Нина Горланова - Роман воспитания

• Название: Роман воспитания
• Автор: Нина Горланова
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Пермь! - проснулась Настя. - Цвета, я хоть с дачи, хоть из Одессы возвращаюсь в родной город - он как новенький!

...Первым пришел в гости Василий, и дети закричали, что плечи у него стали шире! Во всех местах, добавила Света.

- Да, что я вижу на твоих нижних плечах... джинсы!

- Устроился на такую работу: платят бешеные деньги почему-то...

Света думала: вот только немного отдохнет от летнего отдыха, сразу начнет искать третью работу, надо столько всего покупать детям.

- Я так вырос, что раковина мне низко, - заявил Антон, вытирая руки.

- Все равно Антон какой-то споткнутый весь, - поморщилась Настя. Вот я выросла так выросла! - И она прошлась по комнате, неся на голове невидимый кувшин.

Вскоре Настя уже побежала к Ладе, захватив яблок и разных ракушек, и в дверях столкнулась с йогом Андреем.

- Ну что, все еще занимаешься медитацией? - с ходу спросил друга Миша.

- Да нет, я сейчас наблюдаю себя как проекцию мирового духа, - не моргнув глазом отвечал Андрей. - Ну, рассказывайте новости!

- Самая большая новость, что Лев Израилевич уезжает в Канаду, сказала печально Света.

И вдруг Василий заявил: хорошо, что эти евреи уезжают, - навредили уже довольно русскому народу, хватит, масоны они!

- А я смотрю, вислоусый у тебя видок стал: косишь под русопетов? удивленно произнес Миша. - Откуда ты этого набрался?

Вбежала Настя: взять тетрадку. Они с Ладой задачки придумывают задали же придумать десять задачек за лето! Веки у нее были густо намазаны чем-то блестящим. Света завибрировала: что это?!

- Блестки! Елочные игрушки натолкли. Красиво, да?

А что загноится кожа, а на лице так трудно лечить гнойные раны сразу в мозг может инфекция перекинуться! Света уже кричала. Света кричит, а Настя спокойно спрашивает Мишу: какие можно придумать задачки?

- Очень простые. Девочки истолкли двадцать килограммов елочных игрушек для украшения морд. Утром они израсходовали два килограмма, а в обед - четыре. Сколько килограммов осталось на вечер? - Миша спокойным голосом диктовал, а Настя бесилась, но не могла возразить - сама же просила помочь с задачками.

- Любая проблема - это же приглашение к творчеству, а ты, Свет, в крик, - заметил йог Андрей.

Света протирала зеркало, оно вопросительно взвизгивало. И тут в его овал вошел Василий. Он сказал:

- Запад, - он важно и даже величественно, умным голосом повторил: Запад! Он зарылся в благополучие, в процветание... Без паблисити нет просперити!.. Они ж дрожат над просперити и постепенно забывают, что, конечно, это нужно было, но для души.

- А зато у нас какое преимущество? - Миша весело рассуждал, потому что ему весело было вообще рассуждать. Что в лоб, что по лбу. - Мы выживаем, как герои дарвинизма, все силы уходят на выживание, брошены в бой. И тоже душа в стороне... где-то...

Василий с неслышимым миру зубовным скрипом сказал:

- Тебе, Миш, весело, подхихикиваешь, а это значит, что душа у тебя не болит. Вот Андрей Тарковский в Москве, я слышу, уехал на Запад - и что? Не стал давать бесплатных интервью. И чего добился? Журналисты просто не писали о нем ни строчки. Нет чтобы немного цену снизить! - смекалисто сказал Василий, тряхнув одним из подбородков. - Запад развратил его.

- Если б Запад его развратил, он бы давно процветал, усек бы, сколько брать и выгоднее что...

- Миша, тут серьезный разговор, а ты уходишь от серьезного разговора, - с большой мукой в своих маленьких глазках сказал Василий. В его лице все было красивое: глаза правильной формы, прямой нос, чистая кожа, высокий лоб, но все части были словно взяты вслепую из разных наборов во время какого-то сверхсрочного аврала. Света увидела вдруг огромный - от неба до земли - плакат на грубой шероховатой бумаге, сделанный кричащими случайными красками. Пронзительно красный Василий выталкивает бегемотьим животом за рубеж маленького лимонно-желтого Льва Израилевича. Внизу, как полагается, злобно-зеленая ершистая трава, а вверху несколько синих мазков на пустой целлюлозе...

- Больше чтоб не было ни слова про масонов! - приказным тоном выдала Света Василию. - А то...

Забегая вперед, скажем, что Василий понял ее с первого раза. И тема была закрыта раз и навсегда.

- Миша! Папа! - дико закричали на улице Настя и Антон. - Идите сюда! Скорее!

- Мама из тюрьмы пришла! Миша, помоги! - орала Настя.

Миша начал надевать носки, потом долго завязывал шнурки на кроссовках. В форточку донеслось Настино: "Скоро вы там? Они меня в гроб вгонят, эти меланхолики". Насте казалось: вечность уже прошла, а Миши нет.

Он вышел во двор. Темнело. Настя пыталась поднять с земли огромную тушу. Миша брезгливо стал помогать.

- Я не пьяная... я просто упала.

- Мама! Мамочка! Ты узнаешь меня? Я - Настя, Настя!

- Ты - Настя... Узнаю. А это Сережа, - мать Насти показала в сторону Антона. - Ты, Андрюша, дружно с Настей?

- Чего она меня то сережит, то андрюшит, - зло пробурчал Антон.

Вдруг мать Насти крикнула куда-то в сторону:

- Коле-ок!

Настя стала урезонивать мать: тише, не кричи.

- Коле-ок! Коле-ок! Иди сюда! У меня деньги есть.

Никто не подходил. Что делать? Миша помнил, что Новоселовы жили в первом подъезде, но совершенно не знал, есть ли у матери Насти ключи, откроют ли там соседи. Все-таки все двинулись к подъезду номер один. Движения у матери Насти были как у Буратино, деревянно-упрощенные. Вдруг на площадке ноги ее начали разъезжаться в разные стороны, и она села. Настя заплакала.

- Давайте ее сюда! - крикнул участковый милиционер, бегом поднимавшийся по ступенькам. - Это Новоселова?

- Она, она, - частила бабушка с Тобиком. - Вот и хорошо!

- Гуси! Ну гуси... - стала подниматься мать Насти.

- Густь да утка лебедю не пара, - ответила бабушка с Тобиком. - Она ведь задушила тетю Паню за тридцать рублей! Я вхожу в квартиру, а Паня уже лежит...

Настя истерично заголосила:

- За два часа успела! За тридцать рублей! За тридцать!

Невидимый кувшин слетел с ее головы: еще час назад она держалась прямо, и вот уже сгорбленная, в соплях бредет между Мишей и Антоном домой. Бабушка с Тобиком идет следом и причитает: зачем Паня пустила эту гадину в квартиру - не знала, наверное, что соседей дома нет, крепкая была такая, еще могла двадцать лет прожить... после тюрьмы человек уже не человек... У подъезда стояла "скорая", на носилках выносили тетю Паню. Мише показалось, что глаза ее несколько раз моргнули, но он лишь сказал себе: темно, вот и показалось. Бледно-розовые мальвы вовсю цветут, тети Панины...

Света сразу начала причитать, как бабушка с Тобиком: тетя Паня была еще крепкая, голосок чистый, поставленный, словно у артистки, которая играет героиню из народа. И курила она, как артистка, словно в старых немых фильмах своего детства подглядела этот жест салонный: откидывала красиво сигарету в мундштуке... Детство, конечно, прошло в деревне - отсюда ее любовь к цветам, вышивки тоже все были цветочные: скатерть в анютиных глазках, коврик с розами, шторы с какими-то фантастическими волшебными алыми бутонами, окружала себя цветами, записывала добрые дела, кому это мешало...

- Послушай! - остановил ее Миша. - Если каждому дается по его вере, то тетя Паня уже в раю - за добрые дела. Правда, ее тетрадка с записями добрых дел может тянуть ее вниз, но...

Звонок в дверь. Света побежала в коридор - навстречу ей ползли три бледных червяка. Антон тут их поставил в открытой банке, а они захотели путешествовать. Света быстро собрала их в ладонь и так, с букетом из бледно-розовых червей, открыла дверь. Вошла бабушка с Тобиком:

- Не спите еще? И хорошо... Звонила я в больницу-то - будет жить наша Паня! Настя, слышишь? Может, и посадят твою мать, да хоть не расстреляют.

И тут же невидимый кувшин вспрыгнул на Настину головку - она распрямилась и кинулась настраивать антенну на телевизоре.

...А тетя Паня скоро выписалась из больницы, но клумбы свои не холила и не лелеяла, и мальвы стояли полузасохшие. На вопросы Светы о самочувствии она неизменно отвечала:

- Спасибо, ничего.

Суд состоялся в октябре, матери Насти дали семь лет строгого режима. На другой день тетя Паня повесилась. Видимо, биополе от душивших ее пальцев, словно пуля со смещенным центром, было уже пущено по организму ее души и, пока не измесило все, не отпускало... Бабушка с Тобиком прибежала за Светой. Записки никакой не было. Вместо записки на стенке висел свежевышитый ковер с жуткими темно-фиолетовыми цветами. И сама тетя Паня висела с таким же темно-фиолетовым лицом.

Светлые мысли

Прошло три года по древнесоветскому исчислению. Стол, который не поехал в Канаду, много знал светлых мыслей. Светлые мысли срочно понадобились по самым неожиданным причинам: 1) прошли митинги протеста: обижались на весь мир, который не обрадовался меткому ракетному попаданию в южнокорейский самолет; 2) власти разогнали городской Клуб любителей фантастики и т. п. Светлые моменты были под рукой, только нужно было их заметить. Миша считал: очень хорошо, что всех митингующих загнали в узкий издательский коридорчик без окон, закрыли тщательно двери в кабинеты и включили жужжащие лампы псевдодневного света. Народу было мало, часть писателей якобы нырнула в запой, некоторые разъехались по дачам. И это, возможно, зачтется им свыше по более светлому разряду, чем их многотомные сочинения, вызывающие язву у редакторов.