Герхарт Гауптман - Атлантида

• Название: Атлантида
• Автор: Герхарт Гауптман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Герхарт Гауптман (1862–1946) — знаменитый немецкий драматург и писатель. В книгу вошли роман «Атлантида» (1911–1912), в котором писатель как бы предвосхитил трагическую гибель «Титаника» в 1912 г.; «театральный» роман «Вихрь призвания» (1936), а также новеллы «Масленица» (1887), «Сказка» (1941) и «Миньона» (1947).

Все произведения публикуются на русском языке впервые.

---

Эразм ничего не знал о библиотеке Вальтера, теперь он искал случая ознакомиться с ней.

Ждать пришлось недолго: мальчик, гордившийся своей библиотекой, сам горел нетерпением показать свое сокровище гостю матери. Эта замечательная — как и у князя — любовь к книге носила отпечаток детской души и превращалась в своего рода идолопоклонство.

Напрашивался вопрос, в чем коренится громадный интерес князя к Вальтеру.

— На этот счет существует множество объяснений, в том числе и самых нелепых, — сказал Оллантаг. — Очень скоро вы услышите их. Если вам когда-нибудь удастся получить единственно верное или придется довольствоваться намеком и домысливать по своему разумению, это произойдет скорее всего в доме смотрителя, в вашем ближайшем окружении.

— Верно ли говорят, что самое влиятельное лицо в Границе — Буртье, обер-гофмейстер?

— Во всяком случае, самое бесстыдное. Свое влияние — и не без успеха — он осуществляет через княгиню. Сам князь — я не боюсь преувеличить — не жалует его. И нигде его не любят. Но он, как говорится, позволяет себе такое, на чем любой другой сломал бы себе шею. Княгиня — сама по себе дама благонравная — не желает шагу ступить без священника, на его выкрутасы смотрит сквозь пальцы.

— Выкрутасы? И каковы же они?

— Ах, боже мой, все мы не ангелы, — сказал доктор Оллантаг, — но когда он поселил эту маленькую актрису с матерью, эту Ирину или как бишь ее… в оранжерею на Циркусплац, это, знаете ли, уж слишком.

Его слова заставили побледнеть Эразма. При всем желании он не смог бы в этот миг вымолвить ни слова, сердце его бешено колотилось.

Собеседники остались одни за опустевшим табльдотом. Маленький уютный ресторанчик с опущенными жалюзи оказался до того приятным убежищем от полуденного зноя, что рука сама тянулась за новой бутылкой вина, которую кельнер поставил на стол. Но она осталась непочатой. Все попытки Эразма Готтера избавиться от недомогания, как видно, только усугубляли его состояние. На том и разошлись.

Вернувшись домой, в свою сумрачно-прохладную, полную запаха лаванды комнату, Эразм запер за собой дверь. «Скажи, ради бога, что с тобой происходит? — спрашивал он себя. — Может быть, твоя болезнь серьезнее, чем ты думал? И этот покой, эта душевная легкость, которые точно воскресили все твое существо, — не таят ли они в себе зловещих предвестий?» И все более распаляясь разговором с самим собой, он тщетно пытался одолеть гнетущее чувство беспомощности, которое разрядилось вдруг истерическим рыданием.

«„У вас плохо с нервами?" Почему Георги задал мне этот вопрос? Не угадал ли он моей душевной маеты, симптомы которой только что прорвались наружу? Или же причиной всему погружение в Гамлета? И это его невыплаканные слезы?»

А может быть, дело в какой-то внешней силе, распространяющей на меня невидимое влияние? Против нее надо направить всю свою энергию. Что может означать этот срыв, заставивший молодого человека разразиться рыданиями и потоком слез, затыкать себе рот платком, чтобы его не услышали в доме? Что ему эта Ирина? Право же, ему нет до нее никакого дела.

«То, что тебя так перетряхнуло, — продолжал он говорить с собой, — в сущности, не что иное, как крушение ложной посылки. Тебе неведома природа собственного заблуждения, но в этом ребенке ты, вопреки всем пересудам, пожелал увидеть чистого ангела, образ некоего совершенства, сотворенный господом богом. И вот Оллантаг двумя фразами разрушил эту иллюзию».

И отвратительный клубок змей, заполнивший милое обиталище, превратил тихую комнатенку Эразма в сущий ад; оставалось только бежать.

Спускаясь к заливу, где Эразм намеревался искупаться и окончательно прийти в себя, он задался вопросом: не разумнее ли после всего, что случилось, сжечь мосты, ведущие назад, и поискать другой безмятежный уголок, где можно отдохнуть от семьи?

Купание в минеральном источнике почти вернуло Эразма к прежнему спокойно-мужественному состоянию. Он принялся — и без всякой пощады — смеяться над собой. Однако еще не вполне улегшаяся нервозность побудила его направиться к дому, где жил Жетро. Тот встретил его в сапогах со шпорами — по случаю загородной прогулки.

— Хотим немного проехаться. Наши театральные дамы без ума от этой затеи. Мы намеревались заехать за вами на украшенной колосьями телеге, чтобы вам не отвертеться от нашей компании.

Эразму Готтеру не хотелось уклоняться, хотя он почувствовал новую петлю, которой могла обернуться эта увеселительная поездка. «Любим же мы порой поиграть с огнем», — подумал он.

Ирина Белль ехать отказалась. Когда Эразм узнал об этом, он постарался ничем не выдать своего разочарования. А как его подмывало спрыгнуть с телеги, везущей актерскую братию! Но вскоре он заразился весельем своих спутников. Марио Сыровацки, по обыкновению, сразу же стал жертвой всеобщего подтрунивания: три комнаты в отеле «Фюрстенхоф», изысканный дендизм, дорогие костюмы, галстуки с булавками — все это делало его вызывающе нелепым пассажиром в крестьянской колымаге. Нещадная тряска и толчки на ухабах сводили на нет все его усилия хранить важную осанку и в прямом смысле лишали молодого франта дара речи, а его вынужденное порхание над скамейкой давало пищу беззлобной потехе.

Дабы как-то отыграться, он положил правую руку на плечо Элизы, красивой девицы, которая ничего не имела против. Она была «молодой героиней» с темными глазами, умевшими обольстительно вспыхивать из-под черных длинных ресниц. Ее чары признавал не только Сыровацки, на нее поглядывали и другие актеры, например «первый любовник» Эрих Зюндерман, сбежавший от плуга крестьянский сын, который, как это ни странно, с блеском и удивительной непосредственностью исполнял так называемые французские салонные роли.

Он много смеялся, он пользовался всеобщей любовью и, как видно, не собирался никому уступать Элизу.

Он мог разыгрывать глубокое безразличие, хотя порой слова его чувствительно покалывали и, чтобы посильнее задеть собеседника, облекались здоровым простодушием веселого смеха. «Навьюченному золотом ослу и пудовый замок не преграда» — в таком духе он вел разговор.

— Вам не посрамить моего божественного Мариуса, — сказала Элиза и, приняв позу обожания, обвила руками шею любимого. При этом ее темные волосы как бы сами собой распустились и упали на плечи, и она могла уже не сомневаться в том, что тем самым свершилось полное отмщение язвительным коллегам.

Не все, однако, сводилось к пикировке и зубоскальству, оставалось время и для пения — и хорового, и сольного.

Было около пяти часов вечера, но палящий зной не желал спадать: огненные лилии, мелькавшие вдоль подворий крестьян и рыбаков, казались его зримым воплощением. Во время поездки Эразм предпочитал обозревать дали и любовался прекрасным, сулящим обильный урожай ландшафтом. Тут и там вдали открывались голубые полоски моря, и на изрезанном глубокими бухтами побережье угадывалось какое-то движение.

Между тем от Эразма не укрывалось и то, что происходило совсем рядом, и он сумел разглядеть признаки надвигающейся грозы в глазах Лены, сестры Элизы. За столом эта крошка сидела рядом с ним. «Не понимаю, — признавался себе Эразм, — отчего бы по уши не влюбиться в нее?»

Лена, словно прочитав его мысли, неожиданно ободрила:

— А вы попытайтесь!

На этом чудеса не закончились, ибо в тот же миг комик и «благородный отец» Леопольд Миллер отозвался на ее слова:

— В самом деле, милая крошка, почему бы в тебя не влюбиться?

Ответ гласил:

— К чему такая спешка, подумай как следует!

После еды решили потанцевать. Сыровацки сел за фортепьяно. Этот денди оказался хорошим пианистом. Но поскольку все вынуждены были считаться с присутствием Эразма, пианист немного повременил с танцами и для начала сыграл кое-что из Шопена. Эта музыка была близка его мягкой натуре.

Эразм уверял, что не умеет танцевать, но, несмотря на все его протесты, Лена втащила его в круг. Танцевал он действительно впервые в жизни. Танцы прерывались возлияниями, возлияния — танцами, и так до тех пор, пока в зале не зажгли свет. Свечи успели догореть раньше, чем честная компания допила все до донышка, всласть напелась, наговорилась и изнемогла от веселья.

Возвращались при полной луне. Как только повозка тронулась, Лена прильнула головкой к груди Эразма Готтера. Под грохот обитых железом колес и сладость чувствительных песен, как-то: «Я не знаю, что подумать…» и «У дома, у фонтана…» — завершился обратный путь. Напоследок уже грянул аккомпанемент первых кузнечиков.

Вернувшись в свою затененную комнату, молодой человек не мог толком сообразить, как он отделался от Лены и кому обязан освобождением от нее. Открывавшийся из его оконца магический вид на залив, сверкающая поверхность которого играла лунным серебром, хотя и чаровал душу, но не мог избавить Эразма от странного позыва — мыть и отмывать тело и душу. «Нет, — думал он, — это не для меня».