Надежда Горлова - Мои сны глазами очевидцев

• Название: Мои сны глазами очевидцев
• Автор: Надежда Горлова
• Жанр: Русская классическая проза

---

В конце концов, тебе решать - продолжать ли общение с человеком столь непоследовательным и легкомысленным. Обещаю, что в будущем постараюсь относиться к своим словам ответственнее. И вообще, в жизни я серьезнее, чем в "литературе". Олег"

"Если захочешь со мной пообщаться "в жизни" - сообщи, но с маленьким уточнением, как именно: как с матерью, сестрой, любовницей или просто знакомой. Возможно, наши настроения совпадут"

Матрешкин не удостоил ответом. "Фу, какого слона свалила! - думала я, - наконец-то отделалась. Три лучших года моей жизни, 40 страниц компьютерного текста! Все тщета и суета!"

Ноябрьским вечером я читала Псалтирь, думая о Димитрии. Неожиданно (и впервые в жизни) позвонила Алена и, чуть не плача, сказала, что потеряла ключи, и теперь им придется ночевать на улице. Я испугалась множественности, да и безапелляционности заявления, и предложила им лучше сходить к Матрешкину. Алена сообщила, что сейчас позвонит ему, а потом мне. Перезвонила и сказала, что он очень обрадовался, ждет нас, то есть и меня тоже, и даже из-за этого отменил визит к маме. Меня это тронуло, и я пошла с ними. Я думала, что Алена с кем-то вроде ребенка, но она была с мужчиной, не являющимся ее мужем.

Матрешкин встретил меня, как ни в чем не бывало. Мы пили глинтвейн и смотрели фильмы Альмадовара.

Вообще-то я собиралась уйти, и не взяла с собой даже зубной щетки. Правда, я сама усадила Матрешкина с собой на кресло и гладила его по ноге.

И вот я уже лежу в постели с Матрешкиным, слышу громкий лепет Алены в соседней комнате, восхищаюсь ее прагматичной ловкостью и думаю, что язык существует только для того, чтобы лгать. Тело иногда говорит правду.

Зачем я писала ему жестокости? Будто бы помогала избавляться от комплексов! А на самом деле мстила за то, что приревновал к культурологу Л. Теперь же вдруг поняла, как на самом деле надо избавлять от комплексов, и похвалила, и поцеловала на ночь.

Матрешкин спящий, без очков и с не прилизанными волосами - красив как французский офицер.

Засыпая, я жалела, что изменила Димитрию, не знала, зачем. Нет, не страсть, а привычка. У Матрешкина я дома.

Меня ужаснули эти простые соображения. Болото! Рутина! О нет.

"Милый Дима! Мы много говорили с тобой об открытости, о том, что такое "ЕДИНОдушие", о том, что значит "И было у них одно сердце и одна душа". Чувствую необходимость от теории перейти к практике, и рассказать тебе, как жила все эти годы" Прилагалось три текстовых файла.

...Как-то я шла с работы, и у метро встретила критиков-почвенников Лешу Петрова и Гошу Иванова. Они пили пиво на морозе. Увидели меня, обрадовались, остановили. "Расскажите, - говорят, - какие у вас проблемы, мы вам несомненно поможем" "Плохо вижу, плохо соображаю, никто не хочет на мне жениться" - закокетничала я. "Ну, какое у вас зрение?" "Минус семь" лишила я себя четырех диоптрий. "А у нас минус десять! Что, одна проблема решена? Мы все уроды!" "Ну, себя-то я уродом не считаю" "Да, вы красивая, поморщился критик Леша Петров, - но характер сложный. Вас мужчины боятся. Вам трудно будет мужчину найти" Я была поражена такой огульностью суждений и рассказала про Матрешкина, добавив, что это именно он не хочет на мне жениться. "Измените ему!" - заволновался Леша. "Да он меня тогда вообще прогонит!" "Какая глупая!" - возмутился Гоша Иванов. "Скажите, скажите ему, что полюбили меня или Гошу! - настаивал Леша. - И даже лучше, что меня! Я готов взять ответственность на себя! Измените ему со мной! Будет хорошо!" "А что будет, если вы мне понравитесь больше, чем Матрешкин?" "К сожалению, ничего. У меня четыре карапуза по квартире бегают! Я порядочный человек!" заюлил Леша Петров. Затем допил пиво и потерял связи с общественностью. Пока Гоша Иванов сажал его в машину, я ретировалась...

Вспомнила эту жанровую сценку, глядя на короткий ответ Димитрия, набранный эгоистическим десятым кеглем. "Милая Надежда! У каждого человека в жизни свой путь. Наши, видимо, разные. Ты - душевный человек, ну, а какую дорогу с Божьей помощью выбрал я - ты знаешь. Надеюсь, моя откровенность тебя не обидит, ты ведь сама заговорила об открытости, чем и спасла, спаси тебя Господи - нас обоих от ошибочных шагов. Обязательно сходи в церковь и......." И так далее.

Мечта и должна быть такой, как комета. Не дай Бог и мечте превратится в обыденность, - ладно бы уж в ежедневный подвиг. С горных высот духа срочно захотелось в хорошо протопленную баньку с пауками.

Я пошла к Матрешкину. Заметила, что он опять изменился: стал замкнут и насторожен, видимо, на него повлияла наша переписка. Довольно-таки чужой внутренне человек сидел передо мной, и не видно по нему было, что он хочет на мне жениться. Я сказала: "А в меня влюбился Алексей Петров!" "Ну что ж, очень хорошо, Петров - серьезный критик" - действительно обрадовался Матрешкин.

Во мне еще была какая-то инерция, хотелось свершений.

План был такой: Петров стоит на лестничной клетке и спокойно курит. Я достаю Матрешкина, он прогоняет меня на диван и закрывает дверь в свою комнату. Через несколько минут Матрешкин засыпает, я впускаю Петрова, и мы тихо пьем чай на кухне, обсуждаем новую книгу Солженицына.

У Матрешкина была бессонница. Он смотрел и смотрел телевизор в моей комнате, а в ответ на жалобы, что, дескать, спать хочется, резонно предлагал мне идти в его комнату, куда Петров никак не мог бы попасть, не минуя телевизора. Петров проник в квартиру только спустя два часа. Матрешкин изолировал сам себя в туалете, и я успела перетранспортировать Петрова в самый тыл, и прямо в пальто и кепке спрятать в постели Матрешкина. Когда я открыла дверь, на лестничной клетке прихотливо, как шахматы, были расставлены бутылки из-под пива. Поэтому изможденный критик тотчас уснул в тепле и темноте. Я объявила Матрешкину, что ложусь таки спать. "Хорошо, я на диване, но дай-ка я возьму свою простыню и подушку", засклочничал Матрешкин. Я преградила ему путь к кровати: "Олег, не время спать! Давай поговорим серьезно. Я давно хотела сказать тебе, как много ты для меня..." Матрешкин увлекся разговором. Только мы переместились на диван безо всякой простыни, как из спальни раздался храп. Я нервически задрожала и упала на грудь побледневшего Матрешкина. За руладой храпа последовал страшный стон. Матрешкин распахнул дверь и включил свет. Щурясь на люстру, из горы одеял как крот выползал критик Петров в кепке. Лицо, знакомое Матрешкину по газетным публикациям.

Мрачный Петров ушел без завтрака, а мне Матрешкин брезгливо швырнул утренний йогурт. Однако это означало прощение.

Пока шли "Вести", Матрешкин дал гладить себя по руке, но не долго. "Ты меня отверг?" - решила я натолкнуть его на идею расставания. "Я этого не говорил" "А что ты сказал?" "Попросил время на размышление" - соврал молчавший до этого Матрешкин. "И о чем ты размышляешь?" "Ну не мучай меня, пожалуйста" "Разве я тебя мучаю? Веду шутливый разговор..." Выражение лица у Матрешкина стало серьезно-туповатым. Оно вызывало одновременно раздражение и жалость, такое выражение бывало у моей покойной бабушки, незадолго до смерти. Лицо, овеянное бредом, глаза, пронизывающие глухим упрямством. Убить, убить! Или прижать к сердцу и разрыдаться, и пожалеть, и утешить. Но ни то, ни другое не изменит выражения этого лица.

Через несколько дней я поняла, что кое-что окончательно изменилось.

Моему писателю давали премию. На банкете были практически все: Финкель, его друг Мишенька, затисканная ими Зяблик, Алена, гордо висящая на рукаве собственно писателя, Василий и отчим-культуролог, критики-почвенники и Матрешкин. Однако богатые возможности для интерпретаций меня вовсе не радовали, как не радовало и ничего вообще. Все истлело вместе с мечтой, и Матрешкин умер для меня. Я стояла в фойе и плакала, пугая ту подругу, которая когда-то помогала мне искать одежду в чужой квартире. Мне казалось, что моя душа прощается с этими людьми, с этими тенями. Тем более, что они все подходили по очереди и спрашивали, что со мной случилось. "Пойдешь потом ко мне? - тревожно осведомился Матрешкин. - Финкель с Зябликом идут, и Миша!" "Нет, не пойду" "Я тебя ничем не обидел?" "Нет-нет" "Точно не обижаешься?" "Нет. Иди, а то пропустишь" Матрешкин кивнул и убежал. "Будут и у тебя премии! Женщинам это легче дается!" - убежденно сказал писатель, а Алена поцеловала меня и шепнула: "Матрешкин тебя любит!" "На работе обижают?" - сочувственно интересовался Василий. "Кому плачешь? Матрешкину плачешь? Позвать его?" - спрашивал Мишенька. "Мать, ты скажи, в чем дело! Кто тебя обидел? Порву за Горлышкину!" - кричал Финкель. "Плачешь, а все равно хорошо выглядишь!" - заглянула мне под очки Зяблик. Алексей же Петров и сам всплакнул, даже порывался встать на колени, но Гоша Иванов спас его от позора.

В метро плакала уже моя растроганная подруга: "Я не знала, Надька, не знала, что ты так сильно любишь Матрешкина! Прости меня! Я не подозревала глубины твоих чувств!" Я простила.

Утром позвонил Матрешкин. Я с удивлением заметила, как хорошо с ним общаться, когда он думает, что я на него обижена! Говорил целый час, с той страстью, на которую способен, говорил, что надеется, что я к нему еще приду, что мы в любом случае встретимся, что вчера он хотел видеть у себя только меня, и что к нему так никто и не пошел, но он не расстроился.