И. Николаев - Новый мир.

• Название: Новый мир.
• Автор: И. Николаев
• Жанр: Альтернативная история

---

Ноги звали домой, долг и интерес подсказывали, что, коли уж пришел, глупо было бы не осмотреть все. С тихим незаметным вздохом Мартин встал и прошел в зальчик, уже не по зову сердца, но скорее по обязанности. Там не было никого, если не считать маленькой старушки-смотрительницы, дремлющей в углу за крошечной конторкой. И стенды с пятью акварелями на больших нестандартных листах.

Картины были... необычными. Это первое, что мог сказать Мартин. Так бывает у талантливых, но неопытных скульпторов - отдельные детали вырезаны отчетливо и выразительно, другие же - кое-как, торопливо и нестарательно. Так же и здесь - на одном и том же полотне соседствовали великолепная, тщательно прорисованная мозаика элементов, игра красок, тонкие переходы и в то же время вскользь затронутые абрисы, смазанные детали, непрорисованные намеки. Словно художник выполнял неприятную для себя обязанность заполнить полотно еще хоть чем-нибудь помимо основной композиции

Пока он пытался приспособиться к неровному, "ломаному" стилю неизвестного живописца, старушка-смотрительница почувствовала интерес посетителя и покинула свой пост. Обычно Мартин не любил навязчивых советчиков, предпочитая постигать искусство самостоятельно, но здесь помощь была весьма к месту.

- Вам интересно? - с вежливой доброжелательностью спросила старушка.

Мартин кивнул. Он хорошо понимал по-русски, но не хотел показывать акцент. Собеседнице вполне хватило и этого жеста.

- Да, нечасто сюда заглядывают. Немногие... - с легкой грустью заметила она. - Не то, что... там!

Только очень пожилые и много повидавшие люди могут вложить в одно слово столько презрительного смысла. В слове, тоне, выражении лица, в почти незаметном жесте исчерпывающе отразилось все презрение, которое старушка испытывает к горе бесполезного хлама, заполонившего дворец в ущерб Истинному Искусству.

- Массовая культура. Кич!... - с глубокой скорбью продолжила она, и Мартин невольно улыбнулся. Услышать за тридевять земель от дома родной англицизм...

- Увы, увы, истинное искусство всегда скрыто в стороне от масскульта... Вы незнакомы с творчеством Трактора Ивановича?

Мартин неопределенно качнул головой, несколько теряясь. Что такое "трактор" он знал, но каким боком тот относится к живописи - не понимал.

- Трактор Иванович Покойник... Необычно, верно? Наследие тех романтических времен. Тогда давали самые необычные имена. Но вы то должно быть знаете?

Она испытующе взглянула на него. Мартин в третий раз кивнул.

- Уникальный человек. Просто уникальный... природный самородок, талант. Какие встречаются раз в столетие, - она подошла вплотную к первому стенду и почти нежно провела вдоль рукой, буквально на волосок не касаясь бумаги, - Талант такой силы... Ему с ходу давалось то, что другие постигают годами. И никакого художественного образования, представляете! Никакого! Он мог бы стать величайшим. Но всю жизнь рисовал лишь для себя, для развлечения!

Она продолжала что-то говорить, горячо и страстно, обличая необязательную природу человека, променявшего лавры величайшего из великих на тернистый путь какой-то сугубо приземленной службы. Но Мартин слушал в пол-уха.

- ...к сожалению... большая часть утрачена... с точностью фотографа, ценнейшее свидетельство... только пятнадцать... и лучшие выставлены здесь...

Первые две картины он пропустил. Обычные бытовые сценки, какой-то натюрморт с милитаристским уклоном - полуразобранный пистолет среди морщинистых яблок и нечто похожее на ремонтный цех большого завода. Высоченные перекрытия, смутные очертания тяжелой техники, определенно военной.

Старушка предлагала насладиться авторским пониманием цвета и переходов оттенков черного, а Марин перешел к третьей. Картина была... неприятной... Какое-то помещение сугубо казенно вида было едва обозначено скупыми мазками. Кое-где из под неряшливых мазков проступали плохо замазанные карандашные линии. В забавном контрасте с общей небрежностью были две центральные фигуры - два человека в советской военной форме сороковых годов. Ставшие друг против друга на расстоянии вытянутой руки, сжав кулаки, будто готовые броситься друг на друга. Один - коренастый и широкий, с лицом круглым, как блин, коротким ежиком темных жестких волос и огромными залысинами. Его соперник был на голову выше, но очень худой, с узким и жестким лицом. Пара была бы комичной - "толстый и тонкий" - если бы не великолепно переданная автором злоба и ненависть, отраженные в каждой черточке, в каждом схваченном кистью жесте. Это были враги и враги лютые.

Четвертый стенд надолго приковал внимание Мартина. Сама по себе картина ничего особого не представляла - что-то из уличных боев сороковых, таких он сегодня уже насмотрелся. Но здесь не было парадного героизма, флагов, противников, огня разрывов и трассеров. Какие то люди в грязных мундирах, пропыленных настолько, что нельзя понять принадлежность, разношерстный набор оружия, от советских СВТ до английских "Бренов". Они просто бежали вперед, без видимой цели и без противника. Но именно в простоте и безыскусности было что-то устрашающее. Солдаты на картине были, как будто намеренно обезличены, бежали куда-то и неизвестно зачем. Почти аллегория бессмысленности войны.

Еще что-то привлекало и одновременно царапало взгляд. Картина была словно... грязной, пропыленной. Покрытой тонким слоем полупрозрачной паутины, скрадывающей все детали, окрашивающей рисунок в однотонно-кирпичный цвет. Что-то очень знакомое... Мартин не сразу понял, но когда сообразил, догадка обожгла холодом воспоминания. Пыль. Это была пыль, переданная тончайшей работой кисти мастера. Всепроникающая, вездесущая, мельчайшая и едкая. Неизменный и проклятый спутник боев в городе и вообще в застройках... Он словно проникала в реальный мир, порошила глаза и оседала на одежде.

Ему стало немного не по себе. Слишком знакомо было безумное выражение лиц нарисованных солдат. Слишком знакома архитектура, пусть и в развалинах. И пыль. Надо было самому быть там и видеть ее, чтобы так мастерски передать в кисти. Протирать глаза, сплевывать с ненавистью, проклинать и откашливать из натруженных легких обожженных горячим дымом пожарищ. Мартину захотелось уйти.

Сбоку шевельнулась портьера, зашли еще двое запоздавших посетителей, все та же пара - старик и малыш. Совсем поздно, когда же мальчику спать - мелькнула мысль и пропала. Двое начали осмотр с противоположного конца короткого ряда. Старик коротко и без любопытства глянул на последнюю неосмотренную Мартином картину, шагнул к следующей. Замер, словно споткнувшись на ровном месте, и подался вперед с жадным вниманием...

Мартин прожил не короткую и не беззаботную жизнь, но редко когда ему доводилось видеть, чтобы человек менялся так стремительно и так страшно.

Старик стоял, в странной и неловкой позе, сгорбившись и склонившись вбок, искалеченная рука мелко и часто дергалась, словно хозяин пытался поднять ее, забыв об увечье. Другой он стиснул до побелевших костяшек руку мальчика, так, что малыш болезненно скривился, непонимающе глядя на спутника. Жилы на морщинистой шее напряглись и канатами проступили сквозь кожу. Но страшнее всего было лицо, бледное как у мертвеца. В нем не осталось ничего человеческого, лишь безграничная боль и страдание.

Мальчик что-то протестующее воскликнул, в страхе дернулся, стараясь освободиться. Старик вздрогнул, словно лишь сейчас увидел его, непонимающе глянул на него, потом на свою руку, все еще сжавшую лапку малыша мертвой хваткой. Судорога перекосила его лицо, стирая страшную маску. Он выпустил руку мальчика, неловко махнул, пошатываясь на нетвердых ногах, прислонился к стене. Внук отбежал, потирая ладонь, глядя на деда с испуганным недоумением.

Мартин и служительница практически одновременно сбросили оцепенение и бросились к конторке, он за стулом, она за графином. Старик слабо кивнул, присаживаясь. Взял стакан с водой. Крупные капли пота покрыли бледный восковой лоб. Рука, принявшая стакан все еще дрожала, он сделал несколько крупных глотков. Стекло едва слышно зазвенело о зубы. Старик плотно зажмурился, на кончиках ресниц заблестела влага.

Мальчик несмело подошел, слегка притронулся к искалеченной руке, что-то очень тихо сказал. Мартин разобрал только "деда" и "у тебя". Ему стало очень неловко. Словно он украдкой подсмотрел скрытые подробности чьей то жизни. Непонятно было, что делать дальше, то ли вызывать помощь, то ли тихо уйти.

Служительница хлопотала над стариком, осевшим безвольной куклой на стульчике, мальчик гладил его по руке, что-то быстро и нежно повторяя. Мартин отступил, озираясь в поисках выхода, его взгляд упал на ту самую картину.

Когда-то он читал про живописца, который мог передавать тысячи оттенков черного. Сколько использовал неизвестный "Трактор" он не знал, но вряд ли меньше. На картине был изображен тот краткий миг сумерек, когда солнце уже скрылось за горизонтом, но ночь еще не вступила в свои права. Призрачный свет заливал равнину, сплошь покрытую ровным ковром высокой травы, с едва угадывающейся дорогой. Скорее, широкой тропой. На ней, от края до края рисунка длинной вереницей выстроились машины - большие бесформенные кляксы. Угольно-черные, намеренно утрированные и бесформенные, некоторые тянули к небу тонкие струйки дыма. Кое-где мутно-зеленый покров травы пятнали выжженные участки. Конвой. Разгромленный, сожженный конвой.