Нина Горланова - Беседа современного человека, утомленного жизнью, со своей душой

• Название: Беседа современного человека, утомленного жизнью, со своей душой
• Автор: Нина Горланова
• Жанр: Русская классическая проза

---

ДУША: Это, между прочим, ничего не гарантирует: выпьешь - увезут в реанимацию, спасут, но не до конца, как у нас водится. Будешь лежать полупарализованная какая-нибудь - еще обуза детям...

- Господь этого не допустит! Нет!

Звонок. Пришли друзья сына из лицея. Он, оказывается, бросил учиться, нашел работу. А что делать, раз мать дошла - и кушать хочется.

ДУША: Этого ты хотела, мать?

- Нет, я этого не хотела... но делать нечего - значит, Господь этого захотел. Воровать я не умею, работать не могу. У меня выбора нет...

Звонок. Пришла классная руководительница Антона: она нашла спонсоров, и вот они дают четыре тысячи, чтобы он закончил школу! Спасибо, Ванда Вячеславовна, думаю я, теперь, значит, надо мне закупить им продуктов сначала. На похороны даст собес, а они все четыре тысячи на колбасу спустят. Куплю им круп, макаронов, песку, сыру... Увы, звучит, конечно, внушительно, четыре тысячи, а купить удалось немного. Но все-таки хоть несколько недель они проживут сытые... Где мои таблетки, наконец?

Выпила горсть таблеток, и члены мои начали коченеть. Прости меня, грешную, Господи! Вдруг крик сына:

- Мама, мама! Горячая вода пошла!

Горячей воды не было три месяца. У нас и холодная-то изредка идет, а уж чтобы горячая!.. На коченеющих членах я побежала на кухню и с наслаждением принялась мыть посуду...

Пермь, 7 мая 1992

Энциклопедисты

Все, скажем, так легло само, скажем. И вот я уже сердце свое поймала в верхней губе (бухает прямо!)...

А ведь когда Сергей Иванович Чупринин давал мне бланки анкет, он сказал именно две самые главные вещи. Во-первых, один писатель из Сибири взял тоже пятьдесят анкет, но прислал заполненных всего двенадцать, зато написал Чупринину восемь писем! Он хочет дружить с критиком Чуприниным, обсуждать с ним проблемы постмодернизма. Ну, подумала я, уж Горланова-то не пришлет восемь писем, когда мне их писать!..

Второе, что сказал мне С. И., касалось вопроса деликатного. "Если с кем-то у вас отношения не очень... я понимаю - долгая жизнь в одном городе... это не одни друзья, всякое бывает... Вы старайтесь так все организовать, чтобы кто-то другой позвонил тому автору, заполнил-таки анкету! Ведь литература едина! В энциклопедию должны войти все: реалисты и модернисты, молодые и не очень, западники и славянофилы..."

- Что вы, - воскликнула я браво, - у меня со всеми чудесные отношения! Честное слово! (На моем лице ведь крупными буквами написано: "Ребята, давайте жить дружно!") Кроме того, я искренне считаю: те, которые пишут про березки и взасос целуют зарю, они на самом деле тоже любят Россию, и сердце у них за нее болит.

И я бодренько принялась пальцем писать для С. И. ангела (масляные краски я купила в Москве дешево). Но когда я закончила его писать, такого светлого, палец накололся на... гвоздь! Дело в том, что материал для писания картин мне дали в пулатовском союзе. Вышло это нечаянно. Я привезла картины для "Дружбы народов" (там идет наша повесть), а в пятницу было закрыто. И я решила тяжелую сумку оставить у дамы в канцелярии союза. Она увидела картины, я сразу ей несколько подарила за доброту (сумку-то она разрешила оставить до понедельника). Она же, в свою очередь, предложила мне несколько досочек. Это были сломанные детские лопатки. И вот в одной-то оказался гвоздь! И укол сей мне был - да-да! - знаком, символом, который после вовсю развернулся в событиях сентября...

Во-первых, я-то не стала, конечно, писать восемь писем Чупринину, но я не учла, что со мной тоже захотят дружить и обсуждать проблемы постмодернизма! Ведь что такое поэзия? Поэзия - это неудержимое выражение уникальности. Неудержимое! Поэты (а о том, как НЕ приходили прозаики, я напишу ниже) посыпались один за другим, причем все читали свои стихи (часа по три-четыре). Они "накладывались" друг на друга, на кухне было накурено так, что мои соседи по коммуналке пару раз устроили мне сцены. У Ахматовой это называлось "ахматовкой", а у нас муж называет сие "букурилкой". Причем все это совпало со взрывами в Москве и Волгодонске - холод всемирный опустился на страну - люди потянулись друг к другу, начали ближе жаться (поэт к поэту). В дыму кухонном звонко читалось:

Поэт: - Мне бег от бабы к бабе нужен...

Поэтесса: - Я люблю мужиков многочленье...

На четвертый день анкетирования глаза у мужа стали, как у моего отца (когда я приводила в юности много школьных друзей в дом), и он уже саркастически "дочитывал" стихи. Если В. выпевала:

- Любовь - почти западня,

Зависимость нестерпима.

Но ты не предашь меня...

- Твой член не проходит мимо, - завершал мой муж на мою беду.

Ибо тут-то мы и узнавали о себе всю правду, как плохо мы пишем, как вся Пермь осудила наш рассказ в "Знамени" ("Девятины") и пр. Муж в ответ еще более мрачнел, говорил, что у М. не метод сюрреализма, а метод "сю-сю-реализма". (У М. все концы в стихах - счастливые, вплоть до пышных стогов, в которых все и происходит).

Некоторые образы я запомнила на всю жизнь. У одного - в преддверии выпивки - якобы глаза бегают, как "яйца на сковородке". В мировой литературе это можно поставить почти рядом со строкой из "Анны Карениной", которая в темноте чувствовала, как у нее блестят глаза. Я имею в виду не уровень таланта рядом поставить, а то, что там и тут невидимая доля демонизма, что ли... данная героям в ощущение... для чего? Тут тайна.

Были и такие сборники, в которых аж по три эпиграфа из Мамардашвили к стихотворению (знай наших пермяков!). Но была и просто "моча в норме" (Ахматова имела в виду, что ямб на месте, рифмы правильные, но - моча, но опять же - в норме).

Про таких поэтов муж стал говорить: они должны по четыре дерева посадить, они лес переводят на бумагу, а я возражала. Мы же славяне - от слова "слово". Таков наш менталитет - стремиться к словесному выражению. Это наши люди, российские!

Кроме того, может, Бог послал это анкетирование мне, чтобы мои картины разошлись по Перми! Я каждому дарила по три-четыре, решив максимально сделать всю процедуру праздником. В первые дни я даже наливала им по рюмашечке, потом стала поить чаем, наконец, закончился и чай, а поэты все шли и шли. Холод всемирный заставлял их жаться друг к другу, они хотели согреться, но... не согреть. И я все чаще стала испытывать дрожь, сердцебиение, наконец, сердце свое поймала в верхней губе...

- Они унесли около десяти моих ручек! Они меня оскорбляют! - ныла я, валидол под языком. - Говорят, что не причесываюсь, а я причесываюсь, но как ни причесываюсь, уже через минуту волосы сбиваются в какого-то осьминога, потому что я руку в них запускаю, когда пишу или думаю! Какая же я дура, что взялась за это анкетирование! Свое не пишу уже две недели. В Перми телефоны на счетчике, я столько денег прозвонила! Уже позвонил компьютер и заикающимся голосом попросил заплатить срочно! Дура я, дура!

- Конечно, дура, но только дураки и сохраняют свежесть восприятия, отвечал муж. (Нет, точнее так: "Может, у дураков только свежесть и остается - восприятия жизни".)

Даже свой обычный дневник, "вялотекущий мемуар", я не вела, увы. То есть пыталась, но... Вот записи за несколько дней. "19 сентября. Господи, благослови! Ничего не успеваю! Вчера были Наденька и энциклопедисты. Звонят в дверь..." (конец записей на сей день!). "20 сентября. Господи, благослови! Не успеваю! Ничего! Вчера были Киршины и энциклопедисты" (также - конец записи на этот день).

21-го пришла невероятной красоты дама (прима-балерина). Словно она взяла все лучшее у двух моих подруг - Иры Полянской и Марины Абашевой. Мерцающие глаза с прищуром - неизъяснимое сочетание романтизма и мудрости сразу. Низкий волнующий голос... издала пять сборников стихов. Три часа заполняла анкету (чтоб было, как на сцене, каждое движение ручки - это танец, и я любовалась). Первую анкету она испортила, ничего, я дала другую. Мне безумно было некогда (дневное время так дорого!). Хотелось дописать новый рассказ для Асланьяна (он звонил и просил). В общем, для газеты одной новой... Но дело нужно довести до конца, все анкеты заполнить! Наконец моя красавица поднялась и... взяла с собой анкету, положив ее в сумочку! Она, видите ли, еще не решила, будет ли участвовать в сей энциклопедии. Я стала сыпать фразами: "все это послужит...", "в конце концов, для кого мы пишем для пермяков...", "во славу родного края...". Я даже приврала для убедительности, что при мне Чупринину вручили 200 анкет из Омска, а мы что! - хуже, что ли, Омска?! Ничего не помогло, увы. Она так и ушла с анкетой! "Чудечко на блюдечке", говорила про таких моя бабушка. Мне хотелось кричать вслед ей: "Совесть у вас есть, нет?" Но я знала бесполезно. Просто села и заплакала.

- Мама, да ты съешь шоколадку! Сладкое снимает стресс! (а балерина принесла шоколадку).

И я, не любящая сладкого (после гепатита), стала его пожирать, чтобы успокоиться. Да и вообще, во всем есть что-то хорошее: дети хоть вкусного поели, энциклопедисты нас баловали (то торт, то печенье, то конфеты). Но были и такие, что живут хуже меня. Многие поэты приходили в резиновых сапогах, которые уже никто не носит в наше время! Так что я не одна в Перми бедствую, вот что! У многих в одном кармане сочельник, а в другом - чистый понедельник, как говорила опять же моя бабушка.