Овидий Горчаков - Внимание - чудо-мина !

• Название: Внимание - чудо-мина !
• Автор: Овидий Горчаков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Надя испуганно отшатывается от рояля.

- Браво, милочка! - улыбаясь, говорит барон. - Браво, крошка! Обожаю русскую музыку. Когда-то я пел в опере "Жизнь за царя" Глинки. Это была, разумеется, любительская постановка русских в Берлине. Скрябин, Стравинский!.. Эх, Россия!.. В одном эмигрантском кабачке, помню...

Он садится за рояль, рассыпает аккорды, играет синкопированный джазово-цыганский вариант "Катюши".

- "Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой..." Русский человек умеет веселиться...

Он резко обрывает игру и описывает пол-оборота на вращающемся табурете.

- Итак, Катарина, нашего генерала я проводил. Надеюсь, ты рада, моя пташечка? Генерал улетел далеко-далеко, если хочешь знать - к самому Гитлеру! И теперь всю ночь мы будем одни...

Надя с ужасом смотрит на барона. Он явно выпил, от него пахнет перегаром коньяка. Тон опасный - игриво-иронический.

- Чем бы, думаю я, возвращаясь с аэродрома, заняться в этом скучном городе? А Карл, этот мальчишка, и говорит мне: "Продай, - говорит, - флакон духов из Парижа, я хочу смягчить ими сердечко неприступной Катарины". Пижон! Французские духи девицам имеет право дарить только тот, кто добыл их среди прочих военных трофеев в Париже? А Карл, этот юнец, хоть и прыткий малый, а в Париже никогда не был. Так что укрощением строптивой Катарины решил заняться я лично. Айн момент! Сейчас я принесу твой подарок. Ведь недавно был праздник Красного Октября, не так ли?..

Ганс-Гейнц проводит пальцами по надписи "Красный Октябрь".

- Ужасный инструмент. Его уже не настроишь, Я присмотрел генералу чудный белый "Бехштейн". Вместо ножек - львиные лапы. Представляешь? Белое с золотом. Ах, да! Пардон! Про подарок-то я и забыл.

Выйдя из гостиной, хлопнув дверью, барон наблюдает, что станет делать Катарина-Надя, не схватится ли она за пистолет, который он так предусмотрительно оставил на диване?

Но Катарина стоит неподвижно, прижав пальцы рук к пылающим щекам.

Через минуту или две он возвращается, уже скинув шинель и сняв фуражку, из своей комнаты. В руках у него небольшой изящный флакон.

- Прошу, мадемуазель! Сегодня от вас должно пахнуть Парижем.

Катарина-Надя отталкивает его руку,

- Что вы! Зачем мне! Не надо!..

- Дурочка! Это же "Шанель-пять". Это запах Больших бульваров, Елисейских полей! Запах Пляс Пигаль и "Лидс".Самый хмельной запах в мире! Ну, пойди, пойди ко мне, моя милочка! Моя душечка!..

- Отстаньте! - почти кричит Надя, отталкивая барона. Она выбегает из гостиной, бежит, задыхаясь, вверх по узкой лестнице. Там, в мансарде, - ее комнатушка.

Захлопнув дверь, она щелкает задвижкой, прислоняется спиной к двери. Спазмой перехватило горло.

Барон стучит в дверь. Слышится его насмешливый хохот.

Милочка! Душечка! Да открой же! У американцев есть чудесная поговорка: если - насилие неизбежно, смирись и наслаждайся, Каков совет девицам, а? К чему ломать дверь? Придется снять у тебя задвижку.

- Уйдите! - потерянно просит Надя. - Я буду жаловаться генералу!..

- Ты ж незамужем, это Карл на "Арбайтсамте" слышал. Быть может, у тебя был жених? Кто он - летчик, моряк, лейтенантик? Открой, Катарина! Я начинаю сердиться. А в гневе я страшен. Как мой предок - Александр Христофорович. Клянусь богом! Ну, какие у тебя могут быть секреты от меня? Катарина? Пусти своего Петруччо! Ты во всем должна меня слушаться, слышишь? Катюша! Это я, твой Петрушка...

Он налегает плечом на дверь. Дверь трещит, как ни держит ее Надя, отлетает задвижка.

Надя подбегает к небольшому окну, пытается распахнуть заклеенное на зиму окно.

Плотоядно улыбаясь, барон переступает через порог. У него торжествующий вид. Но в эту минуту внизу хлопает парадная дверь, из вестибюля доносятся быстрые шаги.

Барона словно ветром выдувает из мансарды.

Щелкая платиновым портсигаром с фамильным гербом, закуривая, барон небрежно приветствует Карла фон Рекнера,

Унтерштурмфюрер бросает подозрительный, ревнивый взгляд на Бенкендорфа.

- Мой бог! - смеется барон. - Да ты ревнуешь, мой мальчик. Зря! Наша горничная предпочитает опытного мужчину, с французской школой!..

- Не болтайте вздор, барон! - зло отвечает фон Рекнер. - И не забывайте о нюрнбергских законах. Всякая связь с туземками воспрещается. Наша офицерская честь...

Все это старо, мой мальчик! Старо! В Берлине Геринги Гиммлер поговаривают, что - надо уничтожить всех украинцев мужчин, а на их место прислать сюда жеребцов из ваших СС!

- Не смейте трогать СС! Я не посмотрю на наши родственные связи!

Только телефонный звонок из комендатуры прерывает разгоревшуюся было семенную ссору,

- Постыдился бы скандал поднимать из-за горничной! - усмехается, поднимая трубку в гостиной, барон. - Алло! Что, что? Нет, генерал уже улетел в ставку. Будет утром тринадцатого. Что? Мост? Виадук? Опять?.. Хорошо, я сообщу начальнику штаба...

Сразу протрезвев, барон кладет трубку, поворачивается к фон Рекнеру:

- Холодногорский виадук! Во второй раз взорваны "ворота города"! Большие жертвы; через виадук как раз шла моторизованная колонна с пополнением...

- Вы, кажется, из Чугуева?

- Нет, я из Валуек!

В пятый раз смотрит Коля Гришин "Штурм Харькова" и "Галло Жанин" с опостылевшей ему Марикой Рокк. Эта явка - последняя надежда. И наконец к нему подходит неприметный внешне человек с простым, открытым лицом. С виду незнакомцу почти столько же лет, сколько и Коле. Пожалуй, он старше Коли всего на два-три года. Какой-то осунувшийся, бледный, с горячечным блеском в глазах. Впрочем, в Харькове все жители худые и бледные, если с голоду не пухнут. Коля сам кило пять потерял, костюм с чужого плеча и пальто висят на нем, как на вешалке.

Незнакомец узнал Колю по засунутой наполовину за пазуху, свернутой в трубочку газете "Новая Украина".

- Иди за мной! - коротко говорит он и быстро сворачивает в переулок.

Долго петляет по переулкам и улицам незнакомец, ни разу не оглянувшись на держащего приличную дистанцию Гришина. Наконец он заходит в дом номер 23 на улице Артема.

В маленькой комнатке их встречает изможденная молодая женщина, зажигает немецкую стеариновую плошку, поправляет светомаскировочную штору -из толстой бумаги на окне.

Незнакомец поворачивается к Гришину, запирает за ним дверь, протягивает руку.

- Александр Зубарев, - представляется он, - А это - Галя Никитина.

- Николай Задорожный, - тихо произносит Коля Гришин. Так встретился Коля Гришин с секретарем Харьковского подпольного обкома комсомола, руководившим двумя райкомами в самом городе: Железнодорожным и Центральным и двадцатью тремя райкомами в области.

Александр Зубарев казался моложе своих лет. В ноябре 1941 года, когда, он встретился с Гришиным-Задорожным, ему было двадцать пять. Незадолго до прихода немцев вызвали его в обком партии. Вызов его не удивил: в обкоме он бывал не раз, с того дня 22 июня 1941 года, когда его избрали секретарем Орджоникидзевского райкома комсомола. Отсюда он выезжал с ребятами на окопы, здесь утверждал состав истребительного отряда...

Но на этот раз дело, за которым его вызвали в обком партии, было из ряда вон выходящим: ему предложили остаться в Харькове после прихода немцев, остаться н возглавить подпольный обком комсомола.

- С ответом не спешите, подумайте, - мягко сказал секретарь обкома.

Перед секретарем на письменном столе лежала тоненькая папочка, вмещавшая все двадцать пять лет жизни комсомольца Саши Зубарева.

Родился в городке Дружковке Донецкой области в рабочей семье .за год до Октября. В двадцать третьем пошел в школу. Веселый, живой, отзывчивый, он всегда тянулся к людям: руководил пионерским клубом, заведовал школой для малограмотных. Семилетка, ФЗО, вступление в комсомол. Все как у всех в те годы. Отличала его, пожалуй, только особая, неистребимая тяга к учебе. В 1933 году он поступает на географический факультет Харьковского педагогического института. Его увлекала романтика путешествий. Он, не выезжавший за пределы Левобережной Украины, мечтал увидеть весь мир. И конечно, с "Катком" - с Катей, студенткой педагогического, которую он горячо и навсегда полюбил.

В 1938 году, с дипломом в кармане, он стал работать преподавателем географии в школе No 88 при Харьковском тракторном заводе. В школе его избрали секретарем комсомольской организации. Так всю жизнь шел он прямой комсомольской дорогой.

- Семья у вас где? - спросил его секретарь обкома. - Может, помощь какая нужна?

- Спасибо! Жену и сына Витю эвакуировал. А сам я готов остаться...

Не было в эту решающую, самую торжественную минуту в жизни комсомольца Саши Зубарева ни красивых слов, ни торжественных речей, ни духового оркестра. "Готов остаться", и все.

Беседы с секретарями обкома были по-военному сжатые, деловые, конкретные. Никаких лишних слов.

Он уже знал, что остается в Харькове, когда тринадцатого октября, за одиннадцать дней до захвата города, писал родным последнее письмо;