Александр Александров-Федотов - Ты покоришься мне, тигр!

• Название: Ты покоришься мне, тигр!
• Автор: Александр Александров-Федотов
• Издательство: Искусство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

---

Так постепенно, я обходил всех. Теперь они уже не были ли для меня все «на одно лицо», я легко различал на их мордах свойственные каждому особенности в выражении чувств.

Вторую половину порции я скармливал им целиком после урока. Каждый поедал ее в соответствии со своим характером. В общем-то, к мясу они относились спокойно, за исключением Фифи, которая почему-то обязательно с яростью набрасывалась на кусок, подминала его под себя, занимала угрожающе-оборонительное положение и рычала на меня и служителя. Мы отходили в Сторону, она успокаивалась и принималась за свою трапезу. После обеда я да вал им пить в неограниченном  количестве. Надо сказать, что леопарды пьют мало, только в жаркие дни приходится давать воду четыре-пять раз.

Напившись, они с удовольствием приступают к своему туалету. Закончив прихорашиваться, принимают самые удобные и вольные позы и крепко засыпают. Урок и кормление длятся три часа. Днем урок повторяется без мяса, вечером тоже, но с угощением.

Я приходил к своим подопечным и ночью, из любопытства: а что звери делают по ночам. Мне казалось, что ночью они ведут себя по-другому, чем днем. Но ночью звери спали, их природный инстинкт притупился в неволе, и они приспособились к новому распорядку дня. Не скрою, что наблюдать спящих в причудливых позах животных доставляло мне истинное наслаждение.

В такие спокойные минуты хорошо думалось. И я снова и снова перебирал поступки свои и зверей, стараясь нащупать правильную линию поведения. Я чувствовал, что все у меня получается еще, непрофессионально, неловко, некрасиво. Начну сыпать опилки, — половину растеряю около клетки; хочу поддеть, вилкой мясо — вилка не втыкается; протягиваю мясо зверю — ему неудобно взять; воду ставлю — проливаю на себя и в клетку; опускаю шибр[3] — заедает; близко к клеткам подходить не решаюсь, боюсь, оцарапают. И весь я какой-то скованный.

Все эти, казалось бы, мелочи имеют большое значение для будущей работы. Вспоминался мне при этом униформист Бакинского цирка А. Золотарев. Приводя в порядок манеж после конных номеров, он делал это так ловко, быстро и красиво, что всегда срывал аплодисменты. Он работал словно под музыку. А может быть, музыка и действительно звучала у него в душе.

Я нетерпелив до своему характеру, но леопардам, видимо, торопиться было некуда; работать им надоело, и трудового энтузиазма они не испытывали. Это очень угнетало. Я думал, что и звери так же рьяно примутся за, работу. Но не тут-то было! Зато, когда они проявляли хоть малейшую активность, это меня необыкновенно подбадривало.

Снова и снова я вспоминал свой армейский опыт. Ох, и как же он помогает мне все время! Вспоминал, как выезжал диких калмыцких лошадей. Ведь выучить лещадь премудростям высшей школы верховой езды ничуть не легче, чем выдрессировать хищного зверя. Разница лишь в степени опасности.

Я должен научится определять намерение леопарда еще до того, как он, сам осознает его. Нужно сделать что-то такое, чтобы он и думать не смел на меня нападать. Показать, что я сильнее его? Что я неуязвим? Пожалуй это верно, но как это сделать?

Что побоями не достигнешь цели — это я уж понял, наблюдая за Куном. Значит, надо гуманными средствами его заставить покориться мне, внушить, что я — высшее существо, что со мной лучше жить в мире.

Такие мысли невольно поднимали меня в собственном мнении, и впрямь начинало казаться, что я почти их властелин. Правда, этот властелин не знал еще, с какой стороны подступиться к зверям, хотя кое-что уже понимал. Очень важно, например, соблюдать чувство меры в своей настойчивости. Если сразу на них слишком нажать, можно нарушить едва установившуюся и еде заметную связь между нами. Леопарды замкнутся в своем недоверни и пере станут выполнять мои требования. А может случиться так, что кто-нибудь из них «не простит» мне промаха, и тогда уж наверняка придется выводить строптивца из труппы. А это будет значить в чужих глазах, да и в моих собственных, что я с ними не справился. Вот позор-то!

Так ночами я подковывался теоретически. Но правильны ли мои рассуждения или ошибочны — проверить можно только при непосредственно встрече со зверями, когда нас не будет разделять клетка. А до этого ох как еще далеко!

В таких размышлениях просидишь иной раз до рассвета и очнешься только от звуков пробудившегося цирка: ржания лошадей, лая собак, рычания моих леопардов, которые энергично прохаживаются по своим клеткам. И люблю же я эту звериную симфонию!

Лошадей уже готовят к репетиции — слышен стук копыт. Ветеринарный врач осматривает захворавших и назначает лечебные процедуры. Наводится чистота в стойлах и клетках, служители чистят животных. Те волнуются, торопятся, боятся, чтобы их не обделили, не забыли, не прошли мимо, привлекают внимание к себе всеми способами.

Интересное все-таки это зрелище — общение зверя с человеком. В 20-0 годы любой цирковой зритель в антракте мог пройти за кулисы. На дневных представлениях конюшни заполнялись детьми, которым интересно было вблизи посмотреть на тех лошадей, которые только что радовали их своим искусством на манеже. К таким визитам зрителей конюхи готовились заранее. Помещение было вычищено до блеска и проветрено, а сами они стояли около лошадей в расшитых бранденбургских ливреях, в белых перчатках, чисто выбритые, держа в руках подносы с аккуратно нарезанной морковью. Положив на поднос монетку, можно было угостить понравившуюся вам лошадь. Над каждым станком были написаны кличка и возраст лошади. Берейтор отвечал на все вопросы зрителей. Так же оживлено было и возле клеток с другими животными.

Я тоже любил ходить за кулисы смотреть четвероногих артистов. Но тогда я не замечал парадоксальности закулисной жизни цирковых животных. Не странно ли — миниатюрная обезьянка с пискливым голосом и громадный слон, гудящий, как иерихонская труба, живут рядом. Маленькая козочка, в первый раз увидев тигра, обмерла от страха, а теперь привыкла и спокойно жует сено по соседству со своим извечным врагом.

Бегающая между клеток собачонка не только не пугается львов, но еще и с удовольствием потявкивает на них, может быть, выговаривая за то, что они своим ревом не дали ей выспаться. И даже пугливый ослик жует спокойно, не тревожась.

Да вот и леопард нередко берет мясо из рук, а Ранжо дожидается моего прихода, чтобы подставить свое ухо — обязательно надо его почесать, а он в ответ поскребет когтями  пол и помурлычет от удовольствия. Как неволя и надежные железные прутья решетки изменили инстинкты зверей! Львы, тигры, медведи, убедившись в своем бессилии перед этими решетками, все реже и реже бросаются на них с грозным рыком, понимая, может быть, что их устрашающий голос в том особом зверином мире не производит того впечатления к какому они привыкли на воле. А раз его никто не боится, то лучше помолчать, чтобы не пострадало твое звериное достоинство.

Встретясь с вами в джунглях, слон не попросит у вас конфетку, а таежный медведь не протянет лапу за сахаром. Это можно увидеть только на цирковых конюшнях, когда к проходящему по ним человеку со всех сторон из клеток и стойл тянутся просящие морды, а сверкающие зеленые, желтые, черные глаза умоляют: «Дай! Дай! Дай!»

Как же не зайти на конюшню, не проведать своего любимца и не угостить всех зверей, кого чем — одного хлебом, другого конфеткой, третьего горстью овса. Не много надо, чтобы заслужить доверие животного. Но у каждого свои запросы: слон-великан довольствуется кусочком сахара, тигру мало и килограмма мяса, малюсенькой собачонке не хватает и десятка конфет. Лошадь всегда довольна, сколько ей ни дали, лишь бы подошло по вкусу.

Но попробуйте равнодушно пройти мимо — слон не прочь попугать вас хоботом, лошади трогают мягкими губами, собаки поднимают неистовый лай, другие с надеждой смотрят вам вслед, может быть, вернетесь.

Хищники, рожденные в неволе и воспитанные человеком, тоже ждут от него «пряников» — подходят к решетке, трутся о нее, мурлычут. Да, человек вмешался в жизнь этих животных, изменил ее, соединил несоединимое и властвует над ними всеми.

Пора и мне начинать «властвовать».

— Весь цирк уже на ногах, время и нам, ребятки, приниматься за работу. А ну-ка, Уля, начинай! Вот кусочек. Ан, нет, не дам, поднимись-ка на задние лапки, а теперь направо, а теперь налево, молодец, брауши![4] Ну, теперь ты, Ранжо! Не подведи, старина, и не злись понапрасну, я тебя ёще выведу «в люди». Ну, не упрямься, все равно я сильнее и терпеливее тебя, и ты меня не переупрямишь, поюхай-ка, как хорошо пахнет этот кусочек, ну-ка, ап! Ну и лентяй же ты! Давай-давай, пошевеливайся! Так. Теперь ты, Нерро…

И так изо дня в день… Когда мне становилось невмоготу, я, махнув рукой на своих строптивых товарищей, шел на манеж зарядиться энергией других.

Необыкновенно это все-таки место — арена. Недаром само слово приобрело большой общественный смысл — мировая арена, на арене мира. Для меня в этом слове есть что-то магическое, волшебное, хотя я давно уже не верю сказкам.