмидт. Мисс Ева Бернс, которую случай привел к Фридриху в столь грозную минуту, сразу же приняла решение не уходить от одра болезни, пока опасность не отступит.

Перед приездом друзей Фридрих буйствовал, о чем свидетельствовали разбросанные повсюду предметы, разбитое стекло старинных морских часов и осколки фарфора. В течение двух первых суток Петер Шмидт покидал больного, только когда его сменяла жена. Фридриха часто лихорадило. С большой осторожностью и осмотрительностью супруги Шмидт применяли жаропонижающие средства, но с тревожным сердцем увидели, что даже на третий день температура поднималась выше отметки «сорок». Однако в конце концов удалось добиться ее довольно последовательного снижения.

Прошла первая неделя болезни; Фридрих впервые узнал мисс Еву Бернс и начал понимать, что она совершила для него за это время. На губах его появилась мучительная улыбка. Он пошевелил пальцами бессильно лежавшей на одеяле руки.

Лишь в конце второй недели, двадцать шестого марта, его перестало лихорадить. А в течение всей следующей недели состояние Фридриха не давало никакого повода для страха за его жизнь. Больной разговаривал, спал, видел яркие сны, слабым голосом и часто даже с некоторым юмором рассказывал, какая чушь лезла ему опять в голову, узнавал всех, кто его окружал, высказывал пожелания и слова благодарности, спрашивал о здоровье фермера, которого оперировал, и улыбался, услышав от Петера Шмидта, что рана мгновенно зажила и что бравый земледелец уже принес в этот дом цесарок на крепкий бульон.

Мисс Ева Бернс показала себя образцовой хозяйкой. Мало на свете людей, на долю которых выпал такой тщательный и бдительный уход, каким она окружила Фридриха. Чопорность и ложный стыд были, разумеется, чужды обоим врачам — и мужу, и жене. Этих же чувств была начисто лишена мисс Ева Бернс с ее сильными руками и ладонями скульптора, воспринимавшего обнаженное тело как нечто обыденное.

По ее совету Петер Шмидт посылал отцу Фридриха телеграммы о состоянии его здоровья, и последняя, благоприятная должна была несколько успокоить старика. Толстый конверт с его письмом, написанным до болезни Фридриха, она перехватила, так как предположила, что в нем содержатся подробности относительно печального конца Ангелы, и отослала его обратно с просьбой сохранить это послание до выздоровления сына. Она боялась, что в дальнейшем не сможет удержаться и расскажет Фридриху о существовании письма.

Кончалась третья или начиналась четвертая неделя болезни, когда мисс Ева Бернс получила от генерала благодарственное письмо. К сердечным приветам сыну от матери и отца он присовокупил проникновенные слова, посвященные славному доктору Петеру Шмидту, его супруге и мисс Бернс. Ей, писал генерал, он может сообщить, что бедняжка Ангела умерла неестественной смертью. Ее, как это полагается при таком заболевании, охраняли весьма бдительно, но даже при самом строгом наблюдении иногда случаются упущения.

Снег растаял. Фридрих медленно-медленно возвращался к жизни. В душе у него, как и в природе за окном, воцарялась нежность, и это было для него самого приятным открытием. Повсюду он ощущал покой. Лежа в чистой постели, поглядывая на качающиеся оловянные кораблики морских часов, он чувствовал себя защищенным, более того, обновленным и свободным от какой бы то ни было вины. Из тяжелых свинцовых туч грянула очистительная гроза, которая теперь уже лишь слегка погромыхивала, уходя все дальше и дальше за горизонт. А обессиленному человеку она оставила в дар тихую, богатую, щедрую радость жизни.

— Мощное извержение, насильственная терапия, — сказал Петер Шмидт, — все это избавило твое тело от вредоносных веществ.

— Жалко, что пения птиц не слышно, — заявил однажды Фридрих.

— Да, жалко! — сказала мисс Ева Бернс, открывая окно мансарды.

— Вы ведь говорили, — промолвил Фридрих, что там, на берегах озера Хановер, уже зеленеть начало. Весна идет! А без птичьей музыки — это глухонемая весна!

— Приезжайте к нам в Англию, — сказала мисс Ева Бернс. — Уж там-то вы птичек наслушаетесь!

Растягивая слова и подражая интонации приятельницы, Фридрих ответил:

— Лучше уж вы приезжайте в Германию, мисс Ева Бернс!

Наступил день, когда Фридрих должен был встать на ноги, но он сказал:

— А я не собираюсь вставать. Мне так хорошо в постели!

Фридриху и впрямь было неплохо в те дни, когда не было жара. Ему приносили книги, по глазам отгадывали все его желания. Петер Шмидт, фрау Шмидт или Ева Бернс рассказывали ему истории из газетной хроники местной жизни, если полагали, что это ему не повредит. У его постели установили микроскоп, и он вполне серьезно углубился в поиски бацилл в известных выделениях собственного организма, не смущаясь тем, что эта его деятельность дала пищу для многих шуток. Таким образом, ужасное заболевание помогло ему найти подходящий объект научного исследования, а заодно и приятное развлечение.

Однажды, когда Фридрих сидел, надежно «упакованный» в удобном кресле, он впервые спросил, не было ли письма от родителей. В ответ на это мисс Ева Бернс нашла выражения, которые его порадовали и успокоили. И тут она с удивлением услышала слова, слетевшие с его бледных уст:

— Убежден, что бедная Ангела лишила себя жизни! Итак, — продолжал он, — я выстрадал то, что пришлось на мою долю, и теперь не хочу отвергать руку, милостиво, если чувства меня не обманывают, протянутую мне. Хочу сказать, — добавил он, увидев по глазам мисс Евы, что она его не поняла, — что, несмотря ни на какие обстоятельства, я вновь доверюсь жизни.