Филипп Честерфилд - Письма к сыну

• Название: Письма к сыну
• Автор: Филипп Честерфилд
• Жанр: Философия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-386-01393-6

«Письма к сыну» английского писателя, публициста, философа-моралиста, историка Филиппа Дормера Стенхопа, графа Честерфилда (1694–1773) Вольтер назвал книгой весьма поучительной, самым лучшим из всего когда-либо написанного о воспитании. Нас поражает многое в этих письмах с точки зрения иной среды и эпохи, но мы прекрасно понимаем, что эта книга незаурядная и что она получает вневременной интерес именно потому, что является превосходным отображением эпохи, которой она порождена.

---

Неуклюжесть проистекает обычно от двух причин: либо от того, что человеку вовсе не приходилось бывать в светском обществе, либо от того, что, бывая в нем, он не проявил должного внимания к окружающему. О том, чтобы ввести тебя в хорошее общество, я позабочусь сам, ты же позаботься о том, чтобы внимательно наблюдать за тем, как люди себя там держат, и выработать, глядя на них, свои манеры. Для этого совершенно необходимо внимание, как оно необходимо и для всего остального: человек невнимательный негоден для жизни на этом свете. Стоит такому олуху войти в комнату, как шпага его легко может оказаться у него между ног, и он либо падает, либо, в лучшем случае, спотыкается. Исправив свою неловкость, он проходит вперед и умудряется занять как раз то место, где ему не следовало бы садиться; потом он роняет шляпу; поднимая ее, выпускает из рук трость, а когда нагибается за ней, то шляпа его падает снова; таким образом, проходит добрых четверть часа, прежде чем он приведет себя в порядок. Начав пить чай или кофе, он неминуемо обожжет себе рот, уронит и разобьет либо блюдечко, либо чашку и прольет себе на штаны чай или кофе. За обедом неуклюжесть его становится особенно заметной, ибо он попадает в еще более трудное положение: то он держит нож, вилку и ложку совсем не так, как все остальные, то вдруг начинает есть с ножа и кажется, что вот-вот порежет себе язык и губы; то принимается ковырять вилкой в зубах или накладывать себе какое-нибудь блюдо ложкой, много раз побывавшей у него во рту. Разрезая мясо или птицу, он никогда не попадает на сустав и, тщетно силясь одолеть ножом кость, разбрызгивает соус на всех вокруг. Он непременно вымажется в супе и в жире, хоть салфетка его и просунута концом сквозь петлю камзола и щекочет ему подбородок. Начав пить, он обязательно раскашляется в стакан и окропит чаем соседей. Помимо всего прочего, он поражает всех своими странными манерами: он сопит, гримасничает, ковыряет в носу или сморкается, после чего так внимательно разглядывает носовой платок, что всем становится тошно. Когда руки его ничем не заняты, они ему явно мешают и он не знает куда их определить, меж тем они все время пребывают в движении, непрестанно перемещаясь то от груди к коленям, то от колен к груди. Одежду свою он не умеет носить, да и вообще ничего не умеет делать по-человечески. Преступного, надо сказать, в этом ничего нет, но в обществе все это в высшей степени неприятно и смешно, и всякий, кто хочет нравиться, должен решительным образом этого избегать.

Я перечислил все, чего тебе не следует делать; теперь ты легко поймешь, как ты должен себя вести, и, если ты отнесешься с должным вниманием к манерам людей светских и много бывавших в обществе, все это станет для тебя естественным и привычным.

Существуют также неловкости речи, употребление слов и выражений, которых самым тщательным образом следовало бы избегать, коверканье языка, дурное произношение, всем надоевшие поговорки и избитые пословицы, свидетельства того, что человек привык бывать в низком и дурном обществе. В самом деле, если вместо того, чтобы сказать, что у людей бывают разные вкусы и у каждого человека свой, ты разрешишься пословицей и скажешь: «Всяк молодец на свой образец» или «У всякого скота своя пестрота», люди вообразят, что ты всю жизнь провел в обществе одних только горничных и лакеев.

Все дело здесь во внимании; без внимания нельзя ничего достичь; недостаток внимания есть не что иное, как недостаток мысли, иначе говоря – либо глупость, либо безумие. Тебе надлежит не только быть внимательным ко всему, что ты видишь, но и уметь быстро во всем разобраться: сразу же разглядеть всех находящихся в комнате людей, их движения, взгляды, вслушаться в их слова и при всем этом не впиваться в них глазами и не показывать виду, что их наблюдаешь. Эта способность быстро и незаметно разглядеть людей необычайно важна в жизни, и надо тщательно ее в себе развивать. Напротив, рассеянность, которая есть не что иное, как беспечность и недостаток внимания к тому, что происходит вокруг, делает человека до такой степени похожим на дурака или сумасшедшего, что я, право же, не вижу особой разницы между всеми тремя. У дурака никогда не было способности мыслить; сумасшедший потерял ее; а человек рассеянный на время тоже ее лишился.

Прощай! Следующее письмо ко мне адресуй в Париж на имя месье Шабера, банкира, и постарайся к моему возвращению добиться тех успехов, которых я от тебя жду.

VIII (Человек в долгу перед обществом. О том, как надо себя держать)

Спа, 6 августа 1741 г.

Милый мой мальчик!

Меня очень обрадовали те несколько работ, которые ты прислал мне, и еще больше сопровождавшее их письмо м-ра Меггера, в котором он отзывается о тебе гораздо лучше, чем в предыдущем. Laudari a laudato viro[17] во все времена было стремлением благородным. Поощряй же в себе это стремление и умей и впредь заслужить похвалу человека, достойного похвалы. Пока ты будешь стараться этого достичь, ты получишь от меня все, что только захочешь, а как только перестанешь, больше ничего уже не получишь.

Я рад, что ты понемногу начинаешь писать сочинения, это приучит тебя размышлять над некоторыми вопросами, что не менее важно, чем читать соответственные книги; поэтому напиши мне, пожалуйста, что ты думаешь по поводу следующих слов:

Non sibi, sed toti genilum se credere mundo[18].

Слова эти взяты из характеристики, которую Лукан[19] дает Катону[20]. По его словам, Катон считал, что создан не для себя одного, а для всего человечества. Так вот напиши мне, считаешь ли ты, что человек рожден на свет только для собственного удовольствия и выгоды или же он обязан что-то делать на благо общества, в котором живет, и вообще всего человечества. Совершенно очевидно, что каждый человек имеет известные преимущества от того, что живет в обществе, которых не имел бы, живи он один на целом свете. А раз так, то не значит ли это, что он в какой-то степени в долгу перед обществом? И не обязан ли он делать для других то, что они делают для него? Ты можешь написать мне об этом по-английски или по-латыни, как тебе захочется: для меня в этом случае имеют значение мысли твои, а никак не язык.

В последнем письме я предупреждал тебя относительно неприятной манеры держать себя и неловкостей, которые у многих входят в привычку с молодых лет из-за того, что в свое время родители их чего-то недосмотрели. От неловкостей этих они не могут отделаться и в старости. Таковы, например, несуразные движения, странные позы и неуклюжая осанка. Но есть также неуклюжесть духа, которой следует избегать, и при внимательном отношении это вполне возможно. Нельзя, например, путать или забывать имена и фамилии. Говорить о мистере «как бишь его», или о миссис «забыл, как звать», или «дай бог памяти» – значит быть человеком до последней степени невежливым и вульгарным. Не менее невежливо, обращаясь к людям, неверно их величать, например говорить «милорд» вместо «сэр» и «сэр» вместо «милорд». Очень неприятно и тягостно бывает слышать, когда человек начинает что-то рассказывать и, не будучи в состоянии довести свой рассказ до конца, где-нибудь на середине сбивается и, может быть, даже бывает вынужден признаться, что все остальное он позабыл. Во всем, что ты говоришь, следует быть чрезвычайно точным, ясным и определенным, иначе, вместо того чтобы развлечь других или что-то им сообщить, ты только утомишь их и затуманишь им головы. Нельзя также забывать и о том, как ты говоришь и какой у тебя голос: есть люди, которые ухитряются говорить, почти не раскрывая рта, и их просто невозможно бывает понять; другие же говорят так быстро и так глотают при этом слова, что понять их не легче; одни привыкли говорить так громко, как будто перед ними глухой, другие – до того тихо, что вообще ничего не слышно. Подобные привычки неуместны и неприятны, и избавить от них может лишь пристальное к себе внимание. По ним всегда легко узнать людей, не получивших должного воспитания. Ты даже не можешь себе представить, насколько важно держать в памяти все эти мелочи.

Мне приходилось видеть немало людей с большими способностями, которых плохо принимали в обществе именно оттого, что этих-то второстепенных качеств у них не было, и других, которых, напротив, хорошо принимали только благодаря этим качествам, ибо то были люди, ни в каком отношении не примечательные.

IX (Благородная жажда славы. Юлий Цезарь)

Бат, 28 июня 1742 г.

Милый мой мальчик!

Обещания твои очень меня радуют, а исполнение их, которого я от тебя жду, порадует меня еще больше. Ты, несомненно, знаешь, что нарушить свое слово – безрассудство, бесчестие, преступление. Это безрассудство, потому что тебе никто потом не поверит, и это бесчестие, а равно и преступление, потому что правдивость – первое требование религии и нравственности, и никто не подумает, что не выполняющий его человек вообще может обладать какими-либо другими хорошими качествами; поэтому он навлечет на себя ненависть, и от него отвернутся люди и Бог. Словом, я надеюсь, что во имя правды и чести ты будешь делать то, к чему, независимо от данного мне обещания, должны побуждать тебя гордость и твои собственные интересы, а именно – стремиться превзойти остальных во всем, за что бы ты ни взялся. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я считал для себя позором, если другой мальчик выучил лучше меня урок или лучше меня умел играть в какую-нибудь игру. И я не знал ни минуты покоя, пока мне не удавалось превзойти моего соперника. Юлий Цезарь, снедаемый благородной жаждой славы, не раз говорил, что предпочел бы быть первым в деревне, нежели вторым в Риме. Однажды он даже плакал, стоя перед статуей Александра Великого и раздумывая над тем, насколько в тридцать лет у Александра было больше славы, чем у него самого, в его уже почтенные годы. Такие чувства придают людям значительность; те, у кого их нет, проживут свой век безвестными, и люди будут их презирать, тогда как те, кто пытается превзойти всех, могут быть уверены, что уж, во всяком случае, превзойдут очень многих. Верный способ в чем бы то ни было преуспеть – это уделить этому предмету пристальное внимание, ничем от него не отвлекаясь, – тогда он потребует от тебя наполовину меньше времени. Долгое и кропотливое сидение над книгами – удел людей тупых; человек способный занимается регулярно и схватывает все быстро. Теперь вот подумай, что тебе больше хочется: быть внимательным и прилежным в часы занятий и благодаря этому превзойти всех других мальчиков, хорошо зарекомендовать себя и выгадать гораздо больше свободного времени для игры или же заниматься кое-как, дать опередить себя тем, кто моложе тебя, чтобы они потом смеялись над тобою, как над тупицей, и совершенно не иметь времени для игры, потому что, могу тебя заверить, если ты не будешь учиться, играть тебе не придется. Каким же путем достигается совершенство, которого ты обещаешь добиться? Во-первых, надо исполнять свой долг перед Богом и перед людьми – без этого все, что бы ты ни делал, теряет свое значение; во-вторых, приобрести большие знания, без чего к тебе будут относиться с большим презрением, даже если ты будешь очень порядочным человеком; и наконец, быть отлично воспитанным, без чего при всей своей порядочности и учености ты будешь человеком не только очень неприятным, но просто невыносимым.